Печать Джа - Артем Углов

об этом. А виной всему треклятая Печать Джа.

Божественный артефакт не отпускал, накрепко вцепившись в душу. Не важно, драил ли я палубу, вязал с Бабурой узлы или проверял товар — мыслями постоянно возвращался к небесному камню. Может и правду легенды говорят: Печать настолько проклята, что одно желание обладать ею вызывало приступы одержимости.

А еще этот Ленни, данный Всеотцом в наказание. С каждым днем пацан наглел все больше и больше, придумывая новые способы развлечения. Один раз кашу передал с расплывшимся поверх пятном слюны. Другой раз говно Фартового по палубе размазал, да так ловко подгадал, что вышедший на вечернюю прогулку квартирмейстер вляпался. Устроил взбучку боцману, а тот мне — за то, что не уследил.

Иногда Ленни устраивал засады. Ждал специально, когда пройду мимо, чтобы с оттяжкой харкнуть в спину или на тряпку наступить, когда палубу драю. А один раз ведро с водой на голову опрокинул, прямо с верхних ступенек лестницы, которую я мыл. Было одновременно обидно и больно, деревянной бадьей по макушке получить.

Ленни свои пакости устраивал втихую, чтобы никто не видел. Явно нарывался на конфликт, только я знал, чем это закончится. Не выйдет никакой драки, после первого же удара этот козел свалится на палубу и заблажит, призывая небеса во свидетели. Тут же прибежит боцман, и устроит мне взбучку, а Ленни как продолжал гадить, так и продолжит.

Нет, в открытую в драку лезть не стоит. Я ждал… я умел ждать. И вот в один прекрасный вечер, когда драил палубу возле юта вновь показался Ленни. По довольной физиономии стало понятно, что он задумал очередную подлянку. И точно, уходить Ленни не спешил. Вместо этого облокотился о стену и принялся наблюдать, как я тряпкой по палубе вожу.

Подождал, когда два матроса пройдут мимо. Бросил по сторонам быстрые взгляды, а после начал с шумом собирать сопли. Долго пыжился и, наконец, накопив достаточно, выхаркнул комок слизи: густой и зеленой, медленно расплывающейся перед глазами.

Вот ведь сука! Я бросил тряпку и поднялся с четверенек. Уставился в наглую физиономию, демонстрирующую щербатую улыбку.

— Мало тебе по зубам били.

— Да-а? — протянул тот. — А ты попробуй, рискни.

— А че пробовать? Плюй, сколько хочешь.

— Да-а? — снова протянул Ленни, явно удивленный моей покорности.

— Да, можешь плевать… Слюна не моча, высохнет — не заметишь.

Я не думал, что провокация сработает. Каждому в Ровенске была известна сказка про глупого медведя и хитрого окуня. Долго хищник думал, что делать с рыбешкой: то ли выпотрошить и съесть, то ли на берегу оставить, а окунь знай свое бормотал: только не бросай меня обратно, только не в воду. В итоге в воду и угодил. Махнул на прощанье хвостом и поминай как звали. Сказка известная, но Ленни то ли не знал её, то ли не уловил смысла.

— Моча, говоришь? — довольно осклабившись, он принялся расстёгивать портки.

Я аж опешил, не веря собственным глазам. Молча стоял, и наблюдал, как тонкий ручеек журчит, стекая мне под ноги.

Ленни был придурком, и не только потому, что не слушал в детстве сказки. Если уж взялся творить дурь — убедись, что у твоего представления не будет лишних зрителей. Парень огляделся, и даже голову задрал, зыркнув в сторону вороньего гнезда, а вот под ноги посмотреть не догадался. На растянутые тени, отброшенные заходящим солнцем.

На палубе четко выделялись перила и овал головы. На возвышении, буквально в паре метров от нас находился человек. Он не мог нас видеть, зато слышал прекрасно… должен был слышать. На всякий случай я напряг связки и запричитал, словно перепуганный окунь из сказки.

— Ты чего творишь, ты зачем на палубу ссышь? Так же нельзя.

Щербатая улыбка Ленни стала еще шире.

— Мне можно… Давай, вытирай крысеныш. Вставай на колени и драй, чтобы даже запаха не осталось, иначе капитан с тебя три шкуры спустит. Ну, чего застыл?

До Ленни начало доходить, что твориться что-то неладное. Он опустил взгляд следом за мною и увидел, как тень на палубе колыхнулась, увеличиваясь в размерах. Она росла и ширилась, пока не приобрела очертания человека. Человека, опершегося на перила, и внимательно изучающего происходящее внизу. А посмотреть было на что: на расстегнутые портки, на растекающуюся под ногами лужицу.

Серьга в ухе грозно сверкнула, не предвещая ничего хорошего.

— Я тут молодого воспитываю, совсем от рук отбился, — запричитал Ленни, пряча хозяйство и спешно завязывая шнурки.

Будь то Рябина или Бабура, парень отделался бы простой зуботычиной, но только не в случае с боцманом. Всякому известно, что Вудсон — номер один на палубе корабля. Не капитан, выступающий в роли бога, который вроде бы есть, и которого никогда не видно. Не квартирмейстер, вечно погруженный в бумаги и столбцы цифр, а именно боцман. Этот дядька отвечал за порядок среди команды и делал это твердой рукою: по-другому с матросней не управишься.

Вудсон говорил редко. Все больше орал, заглушая шум ветра, ну или сурово молчал. Он и в этот раз ни сказал ни слова. Схватил побледневшего Ленни за шиворот и потащил в сторону фальшборта. Босые пятки юнги заскользили по мокрой палубе. Пацан даже не сопротивлялся, лишь сипел, выпучив округлившиеся от страха глаза. Он безропотно позволил подтащить себя к краю, и столь же безропотно улетел за борт, не издав ни малейшего крика. Я даже плеска воды не услышал, словно канул Ленни в небытие.

— Чего зенки вылупили, каракатицы морские, или работы нет? — заорал боцман на подтягивающихся к месту происшествия матросов. — А ну разошлись по местам!

Я от греха подальше схватился за тряпку. Опустился на корточки перед лужицей мочи, но вытереть не успел — рядом возникла грозная тень.

— Ушел отсюда.

— Но я хотел…

— Кому сказано, пошёл вон! — взревел боцман армейским горном.

Вскочив на ноги, я побежал в сторону трюма. Не пошел, а именно побежал, подальше от разъяренного боцмана. Последнее что успел увидеть: грузную фигуру, опустившуюся на колени. Она поглаживала темные доски палубы, нашептывая слова: то ли молилась богам, то ли просила прощения у оскверненного корабля.

Про Ленни старались не вспоминать, словно не существовало никогда человека с таким именем. Оставшиеся вещи в виде изношенных ботинок и узелка матросы распределили промеж собой, мне же достался гамак. Наконец удалось покинуть тюфяк, набитый залежалой соломой.

Кроме шмоток остались обязанности Ленни. Я все ждал, когда меня переведут из трюмной обезьянки в юнги, но капитан не спешил заполнить пустующую вакансию. А ведь в команде с учетом пропавших на острове матросов,