Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– Значение имеет лишь та компетентность, которая исходит из-за пределов города, – пояснил Вилем.

Из предыдущего опыта Андрей уже заключил, что Вилема Влаха невозможно было превзойти в его искусстве – словесном хороводе вокруг да около. Единственной слабостью Влаха являлось то, что он настолько привык к такой музыке, что его можно было сбить с такта только прямотой.

– Значит, вам просто нужен козел отпущения, – заявил Андрей.

Влах выпрямился – пять футов оскорбленного добросердечия и дружелюбия.

– Как вы можете! После стольких лет знакомства! – с обидой в голосе воскликнул он.

«Почти стольких же, сколько я сюда наведываюсь, – подумал Андрей, – но ведь длительное однообразие не защищает от потрясений, не правда ли?» Сегодня он уже пережил одно потрясение: Леоны не оказалось на месте. Когда бы Андрей ни останавливался в Брюне, он непременно наносил визит Леоне. Он отдавал ей пять фунтов корреспонденции и забирал себе семь – все это были письма от Агнесс Хлесль и, соответственно, для нее. Когда-то Леона была няней Агнесс, а затем – ее горничной. После того как Киприан и Агнесс поженились, старой няне тоже улыбнулось счастье и она вышла замуж за ремесленника из Брюна. Их брак был бездетным. Однако когда Леона три года тому назад овдовела, она взяла на воспитание девочку-подростка из монастыря премонстрантов – лучезарную, жизнерадостную, постоянно смеющуюся красотку. Девочку звали Изольда, и это была самая красивая оболочка человека, которому судьба не дала и капли того разума, который бы превосходил разум маленького ребенка. Леона безумно любила ее, а Изольда любила Андрея – с тех пор, как он начал рассказывать ей сказки во время каждого своего приезда в Брюн. Казалось, ему на роду написано приносить удачу и радость своими сказками тем, кого природа обделила. Двадцать лет назад это был кайзер Рудольф – а вот сейчас его место заняла Изольда. Какое падение… Впрочем, Изольде нравились его сказки, и она не требовала, чтобы он снова и снова рассказывал ей о том дне, когда родители Андрея пали жертвой настойчивых поисков библии дьявола.

– Я знаю вас так же хорошо, как и вы меня, – произнес Вилем Влах. – И потому я знаю, что вы – именно тот, кто нам нужен.

– Что бы у вас ни случилось, по какой бы причине вы ни нуждались во мне как в советнике, я уверен: событие это раздражает либо протестантскую, либо католическую фракцию правительства. А возможно, и обеих одновременно. И какое бы решение вы в итоге ни приняли, если потом можно будет сказать, что на этом настоял некто, не живущий в вашем городе, у вас появятся неплохие шансы на то, чтобы и дальше поддерживать спокойствие в городе. А вот у фирмы «Вигант и Хлесль» шансы будут куда более велики – на то, что они больше не смогут здесь торговать.

– Большая часть ваших сделок проходит через меня, так что вам совершенно нечего волноваться, – постарался переубедить его Влах.

– Вилем, вы ставите меня в чертовски трудное положение. Почему вы это делаете?

– Потому что это важно.

– Для кого? Для вас лично? Для главы правительства? Для кайзера?

– Для бедолаги, которого в противном случае непременно казнят, – неожиданно сказал Вилем. Он по-прежнему держал дверь предупредительно открытой. – Прошу.

– Что?! Я-то думал, что речь идет о кредите, или просрочке платежа, или некачественном товаре…

– Дорогой господин фон Лангенфель, – торжественно произнес Вилем. – Я знаю, вы вовсе не хотели нас обидеть, приписывая нам неспособность справиться своими силами с подобными детскими шалостями.

Андрей сверкнул на него глазами, но решил не показывать, будто и вправду рассердился на низенького торговца.

– Но тогда о чем весь этот разговор? О государственной измене? О смертоубийстве? Чего вы от меня хотите? Я что, должен посоветовать вам отпустить кого-то из тех, кто нарушил закон?

Вилем вздохнул и скорчил мину, как делал это всегда, когда хотел закончить торговаться, однако понимал, что нет никакой надежды на то, что собеседник позволит себя обжулить.

– Да входите же, во имя святого Кирилла! – нетерпеливо воскликнул он. – О подобных вещах нельзя болтать на улице.

Андрей с невольным уважением посмотрел на фронтон портика у входа в ратушу и статую Фемиды, повернутую к искривленной башенке фронтона, которая нависла над ее головой. Ему была известна легенда создания данной архитектурной достопримечательности, и она не могла не вызывать у него беспокойство, пока он следовал за своим деловым партнером через угрюмый подъезд для экипажей в обширном внутреннем дворе. Влах провел его вверх по широкой лестнице.

