Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Шемус, а что это она сейчас говорит? Что эта старая карга опять от нас хочет?
— Помолчи, Михал, я сам ее не сразу понимаю (ох уж эти диалекты), дай мне спокойно разобраться. Чем больше ты мне будешь сейчас мешать, тем дольше продлится мой разговор с хозяйкой. Ты понял?
Но он не хотел ничего понимать.
— Так, все здесь? Тихо! Я должен сказать вам две вещи. Первое: мне сейчас хозяйка жаловалась, что ночью кто-то выходил на улицу и потом не закрыл за собой дверь.
— Никто не выходил! Честное слово, Шемус, никто!
— Тихо! Я сам ничего не слышал, поэтому пока просто передаю, что мне хозяйка говорила. Но не советую портить тут с ними отношения. Вы должны понять, что дело касается не только вас, понятно? Поэтому я предупреждаю: если еще будут какие-нибудь на вас жалобы, я немедленно сообщу об этом начальству и… — он помялся, — и вашим родителям. Но я, собственно говоря, вас позвал не поэтому. Дело вот в чем. В конце курсов принято устраивать нечто вроде концерта. Естественно, силами учеников. Так что нам пора начинать готовиться. Кто-нибудь умеет петь?
— Даф умеет.
— Да не умею я, Джимми умеет, да. А Шон играет на аккордеоне.
— У меня же здесь его нет с собой.
— Ладно, это мы еще подумаем. А как насчет пьесы?
— Если только вы, Шемас, сами ее напишете. Вот и пригодится ваш писательский дар.
— Ладно, Шон, напишу. Только вы будете мне помогать.
— Но мы же не сможем выступать прямо по-ирландски.
— Да ну, Михал, неужели не сможете? Ты ведь по-английски ни слова не сказал, как мы сюда приехали, правда? Придется за это дать тебе главную роль.
— А если я вообще не хочу участвовать?
— Все должны участвовать.
— А вы сами, Шемус, тоже будете на сцене?
— Я — нет. Я буду петь вашими устами.
— А если вы на сцене петь не будете, я тоже не буду.
— Вы попросите Михала спеть, Шемас. У него же голос, как у козла.
— А ты вообще заткнись, Томас, сучок чертов, подлипала!
— Тихо! Тихо! Не надо так волноваться из-за этого концерта. Это все, считайте, будет просто игра.
— Не хочу я вообще никаких игр ваших. Если вы не будете, я тоже не буду.
— Михал! Ты когда-нибудь замолчишь? Ты все время мне мешаешь. Лучше вообще иди отсюда. Мы тут без тебя все решим, а тебе оставим самую маленькую роль, почти без слов, ладно?
— А если она мне не понравится?
— Сам тогда и будешь виноват.
— Ага, Шемус, какой вы, оказывается, вредный!
— Пошел вон!
Михал удалился.
— Ну все, теперь можно будет поговорить спокойно. Я знаю, что на самом деле многие из вас умеют петь. Только не надо стесняться. Поэтому лучше петь хором. Так? Вы все знаете песню «Бей меня», у нее мелодия такая простая. Можно будет немножко изменить слова, изобразить, что все происходит в парикмахерской. Я уже придумал. Хор будет петь:
Брей меня, парикмахер,Брей меня, парикмахер,Брей меня, парикмахер,Надоела мне борода.
Джимми, Даф и Падди могут изобразить клиентов, а Шон и Михал будут парикмахерами…
— Шемас, лучше Михала совсем не включать. Он ведь все только испоганит.
— Ну нет, почему же, я ему постараюсь внушить, чтобы вел себя прилично.
Группа мальчиков из Дублина. Их терпение, наверное, иссякло.
— Шемас, нет, вы должны что-нибудь с ним сделать. Это так не может продолжаться. Он просто с ума сходит.
— Колум, успокойся, я сам все это вижу. Подождите, я его проучу: уже наметил План-А.
— Что-что, Шемас?
— Пока не скажу. Скоро вы сами будете иметь возможность видеть его посрамленным.
В эту минуту дверь открылась и в комнату торжественно вошел Михал. Его светлые волосы были начесаны так, что торчком стояли над головой, в руке была какая-то длинная палка, он был в темных очках и в пижаме. Но что это была за пижама! Вся она была в чернильных пятнах, а местами — неровно изрезана, изгрызена, изорвана.
— Ой, вы посмотрите на его пижаму.
— Шемус, я готов к этому спектаклю. Я буду изображать панка.
— О господи! Ну, если ты, Михал, согласен исполнять такую роль, придется мне специально для тебя написать текст. А тебе не жалко свою пижаму?
— Подумаешь, у меня их полно. Не то, что у вас!
— Нашел, чем хвастаться!
