Мои рыжий дрозд - Шемас Маканны

Но времена-то были иные. Люди верили во что-то, на что-то надеялись. Погибали за свободу страны своей, ради счастья внуков и правнуков. И вот они, правнуки, а счастливы ли они? Тоже машинально погибают и убивают, только уже сами не знают толком ради чего.

Он медленно встал. Пора.

Конечно, сестра Бонавентура очень изменилась. Другие монахини косились на нее, неодобрительно покачивая головами. Ее сдержанность явно ей изменила, уступив неуместной оживленности и неоправданной задумчивости. Временами она начинала смеяться каким-то одной ей слышным мыслям, а то порой садилась где-нибудь в уголке за шкафом с перевязочным материалом и молча смотрела в пространство. После того, как она два раза подряд во время удаления язвы протягивала врачу зажим вместо ножниц (хорошо еще, что не наоборот!), ее перестали допускать к сложным операциям и вся ее работа в больнице сводилась теперь к ночным дежурствам. Но и тут она явно уже не была на высоте, игнорировала, случалось, просьбы больных, увлеченно слушая по радио последние известия. В конце концов, на кратком референдуме, посвященном проблеме несоответствия сестры Бонавентуры занимаемой ею должности, представителями больничной администрации при поддержке матери-настоятельницы было единодушно решено заблудшую овцу из больницы изгнать и предоставить ей какое-нибудь другое занятие. Тут мать-настоятельница задумалась: куда же ее девать? В самом монастыре, как она понимала, сестра Бонавентура закиснет и только всю картину испортит. Да и что там делать ей? Посуду мыть или стирать она не захочет, а вести переписку, работать в библиотеке или составлять картотеку — с этим она просто не справится. Да и от устава она небось уж отвыкла. Тяжело вздохнув, мать-настоятельница взяла пачку газёт и стала рассеянно просматривать объявления. Одно из них сразу привлекло ее внимание: закрытой школе-пансиону для мальчиков срочно требовалась экономка. То, что нужно! Она резко подвинула к себе телефон и позвонила Хумбабе. Судьба Нинсун-Бонавентуры решилась в течение трех минут.

На следующее утро ничего не подозревающая сестра Бонавентура получила письмо из монастыря. Зачем? Что они ей пишут? И к чему эта официальность, ведь она совсем недавно там была и через четыре дня опять туда собиралась. Стараясь отогнать от себя недобрые предчувствия, вскрыла конверт и поднесла к глазам ряды аккуратно напечатанных строчек. Не может быть! Она-то считала, что останется в этой больнице до самой смерти! За что?! Доктор Макгрене, надо срочно рассказать ему обо всем!

Шамаш был в буфете. Увидев приближающуюся к нему Нинсун, он мрачно заказал вторую чашку кофе и молча показал ей на пустой столик в углу.

— Ну, что-то случилось, не так ли?

Она кивнула.

— Что-нибудь с нашим сыном? — В его голосе звучала желчь.

— Нет, нет. С мальчиком все хорошо. — Она явно не почувствовала этой желчи. — Доктор, это просто ужасно, но мне придется уйти из больницы.

Он внимательно посмотрел на нее и поднес к губам чашку:

— И когда же произойдет эта катастрофа?

— Через неделю. — Ее голос дрожал. — Вы знаете, я просто в ужасе… Сейчас вот получаю письмо… а там… меня, в общем, направляют куда-то работать экономкой… мой долг заботиться о детях… Мальчики эти… они оторваны от материнской ласки… и… и… мой мягкий характер… — Она заплакала.

— Значит, церковные власти вынуждают нас с вами развестись?

Она вспыхнула, и у нее на подбородке выступили багровые пятна.

— Не говорите так! Я все равно остаюсь в этом городе и буду иметь достаточно свободного времени, чтобы заботиться о нашем мальчике. Я буду часто приходить к вам, и это тоже мой долг. Я тогда это сказала не просто так, не думайте!

«Говори, говори, так я тебе, старая дура, и дам общаться с Гильгамешем», — думал тем временем Шамаш и, улыбнувшись, сказал:

— На этой неделе он как раз должен зайти ко мне на анализ крови, так что вы сможете проститься.

— Но я не собираюсь прощаться с ним! Помните, я дала вам клятву, вам-то небось не понять, что значит дать слово. Но я, к счастью для Гилли, мало похожа на вас!

— Да не волнуйтесь вы так! — спокойно сказал Макгрене, — продолжайте считать его своим сыном, ладно. Мне же легче будет. Вы с ним будете регулярно встречаться здесь. — Столь быстрая капитуляция была вызвана тем, что Шамаш вдруг подумал, что, попав в эту закрытую школу, сестра быстро найдет себе другой одинокий объект материнской заботы и постепенно сама забудет о Гилли. — А в какой именно школе вы будете работать? Дайте мне адрес на всякий случай.