Андрею был знаком большой зал в ратуше Брюна с нарисованными священными липами в каждом углу,[12] однако, к его полнейшему изумлению, Вилем свернул в сторону от зала и провел его в плохо освещенный коридор.

– Я бы предпочел, чтобы вам об этом сказал городской судья, но вы же все равно не успокоитесь.

– Что должен сказать мне городской судья?

– Вы абсолютно правы, дорогой господин фон Лангенфель. Вы нам нужны как козел отпущения. Было бы нелепо рассчитывать на то, что ваше тонкое обоняние не учует, что запахло жареным.

На секунду Андрея переполнила настоятельная потребность застыть на месте, скрестить руки на груди и издать торжествующее «ага!», но он прекрасно знал то настроение, в котором сейчас пребывал Вилем Влах. Если уж тот пустился в подобные откровения, значит, на кону находится нечто очень серьезное.

– Как и почти по всей земле, бюргеры и дворяне Брюна – за редким исключением – принадлежат к протестантам. Если все пойдет, как они хотят, парню придется умереть за то, что он натворил. Они никогда не согласятся на другой приговор, даже если им ради этого придется лезть на баррикады. Однако если мы его казним, на штурм пойдут крестьяне: во-первых, потому что они в массе своей католики; во-вторых, они считают заключенного одним из них; а в-третьих, католическая фракция ни за что не признается, что они опять поджали хвост перед протестантами.

– Да что же он натворил-то?

– Согласно делопроизводству по судебному процессу, он убил девушку.

– Милостивый Боже! За это его следует повесить. Это не имеет никакого отношения к конфессии.

– Вы должны посоветовать заточить его в тюрьму. Это, конечно, не обрадует протестантов и не очень возмутит католиков, и мы по-прежнему сможем сохранять статус-кво. Вы ведь торговец, дорогой господин фон Лангенфель. И вы знаете, что такое компромисс. Это когда все стороны договора в результате остаются неудовлетворенными. Как бы там ни было, благодаря ему в нашем городе сохранится баланс сил.

– Но ведь этот тип виновен.

– Как раз наоборот.

– Что-что?!

– Вы должны посоветовать заточить человека в тюрьму за преступление, которое он, согласно общему мнению, скорее всего, не совершал, – терпеливо пояснил Вилем. Они уже дошли до самого конца длинного коридора и остановились перед дверью.

– Но тогда почему, ради всего святого?

– Потому что в противном случае нам придется его казнить, дабы сохранить спокойствие, а мы придерживаемся того мнения, что если уж мы вынуждены принести в жертву справедливость, то по меньшей мере следует позаботиться о том, чтобы не допустить кровопролития. – Вилем взялся за дверную ручку. – Этот кабинет бронируется только для маркграфов, а значит, для кайзера. Здесь можно спокойно посоветоваться, не боясь посторонних ушей или непредвиденных помех. Сюда еще ни одна живая душа не забредала.

Андрей закатил глаза. Вилем поднял руку.

– И еще кое-что, – добавил он. – Когда мы огласим приговор, вашего имени – как советника – никто не назовет. В протоколах вообще будет записано, что нам оказал помощь близкий соратник кайзера Маттиаса – так мы вас всем представили. А поскольку ваше лицо знакомо многим горожанам, все станут думать, что вам и раньше случалось бывать здесь по императорским делам, и это придаст вашему «голосу» еще больший вес.

Андрей вдохнул поглубже, чтобы ответить, но Вилем не дал ему и слова сказать.

– Мы уже намекнули об этом хозяину постоялого двора, где вы остановились. Этот человек очень похож на новомодные книгопечатные станки: все, что в него попадает, он дуплицирует тысячекратно. Так что ведите себя с ним немного надменно, а не так, как свойственно вашей натуре, дорогой господин фон Лангенфель.

– При следующей сделке вам это обойдется в скидку… процентов этак в восемьдесят, – тут же заявил Андрей.

Вилем с несчастным видом пожал плечами, сказал «Прошу!», распахнул дверь и стремительно вошел в помещение.

– Таковы факты, – пояснил судья. – Комар пасет коз. Если вам известно о том, насколько хорошо козы могут позаботиться о себе, то вы также можете заключить, насколько умен Комар. Вероятно, не будет ошибкой предположить, что козел принял его как несколько недоразвитого члена своего стада.