Шемас молча посмотрел на Михала, потом перевел взгляд на других. Все молчали, ожидая его реакции. Он подошел к Михалу и положил руку ему на плечо:
— Ну все, успокойся, поиграли, и хватит. — Он с силой усадил его на кровать и повернулся к другим мальчикам. — Пожалуй, настал час кое в чем признаться. Вы, может быть, думали, что я веду себя как-то странно, болтаю лишнее, об авторитете своем не забочусь. Теперь постараюсь все вам объяснить, мне хотелось бы, чтоб мы поняли друг друга. Дело в том, что основная моя специальность — это не музыка, не ирландский язык, а психология. Я приехал на этот остров не только, чтобы учить вас разным ирландским песенкам. У меня была своя цель. Я должен был следить за тем, как вы себя держите, о чем говорите. Вы ведь все оказались тут в искусственной изоляции от всего, что вам привычно. Так? Вы на время забыли о своих родителях, о спортивных новостях, о школе. И говорить вам пришлось на в общем-то непривычном для вас языке. И окружали вас чужие люди. Здесь есть люди и с Севера, и из Республики. Тоже дополнительный фактор. Понятно? И за всем этим я следил, наблюдал за вашими взаимоотношениями, за тем, как вы себя ведете со мной, как реагируете на неожиданное изменение ситуации и так далее. И, конечно, больше всего я благодарен за помощь в моей научной работе тем, кто жил со мной в одной комнате. Именно на них в первую очередь я ставил свои эксперименты, на них проверял методы Фрейда и Пиаже. Наверное, я не должен был признаваться во всем этом, но мне показалось, что некоторые из вас как-то слишком озадачены моим поведением и могут сделать неверные выводы. Но, не думайте, я уважаю личность в каждом из вас.
Все молчали. Потом Михал резко вскочил.
— Вы хотите сказать, Шемус, что вы специально по ночам разгуливали пьяный? И вам дадут ученую степень только за то, что вы вели себя как идиот и выкрикивали идиотские слова, вроде «Дрозды всех стран, соединяйтесь!»? Разве это не идиотизм?
— Знаешь, Михал, ты не забывай, что я все-таки тебя постарше и много чему успел научиться. Тебе всего этого просто не понять.
— А про меня вы что напишете в этой своей работе? Небось изобразите просто полным кретином?
— Нет, ну почему уж так. У тебя это просто защитная ирония.
— Да, защитная? А может, это я тоже специально для вас старался и дурака из себя корчил?
— Все продолжаешь паясничать?
Глаза мои видят.
Смешно смотреть на все это.
Так это и был План-A? Пора, значит, придумывать План-Б.
Я всегда любил читать книги по психологии. Особенно если в них описаны какие-нибудь конкретные ситуации. Очень бывает поучительно. Иногда читаешь и думаешь: ну это все прямо как про меня, я именно такой. А потом переворачиваешь страницу и узнаешь, что этот «психологический тип» кончил тем, что сиганул с Эйфелевой башни. Или вот это, тоже очень мило: «Тимми с детства рос тихим, вежливым мальчиком. В школе его часто обижали одноклассники, но он не мог постоять за себя. Долго продолжал мочиться в постель, особенно перед экзаменами. В тринадцать лет ударил бабушку молотком по голове и сам тут же вызвал „скорую помощь“. Когда они подъехали к дому, разбил этим же молотком окно и бросился вниз».
Спаси, господи, душу его!
Темные окна. Они-то все видят.
Будем друзьями.
Охоту окончив, к ручью они вышли, Гильгамеш и Энкиду. Оба сильны они, сила их ни с кем не сравнима. Гильгамеш уста открыл и вещает Энкиду:
— Живет в горах в лесу кедровом враг наш извечный свирепый Хумбаба. Уста его пламя, смерть — дыханье, живым никто от него не выйдет. Давай его вместе убьем мы с тобою и все, что есть злого, изгоним из мира. Нарублю я кедра — богаты им горы — вечное имя себе создам я!
Энкиду уста открыл, вещает Гильгамешу:
— Слыхал я, тяжек путь к тому лесу, кто же проникнет в середину леса? Кто входит в тот лес, того трепет объемлет. Друг мой, далеко горы Ливана.
Гильгамеш вещает:
— Кто, друг мой, вознесется на небо? Только боги с Солнцем пребудут вечно. А человек — сочтены его годы. Ты и сейчас боишься смерти, ты ли боишься дальней дороги? Где ж она, сила твоей отваги? Если паду я, оставлю имя: Гильгамеш пал в бою со свирепым Хумбабой!
Энкиду ему вещает:
— Если так, с тобой я отправлюсь, кричать тебе стану «иди, не бойся», быть нам вместе завещали боги.
В путь они пустились, в путь дальний, опасный, нехоженые тропы их ожидают. Преградил дорогу поток широкий, перевозчик перевез их за пятьдесят пенсов, переплыли они поток широкий в челне, на байдарке, в ладье или на яхте, или еще как-нибудь (в табличке в этом случае употреблено лишь общее слово «лодка»), Гильгамеш уста открыл и вещает Энкиду:
- Никакой настоящей причины для этого нет - Хаинц - Прочие любовные романы / Проза / Повести
- Человек рождается дважды. Книга 1 - Виктор Вяткин - Проза
- Замок на песке. Колокол - Айрис Мердок - Проза / Русская классическая проза
- Стриженый волк - О. Генри - Проза
- Убитых ноль. Муж и жена - Режис Са Морейра - Проза
- Земля - Перл С. Бак - Проза
- Дерзкий дебютант - Оксана Кас - Попаданцы / Проза
- Он. Записи 1920 года - Франц Кафка - Проза
- Рози грезит - Петер Хакс - Проза
- Зима тревоги нашей - Джон Стейнбек - Проза