Стихотворения - Всеволод Рождественский

91. «Дворик наш затянут виноградом…»

Дворик наш затянут виноградом,Нам свечи не надо зажигать.Полумесяц, врезанный над садом,Крест окна ломает о кровать.

Пахнет морем, дынею и тмином.О, как жадно хочется вздохнуть!Золотым, упругим мандариномПри луне твоя сверкает грудь.

А волна идет, идет всё шире.Вот он, грохот рухнувшего дня!В целом мире, слышишь, в целом миреНет ни звезд, ни ветра, ни меня!

Только ты. Но жадно и ревниво,Покоряясь темной воле дна,Уж скользит по крутизне отливаМорю возвращенная волна.

И, на волю медленно всплывая,Отшумевшей пеною дыша,На гребне качается такаяСмутная и легкая душа.

Спи же крепко в шуме непогоды!Ты во сне услышишь, как, гудя,В дальний рейс уходят пароходыЗа косыми струнами дождя.

Дворик наш затянут виноградом,Ночь струится в пении цикад,И луна лежит со мною рядом,И в окне деревья говорят.

<1928>

92. КРЫМСКИЙ СКОРЫЙ

Был поезд как поезд. Колес переборОтстукивал — то ли чечетку,То ль просто хорея с гекзаметром спор,Веселый, чугунный, стремительный вздор,Прыскучую зайчью походку.

А в окнах бежали — ни ель, ни ольха,Скупые кремнистые дали,Поля и деревни пестрей петухаВрывались цезурой в разрядку стихаИ с дымом назад отлетали.

Вот мост подвернулся — плетеный сарай,Крест-накрест бегущие ноги,Река опрокинула облачный край,Нагорных песков рассыпной каравайДа будку у самой дороги.

И снова ракиты, и снова пруды,Заката косые заплаты.За Харьковом сдвинулись ближе сады,И в складках оврага багрянцем слюдыСверкнули вишневые хаты.

Пахнуло полынью. Теплеет луна.Овраги уходят из вида.Я целую ночь простою у окна,Покуда не станет на юге виднаВ далеких предгорьях Таврида.

Горбатые степи, зеленый Сиваш,Зарей захлебнувшийся тополь,На станциях гравий, и воздух не наш,И горы — подобье повернутых чаш, —И сонный, в садах, Симферополь!

Стрекочут колеса, летят под откосОбрывки лилового дыма,В прохладе тоннеля завыл паровоз,И память узнала сквозь заросли розСкуластые пажити Крыма.

<1928>

93. ПАМЯТЬ

Смятенная память —Ночной ледоход,Высокое пламяПробило твой лед,И в полдень покоя,Торжеств и знаменЯ слышу иноеЗа строем колонн.

Ты помнишь, товарищ,Октябрь в петле,Разгулы пожарищНа голой земле,Голодную злобу,И песенный бред,И первую пробуГорячих побед?

Легенды отнынеУложатся в ямбКаналом пустыни,Устоями дамб,Окопом закрытым,Полетом к мечтеИ четким петитомНа гладком листе.

Матросские ленты,Винтовки в рукахПрославят легендыВ далеких веках,Но, грозы пилоюИ плугом сменя,Войдем мы зареюВ пылание дня.

Друзья дорогие,Вы правы во всем,—Минуты стальныеМы в ямбы берем,Но в песне недожитОбветренный бред,И песне поможетВоскреснуть поэт!

Между 1925 и 1928

94. «Если не пил ты в детстве студеной воды…»

Если не пил ты в детстве студеной водыИз разбитого девой кувшина,Если ты не искал золотистой звездыНад орлами в дыму Наварина,—Ты не знаешь, как эти прекрасны садыС полумесяцем в чаще жасмина.

Здесь смущенная Леда раскинутых крылНе отводит от жадного лона,Здесь Катюшу Бакунину Пушкин любилПовстречать на прогулке у кленаИ над озером первые строфы сложилПро шумящие славой знамена.

Лебедей здесь когда-то кормили с руки,Дней лицейских беспечная пряжаЗдесь рвалась от порывов орлиной тоскиВ мертвом царстве команд и плюмажа,А лукавый барокко бежал в завиткиНа округлых плечах «Эрмитажа».

