Стихотворения - Всеволод Рождественский

64. «Хорошо улыбалась ты смолоду…»

Хорошо улыбалась ты смолоду,Да одно лишь не по сердцу мне:Много к вечеру хмелю и солодуОстается на песенном дне.

Вывози мою долю богатуюНа широкую лунную гать!Всею грудью ложусь на лопату яПоскорее ее закопать.

Надо нам оглянуться по-новому:Видно, жизнь начиналась не зря,Коль цветная по небу суровомуПолотенцем ложится заря.

Перепахана начисто родина,Навсегда оттолкнулся паром, —Пусть не плачут сирень и смородинаПод горячим моим топором!

Если избу срубили мы заново,Крепко пахнет обструганный тес,Хорошо мне от этого пьяного,Золотистого духа берез.

<1926>

65. БЕЗ ВОЗВРАТА

Есть на свете путники. ОниНе расстанутся с певучей ношей,И летят, как жаворонки, дни,Всё равно — плохой или хороший.

Их душа, как ветер в волосах,Пахнет дымом древнего кочевья.Степь поет им, в грозовых лесахКланяются до земли деревья.

Собирайся! Путь далекий нам.Радуга лежит на косогоре.Видишь город, видишь степь, а тамСиней солью пахнущее море!

Птицы петь нам будут поутру,Яблонею звезды осыпаться,Будем мы, как тополь на ветру,Под грозой без памяти качаться.

И грустить не надо ни о чем.Хорошо ведь на земле зеленойСтать простым бродягой-скрипачомС верною подругою Миньоной.

Был и я, как этот тополь, юн,Непокорен, как и все поэты,Да ведь полюбил же бурю струн,Ленты на ветру и кастаньеты.

Полюбил тебя за то, что тыГордой нищенкой ушла из дому,Что летим мы вместе, как листы,В голубую звездную солому.

<1926>

66. ОТШУМЕВШИЕ ГОДЫ

<1923>

Крысы грызут по архивам приказы,Слава завязана пыльной тесьмой,Кедры Сибири и польские вязыВ кронах качают приснившийся бой.Радиостанции. Противогазы.Поступь дивизий. Победа. Отбой.

Красная Армия! Звезды-жестянки,Пятиконечное пламя труда!Помню тебя на последней стоянке,Помню, как звали домой поездаСтуком колес, переливом тальянки,В села родные, в иные года.

Где вы, костры и ночная солома,Брод на рассвете и топот копыт,Чьи-то цветы на седле военкома,Строчка приказа: товарищ… убит.Всё это было… И ты уже дома.Что же тебя по ночам бередит?

В аудиториях университета,В солнце музеев, в асфальте дворов,В пыльной листве загорелого лета,В дыме редакций, контор, вечеров, —Мне ли томиться судьбою поэта,Мирно командовать ротою слов?

Роту иную водил я когда-то.В песню ушла ледяная река.За богатырку и за два квадратаЛеворукавных, за посвист клинкаИ за походы — спасибо, ребята,Сверстники, спутники в судьбах полка!

Юные сердцем! Из пламенной былиПесни, тревоги и молодость — вам,Мы побеждали, а вы победили.Вам с кирпичами всходить по лесам.Стройте всё выше! Мы песню сложили —Буря ее разнесла по сердцам.

<1926>

67. ПОЭМА ДНЯ

Когда возводят дом высокий,Сквозной, как радиолучи,Спеши и ты в одном потокеНести на жгучем солнцепеке —Простой, певучий и жестокий —Всё выше, выше кирпичи.

Когда грядущие кометыРасплавят олово и медь,Мы — неразменные монеты —Лжецы, бездельники, поэты,Провозгласим свои декретыИ всех научим жить и петь.

Вся наша мудрость в нашей глотке,В глазах крылатых на восток,В такой ямбической походке,В такой шальной всемирной «сводке»,Что с нами в такт стучат лебедки,Взывает пар и льется ток.

Мы — только масло для машины,Но если винт какой заест,Взревут пэонные турбины,Как жизни рокот соловьиный,Чтоб дрогнул сердцем мир единый,Всё сожигающий окрест.

Отныне кровь моя — гуденьеВ котлах зажатого огня,Весь мир — одно сердцебиенье,Скольженье пил, лебедок пенье,Галоп колес и вдохновенье,Да, вдохновенье — для меня!

<1926>

68. «Коридор университета…»

Коридор университета —Романтический Париж,Где с тетрадками, Лизетта,Ты на лекции бежишь.

Быть сарматом не хочу я,Хоть и в Скифии рожден,Мне науку поцелуяВверил некогда Назон.

