Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– А что сам Комар говорит по этому поводу?

Присутствующие уставились на него, открыв рты.

– Что-что?

– Что Комар говорит по поводу выдвинутых обвинений? Должен же он был хоть что-то сказать.

– Пастух заявил, что это не он.

– Это все?

Собеседники Андрея переглянулись.

– Это все?! – громко повторил Андрей.

Сначала Андрей решил, что перед ним огромная, взъерошенная птица, которая, нахохлившись, сидела на полу, но затем, когда тощие члены раскрылись, а из-под защиты руки вынырнула голова, прятавшаяся там, он подумал, что это скорее обезьяна. По крайней мере она отдаленно напоминала человека, который уже много дней провел в темнице, не понимая, за что его туда заточили, и с трудом мог собраться с мыслями, чтобы понять, что эти люди пришли сюда ради него. От пленника, подобно смраду, исходил запах страха. На щиколотке гремела цепь. Голову ему обрили, но на ней уже вырос пушок. Андрей, бросив на него взгляд, решил, что ему чуть больше двадцати лет. «Примерно такого же возраста, как Вацлав, – подумал он. – Сумасбродка-судьба защитила тебя от того, чтобы ты превратился в нечто подобное этому несчастному, сынок. Прежде всего она уберегла тебя от смерти в младенчестве».

– Комар, – начал глава правительства.

У заключенного задрожал подбородок.

– О, ваша милость, вашамилостьвашамилость… – забормотал он и сделал несколько суетливых движений. Идиотская улыбка появилась на его губах и тут же погасла, как только взгляд натолкнулся на судью.

– Комар, вот этот человек, – глава правительства указал на Андрея, – посланник императора.

– О его величество, о ваша милость, о его величество… – Суетливые движения стали резкими. Андрей смотрел в пол, не в силах выдержать взгляд заключенного.

– Он хочет знать, что ты видел, – пояснил судья.

Комар переводил взгляд с него на Андрея и обратно. Губы его зашевелились, но затем он отрицательно покачал головой.

– Нет, – глухо произнес он. – Нетнетнетнет!.. – Он так сильно мотнул головой, что позвонки хрустнули, а вокруг стала летать слюна. – Нетнетнетнет!..

– Довольно! – крикнул судья.

Комар вздрогнул и втянул голову в плечи.

– Комар, расскажи его превосходительству, императорскому посланнику, что ты видел.

– О его величество… – Комар поднял руки и протянул их Андрею, ладонями вверх. – О его величество…

Андрей резко повернулся и, бросив на судью грозный взгляд, прошипел:

– Довольно! Идемте. Давайте оставим бедолагу в покое.

Судья покачал головой.

– Комар, что ты видел?

Комар по-прежнему тянул руки к Андрею, и тот невольно отступил на несколько шагов. Заключенный следовал за ним, пока цепь на его щиколотке не натянулась. Голова Комара совершила вращательное движение.

– Комар, что ты видел?

– Н… нет. Н… нет. Нетнетнет!..

– Комар, что ты видел?

– Нет! Нет! Нет… – Голос Комара превратился в жалобный стон, как только он поднял его на октаву. Он скорчился на полу: колени высоко задраны, руки обхватили голову, плечи напряжены. – Нет, – простонал он. – Это не я! Это не я!

– Комар, что ты…

– ДЬЯВОЛА! – завопил Комар. Голова его дернулась вверх, взгляд вонзился в Андрея. От страха, которым был пропитан этот взгляд, у Андрея перехватило дыхание, а по телу побежали мурашки. – Я ВИДЕЛ ДЬЯВОЛА! – Пленник начал всхлипывать. – О его величество… О ваша милость… я видел дьявола, истинная правда, да поможет мне Господь, я его видел, это он ее убил, он вспорол ей живот, и кровь… о его величество, сколько крови… Это был дьявол, а не я, это не я, это дьявол сделал. Я ВИДЕЛ ЕГО, ЭТО БЫЛ ДЬЯВОЛ, ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО, И ОН СМЕЯЛСЯ И ПЛЯСАЛ!

– И вот так – каждый раз, – сказал судья, когда они снова стояли перед выходом из подземелья. Он махнул рукой, но по его лицу было видно, что он не так обеспокоен, как хочет казаться.

– Это сделал не Комар, – заметил Андрей.

– Прошу вас, – пробормотал Вилем, – хватит с нас уже этого.

– Произошло злодейство, – продолжал Андрей, – но вместо того чтобы разобраться во всем, вы пытаетесь все замять – из трусости и политической беспринципности. В результате ситуация только ухудшается. Я всегда считал досужим вымыслом рассказ о том, что зодчий сделал центральную башню над входом в ратушу такой кривой из чистой злости на лживость городского совета Брюна. Но теперь я начинаю склоняться к мысли, что был не прав. Вилем, мне нравилось иметь с вами дело, но если цена нашего партнерства состоит в том, что я должен принять участие в вашем малодушии, то я себе этого позволить не могу. Вы должны принять решение сами.