О, святилище муз! По аллеям к пруду,Погруженному в сумрак столетий,Вновь я пушкинским парком, как в детстве, идуНад водой с отраженьем «Мечети».И гостят, как бывало, в Лицейском садуСветлогрудые птички и дети.

Зарастает ромашкою мой городок,Прогоняют по улице стадо.На бегущий в сирень паровозный свистокУ прудов отвечает дриада.Но по-прежнему парк золотист и широкИ живая в нем дышит прохлада.

Здесь сандалии муз оставляют следыДля перстов недостойного сына,Здесь навеки меня отразили пруды,И горчит на морозе рябина —Оттого, что я выпил когда-то водыИз разбитого девой кувшина.

Между 1925 и 1928

95. «В этой комнате проснемся мы с тобой…»

В этой комнате проснемся мы с тобой,В этой комнате, от солнца золотой.

Половицы в этой комнате скрипят,Окна низкие выходят прямо в сад,

И сквозь белые на ветках лепесткиТянет свежестью от утренней реки.

Слышишь, тополем пахнуло и росой?Пробеги скорее по саду босой,

В эту яблоню всё сердце окуни!Осыпаются под ветром наши дни,

Тают дымкою в затонах камыша,И сама ты, словно песня, хороша.

1 мая 1928

96. «Целовались мы и любили…»

Целовались мы и любили,Смотрели, как дышит Нева,И на лестнице говорилиНезабываемые слова.

Как свечи горели неделиОт встречи и до письма,И таяли и горели —Пока не пришла зима.

1928

97. ОКТЯБРЬСКАЯ ПОГОДА

Мне не спится. На Неве смятенье,Медь волны и рваная заря.Мне не спится — это наводненье,Это кашель пушек, вой заводаИ такая, как тогда, погода —Двадцать пятый вечер октября.

Знаю — завтра толпы и знамена,Ровный марш, взметающий сердца,В песне — за колонною колонна…Гордый день! И, глядя в очи году,Я хочу октябрьскую погодуПровести сквозь песню до конца!

Было так: Нева, как зверь, стонала,Серые ломая гребешки,Колыхались баржи у причала,И царапал стынущие щекиОстрый дождь, ложась, как плащ широкий,Над гранитным логовом реки.

Пулеметы пели. КлювоносыйРвал орел живую плоть страны,В бой пошли балтийские матросыЧерным ливнем на мосту Дворцовом,И была в их облике суровомСоль и горечь штормовой волны.

Во дворце дрожали адвокатыИ штыки точили юнкера,Но висел над ними час расплаты.И сквозь дождь октябрьской непогодыЗавывали черные заводыУ застав, на Выборгской — пора!

Так об Октябре узнают дети.Мы расскажем каждому из них,Что на новом рубеже столетийНе было тревожнее напева,Что в поэме пламени и гневаЭтот стих был самый лучший стих!

1928

98. В ПУТЬ!

Ничего нет на свете прекрасней дороги!Не жалей ни о чем, что легло позади.Разве жизнь хороша без ветров и тревоги?Разве песенной воле не тесно в груди?

За лиловый клочок паровозного дыма,За гудок парохода на хвойной реке,За разливы лугов, проносящихся мимо,Всё отдать я готов беспокойной тоске.

От качанья, от визга, от пляски вагонаПоднимается песенный грохот — и вотЖизнь летит с озаренного месяцем склонаНа косматый, развернутый ветром восход.

За разломом степей открываются горы,В золотую пшеницу врезается путь,Отлетают платформы, и с грохотом скорыйРвет тугое пространство о дымную грудь.

Вьются горы и реки в привычном узоре,Но по-новому дышат под небом густымИ кубанские степи, и Черное море,И суровый Кавказ, и обрывистый Крым.

О, дорога, дорога! Я знаю заране,Что, как только потянет теплом по весне,Всё отдам я за солнце, за ветер скитаний,За высокую дружбу к родной стороне!

1928

99. «По сухим дорогам Крыма…»