Для заслуженных каникулПокидая факультет,Покажи мне свой матрикул,Не декан я, а поэт.

Я тебя учить не будуМногословной ерунде,Ты со мной поверишь чуду —Сердца пламенной беде.

Ты всегда была прилежной,Догадайся в чем сама,Ты науку страсти нежнойСдашь в апреле на «весьма».

Между 1923 и 1926

69. «В столовой музыка и пенье…»

В столовой музыка и пенье,Веселый чайный разговор,А здесь и ветер, и смятенье,И быстрых губ прикосновенье,Неповторимое с тех пор.

Чуть только сердце ты задела,Как, став струною под смычком,Беспечной скрипкою запелоМое послушливое телоО милом, вечном и земном.

С широкошумным вздохом мукиЯ отдаю себя — гляди! —В твои безжалостные руки,Как будто тополь, в ночь разлукиГрозу качающий в груди.

Между 1923 и 1926

70. ГЕТЕ В ИТАЛИИ

Чуть светлеет вздувшаяся штора,Гаснут звезды в розовой ночи.Круглый стол, сверканье разговора,Звон тарелок, таянье свечи.

Нет, не заслужил я этой чести!После скачки, в вихре дождевом,Друг харит, с прелестницами вместеЯ сижу за праздничным столом.

Конь храпел… С плаща бежали струи.Черный лес катил широкий гул…Что ж, друзья! Вино и поцелуиНас мешать учил еще Катулл!

Кто бы, пряча сердце от пристрастьяКупидоном заостренных стрел,С Музою, смеющейся от счастья,Чокнуться глинтвейном не хотел?

Пью за синий бархат винограда,Пью за то, чтоб возле тонких плечС ветром из серебряного садаСердце, словно бабочку, обжечь.

Пью за то, что здесь не слышно бури,Что мое забвенное перо —Только штрих, приснившийся гравюреЭтого волшебника Моро!

Между 1923 и 1926

71. ДИАЛОГ

(Полька)

«Хоть и предан я рассудку,Ум любви не прекословит,Не примите это в шутку,Я люблю вас, крошка Доррит!

У меня в подвалах СитиТри конторы. Ваше слово?»— «Мистер Дженкинс, не просите,Не могу. Люблю другого».

«Что другой! Отказ — а там ужИ закрыта к сердцу дверка.Много ль чести выйти замужЗа какого-нибудь клерка?

Вот так муж. Над ним смеятьсяБудут все из-за конторок».— «Мистер Дженкинс, мне семнадцать,Вам же скоро стукнет сорок.

Кто откажет вам в талантеСчет вести, проценты ваши…Но, пожалуйста, отстаньте.Мне пора идти к мамаше…»

Между 1923 и 1926

72. ВЕНЕЦИЯ

Не счесть в ночи колец ее,Ласкаемых волной.Причаль сюда, Венеция,Под маской кружевной!

В монастырях церковникиС распятием в руках,На лестницах любовники,Зеваки на мостах

Поют тебе, красавица,Канцоны при луне,Пока лагуна плавитсяВ серебряном огне.

Не для тебя ль, Венеция,Затеял карнавалЧитающий ЛукрецияСтолетний кардинал?

Он не поладил с папою,Невыбрит и сердит,Но лев когтистой лапоюРеспублику хранит.

Пускай над баптистериемПовис аэроплан,Пускай назло остериямСверкает ресторан,

Пускай пестрят окуркамиПроходы темных лож,—Здесь договоры с туркамиПодписывает дож.

За рощею лимонноюУ мраморной волныОтелло с ДездемоноюРассказывают сны.

И разве бросишь камень ты,Посмеешь не уйтиВ истлевшие пергаменты«Совета десяти»?

Душа, — какой бы край онаНи пела в этот час,Я слышу стансы БайронаИли Мюссе рассказ.

А где-то — инквизицияСкрепляет протокол,В театре репетиция,Гольдони хмур и зол,

Цветет улыбка девичьяПод лентами баут,И Павла-цесаревича«Граф Северный» зовут.

Здесь бьют десяткой зановоСеребряный улов,Княжною ТаракановойПленяется Орлов.

Гори, былое зодчество,—Весь мир на острие.Уходят в одиночествоВсе томики Ренье!

Не повернуть мне руль никакОт шелка ветхих карт.«Севильского цирульника»Здесь слушал бы Моца́рт.

Скользит гондола длиннаяПо бархатной гряде,А корка апельсиннаяКачается в воде…

Между 1923 и 1926

73. КОРСАР