Андрей повернулся к собранию спиной и пошел прочь. Члены совета остались стоять у двери и молча смотрели ему вслед. Даже если они что-то и кричали ему, он ничего не слышал. Единственное, что он слышал, был болезненный стук его собственного сердца – и эхо другого, чужого, могучего стука, который, как ему показалось, он услышал, когда стоял в тюремной камере и несколько мгновений обдумывал, нужно ли сдаться и поспособствовать тому, чтобы невиновного заточили в темницу до конца его дней.

4

Агнесс проснулась от запаха свежеиспеченного хлеба. Она улыбнулась в полудреме: работа Киприана, вне всякого сомнения. Уже много лет он славится среди булочников Старого Места в Праге: доброжелательно улыбающийся, неуклюжий мужчина, появляющийся в пекарне и принимающийся выбирать свежий товар ранним утром, еще до того как просыпается осел, который должен везти на рынок корзины с хлебом. Пытаться запретить ему приходить так рано, да еще и прямо в пекарню, – дело зряшное: если уж Киприан Хлесль захотел куда-то войти, никто не сумеет ему воспрепятствовать, в том числе и силой оружия. Она была уверена в том, что он знает пекарское ремесло лучше кого бы то ни было во всем городе – даже лучше членов нынешнего городского совета или цехового мастера, – а ремесленники, в свою очередь, куда лучше знакомы с ним, нежели с упомянутыми официальными лицами. С тех пор между ними было заключено соглашение. Очень скоро они начали уважать его, особенно когда выяснилось, что этот удивительный покупатель уже в утренних сумерках наверняка знал о качестве сегодняшнего товара и мог распознать булку, испеченную из муки, в которую добавили песок, просто по текстуре ее поверхности. Когда Агнесс засомневалась, что ее муж, этот немногословный озорник, превратился в своего рода серого кардинала пражских пекарен, ее сомнения развеялись благодаря цеховому мастеру, однажды навестившему их и неприязненно поинтересовавшемуся, почему Киприан не выторгует себе соответствующую должность, если его имя давно стало притчей во языцех.

Вряд ли у Киприана был хоть малейший интерес к пекарскому делу, что, вообще-то, вызывало у Агнесс сожаление. Возможно, он стал бы лучшим наследником родительской пекарни в Вене, нежели его трудолюбивый, ворчливый, лишенный воображения братец. И все же… Она повернулась на другой бок и с наслаждением потянулась. На самом деле Киприан превратился в ангела-хранителя, шпиона собственного дядюшки и на данный момент единственную надежду тестя на то, что торговый дом «Вигант и Хлесль» (переименованный пять лет тому назад в «Вигант, Хлесль и Лангенфель») как-нибудь переживет последующие несколько лет. Времена изменились, причем не в лучшую сторону, и те, кто желал подражать крупным торговым домам наподобие «Вельзера», «Фуггера» или «Лойца» и оказывать поддержку правителям, в последние годы стали полными банкротами. В случае с братьями Лойц, финансировавшими кредиты дворянам с помощью займов у простых людей, банкротство фирмы привело к разорению тысяч невинных. Кто же считал, что сбережет деньги в сохранности, если будет их откладывать, выяснил, что порча монет, свойственная большинству княжеских домов, сократила их сбережения. И так вышло, что разница между монетчиками, получавшими указания от господ князей, и обычными фальшивомонетчиками значительным образом стерлась и заключалась лишь в том, что последние, в случае раскрытия их преступлений, находили смерть в чанах с кипящим маслом. Торговец, желающий расплатиться монетами, имеющими хождение в его стране, а также на рынках во Франции, Англии или Швеции, мог почитать за счастье, если его не забрасывали гнилыми помидорами.

Единственным, что оказалось менее подверженным экономическому спаду, была торговля продуктами питания. Обладание могучим аппетитом превратилось в своего рода рекламную вывеску, а обжорство – в настоящий цирковой номер. Там, где еще лет двадцать назад камзолы натягивались от толстых золотых цепей и спаянных серебряных пластин, сегодня чуть ли не лопались по швам от выпирающих животов. Некогда набитые пухом камзолы с заостренным концом у талии, служившие просто частью доспеха и повседневной одежды знати, стали необходимостью, если их обладатель желал и дальше помещаться в своем платье. А кто хотел есть, должен был и пить, чтобы пропихнуть проглоченное по пищеводу. Агнесс вспомнила, как она смеялась, когда из уст в уста передавали новость о том, что открылось общество против пьянства, но, к сожалению, его первый президент вскоре после этого упился до смерти. Ситуация виделась не такой забавной, когда приходили мысли о том, что судьба государства находится в подагрических руках вечно пьяных господ, которые проводят жизнь в кутежах и веселье.