Сквозь испытания огнём - Дэвид Вебер

объятия.

Он колебался всего мгновение, но затем его собственные руки обняли ее, и он крепко прижал ее к себе, наклонившись, чтобы прижаться щекой к ее сладко пахнущим волосам.

— Это были долгие четыре месяца, — сказал он немного хрипло, чувствуя, как это гибкое, стройное тело прижимается к его собственному.

— Ты имеешь в виду, что это были долгие пять месяцев… и одна пятидневка, включая время в пути, — сказала она, уткнувшись ему в грудь. — Но кто считает?

Он усмехнулся, звук прогрохотал в его груди у ее уха, и она улыбнулась.

— Я давно хотела это сделать, — продолжила она. — Я имею в виду, слава Богу за наши коммы, но они не заменят этого.

— Да, это не так, — согласился он. — Но это было своего рода открытием во многих отношениях, ты знаешь. Дедушка всегда удивлялся, как твои мама и папа, казалось, могли читать мысли друг друга, даже когда их разделяло полмира! Он мало что знал.

Эйлана фыркнула, вспомнив бесконечные часы, которые они с Ливисом провели на связи во время ее четырех с половиной месяцев пребывания в Черейте. У них было меньше — и гораздо меньше — возможностей на «Алфриде Хиндрике» по пути в Чисхолм и обратно. Она тоже задавалась вопросом о своих родителях. Не о том, как они читали мысли друг друга, а о том, как два человека, которые, очевидно, так сильно любили друг друга, могли так долго находиться в разлуке во время джихада. Теперь она знала. Должно быть, это все еще причиняло боль, но, по крайней мере, они могли видеть друг друга, разговаривать друг с другом.

Так же поступили она и Ливис.

Теперь она сжала его в последний раз, затем отступила назад, чтобы посмотреть ему в лицо. Она собиралась быть выше своей матери — она унаследовала это от своего отца, — но на самом деле Ливис был на дюйм выше Кэйлеба. Это было мило, — подумала она.

Теперь она смотрела ему в глаза и думала обо всех этих разговорах. Думала о том, как он был рядом с ней, несмотря на разные часовые пояса, всякий раз, когда она просыпалась ночью, оплакивая своих погибших морских пехотинцев. Как они смеялись над шутками друг друга. Как они восхищались друг перед другом невероятной перспективой человеческой истории, которая открылась перед ними. То, как они видели, что все действия ее родителей вписывались в стратегию, которая однажды должна была разрушить Церковь Ожидания Господнего и Священное Писание, в которое верил весь мир.

Она говорила с ним о вещах, которые никогда не мечтала обсуждать с кем-то другим. Вещи, о которых она не могла поговорить даже со своими родителями, когда поняла, как ужасно больно было обнаружить, что Церковь, в которую она верила всю свою жизнь, была основана на лжи. Что все миллионы невинных людей, погибших в джихаде, были убиты на службе этой лжи.

И что вполне возможно, что миру — или, по крайней мере, их миру — придет конец всего через четыре года с этого самого дня.

Когда она посмотрела ему в глаза, то увидела воспоминание об этих разговорах, а также о других разговорах, которые у них были. Те, что о мечтах и надеждах. Те, что о дружбе и о том, как дружба может измениться, углубиться.

— Я так рада тебя видеть, — сказала она сейчас. — Я хочу по-настоящему увидеть тебя, своими собственными глазами. Знать, что ты действительно здесь.

— Взаимно, — тихо сказал он, поднимая руку к ее лицу. Затем он улыбнулся. — Хотя, ты знаешь, мы уже собирались встретиться за ужином сегодня вечером.

— Ты идиот, — сказала она ему, накрывая его руку своей, чтобы сильнее прижаться щекой к его ладони.

— Я мужчина. — Он пожал плечами. — Я делаю все, что в моих силах.

— Боже, это страшно! — Она покачала головой.

— Понимаю, что это становится хуже, когда мы становимся старше и наши мозги окостеневают, — сказал он ей очень серьезно.

— Замечательно.

— Знаю. В то же время, в своей неторопливой мужской манере, я все еще задаюсь вопросом, почему именно мы должны были впутать во все это Рани. Имею в виду, я думал, мы договорились быть «осторожными».

— Если ты думаешь, что Ранилда еще не поняла, что мы чувствуем друг к другу, ты не просто медлительный, дуф! — Эйлана покачала головой. — Она поняла это еще до того, как мы отправились в Черейт.

— Ну, хорошо. Я вижу это. — Он кивнул. — Но к чему этот фарс?

— Я могла бы сказать, что это потому, что у нас практически не было возможности обняться, прежде чем меня увезли в Черейт, и это было бы правдой. Но настоящая причина в том, что я хотела стоять так близко к тебе — наедине — когда задам тебе свой вопрос, — сказала Эйлана, и юмор исчез с ее лица, а голос был мягким.

— Ты могла бы сделать это сегодня вечером во дворце, — заметил он. — Твои мама и папа должны знать, сколько часов мы провели «наедине» на связи. Не думаю, что они пожалели бы нам минуту или две физического уединения. Или, может быть, они бы так и сделали, — добавил он с кривой усмешкой, — если бы поняли, сколько потерянных «объятий» я хотел бы наверстать!

— Конечно, они бы этого не сделали, но я не хочу, чтобы они знали об этом разговоре, пока мы