Она достала из кармана письмо и опять поднесла его к сощуренным глазам:

— Тут не написано. Директор этой школы, сказано, свяжется с главным врачом отделения, значит — вам он и будет звонить.

— Хорошо, поговорим, когда все решится. Пока!

Он допил свой кофе одним глотком, быстро встал и вышел из буфета. Закрыв за собой дверь кабинета, Шамаш блаженно растянулся на кожаном диване: все складывалось как нельзя лучше! Эта чертова прилипала, наконец ему удалось избавиться от нее! Пусть теперь попробует соваться к Гильгамешу! Все равно никто ей не поверит, она теперь тут человек посторонний, вышла из доверия, раз ее отсюда вытурили. Все, пусть там пестует юных онанистов, а ему до нее больше дела нет! Нечего было соваться, куда не звали. Да, удаление этой Бонавентуры — вот недостающая карта в пасьянсе, который он так тщательно и продуманно раскладывал. А теперь Гильгамеш сможет приходить сюда хоть каждый день, и Шамаш будет спокойно беседовать с ним, не боясь назойливого внимания этой шпионки. Он не видел мальчика уже довольно давно и в эту минуту ясно понял, что успел соскучиться без него.

Лишний раз подтверждая существование телепатических связей между людьми, на столе доктора зазвонил телефон. Услышав голос Хумбабы, Макгрене нисколько не удивился, но, поняв цель звонка, растерялся, а затем пришел в ярость. Судьба просто смеялась над ним!

Перед разговором с Нинсун, в ходе которого он чувствовал себя полным идиотом, вынужденным делать вид, что даже рад произошедшему, он принял целую горсть таблеток. Но помогло это мало: сердце билось, как кошка, которую мальчишки ради смеха посадили в целлофановый пакет.

В понедельник утром, сразу после завтрака отец Хумбаба вышел к мальчикам и торжественно объявил им о прибытии новой экономки. За его спиной, смущенно улыбаясь, стояла сестра Бонавентура.

Ее вид не вызвал у мальчиков особого энтузиазма.

— Гляди, — Лиам толкнул Гилли в бок, — их там в монастыре, видать, голодом не морили.

Гилли спокойно взглянул на него и ответил:

— Это моя мать.

Да, тогда за завтраком Гилли сумел держаться со спокойным достоинством, но, оставшись один, он всерьез задумался и не на шутку испугался. До этого в его жизни, несмотря на отдельные трудности, не было серьезных препятствий. Как шар, пущенный умелой рукой по бильярдному сукну, он легко катился вперед, набирая скорость для своего нового существования. Теперь Гилли ясно понял, что был практически бесконтролен. Да, был, но теперь… Он не сомневался в том, что Нинсун прислал сюда Шамаш, и даже начал подозревать, не его ли вездесущая рука столкнула с лестницы прежнюю экономку. Как считал Гилли, Нинсун начнет встревать во все, лезть в любую щель, и конец параду. Интересно, что именно в его поведении вызовет наибольшее осуждение доктора: курение, музыка, гэльский футбол или… (но об этом Нинсун вряд ли сможет узнать). Да, еще вино! Ведь он небось мусульманин, у них-то спиртное вообще запрещено. А вдруг он сам тоже устроится в школу, например, биологию преподавать. Хумбаба вроде бы у него весь в руках. Да, решил Гилли, теперь покоя не жди и золотым денечкам настал конец!

Узнав, что на место экономки к ним поступила знаменитая мать Гилли, мальчики были просто потрясены. Сестра Бонавентура, естественно, не могла понять, чем вызван столь бурный интерес к ее скромной персоне, и приписывала его зарождающемуся религиозному чувству. На многочисленные (и совершенно неожиданные для нее) просьбы рассказать что-нибудь «из ее прошлого» она обычно отвечала лишь рассеянной улыбкой, являвшейся в глазах мальчиков подтверждением достоверности ярких рассказов Гилли. Сам же он держался с Нинсун подчеркнуто сдержанно, считая, что этим ясно дает ей понять, что планы их разгадал и на поводу у них не пойдет. В том, что Хумбаба является одним из участников сговора, он тоже не сомневался. Втайне же, как в свое время и Шамаш, он надеялся, что сестра Бонавентура найдет себе какой-нибудь иной, более достойный объект любви.

Через неделю после появления сестры Бонавентуры в школе у пятерых мальчиков были обнаружены странные симптомы, напоминавшие дизентерию. На следующий день они проявились еще у троих, а еще через два дня больше сорока учеников и четверо учителей слегли с этим же антисанитарным недугом. Впрочем, вскоре все они уже были здоровы, и что же это было, так и осталось невыясненным. Конечно, обвиняли Нинсун. Точнее — не столько обвиняли, сколько с уважением подозревали. «Она, наверное, отравить кого-то хотела, наверное, кого-то из учителей», — шепотом передавали друг другу мальчики. Гилли держал себя загадочно, не опровергал ни одной из выдвигаемых версий.