Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Ты как себя чувствуешь, брат мой? – Обеспокоенно спросил его архиепископ.

- Ничего. Это слабость, просто слабость. – Микаэль рукавом вытер пот со лба. – Не привыкли мы поститься, преосвященство. Видно, за грехи наши, Господь силы забирает, но Он испытывает нас тем самым. И Он же другие силы придаст взамен, не телесные, но умственные, ибо мы все веруем. За дело, братья, времени у нас мало, а нужно такие слова подобрать, чтоб они тронули самое жесткое сердце, ибо на милость великого князя московского уповать не стоит, на одного лишь Господа нашего.

Прелаты приказали подать им бумагу и письменные принадлежности, сами сели за стол. Приступили к сочинению. Многое нужно было указать. О том, какие страдания вынес простой народ Финляндии в тяжелое время войны, сколько разрушено домов в Остроботнии, в Карелии, сколько потеряно королевской казной налогов, сколько людей угнано. Каждый добавлял от себя, что знал.

Начисто переписывал Олаф Ларссон, а Еранссон готовил русский перевод посмольской грамоты. Закончили далеко за полночь.

- «Просим со смирением у всемогущего царя Руси, чтоб никаких нападений не было на подданных, проживающих на пограничных землях нашего королевского величества, так этого всего было слишком много. Мы надеемся, что люди, живущие рядом с границей, могут, как и раньше, пахать свои поля, ловить рыбу на своих водоемах, которые находятся на шведской стороне границы».

Настал долгожданный день. Вывели посольство с Литовского двора. Впереди несколько детей боярских верхами с возгласами: «Пади! Пади!» разгоняли народ московский, жадный до зрелищ. Насмешливо-оскорбительных криков и свиста слышно не было. Волной перекатывалось:

- Едут! Едут!

Толпа словно осознала всю важность, торжественность момента. Царь принимает послов! От самого Иоанна Васильевича честь им. Тут уж не до свиста позорящего, не до выкриков озорных, не дай Бог, не на тот счет отнесут…

За детьми боярскими десяток воинов конных, все в шлемах, кольчугах, со щитами, мечами, да копьями. Затем сани с дьяками, да боярами в дорогих шубах. Вот и первый возок с послами. Королевский шурин Стен Эрикссон с фогтом Гюльта возглавляли посольство, на одном берет малиновый с синими перьями, на другом черный с белыми, шубы крыты бархатом в те же цвета, у смоландского наместника с золотыми галунами, у его спутника серебром расшита. Под мехами доспехи легкие одеты, но без оружия – нельзя с ним к царю, строго настрого предупредили и осмотрели рыцарей приставы. За ним ехали оба прелата в полном епископском облачении и с митрами на головах. Позади прочие – рыцари, советники, переводчики, свита. В хвосте процессии еще несколько саней с дьяками и вновь конные воины.

Въехали в Кремль через Красную площадь. Здесь стены крепостные достигали наивысшей высоты. Вновь смотрел на них пристально Агрикола. Давили они душу своей тяжестью, резали острыми изогнутыми зубцами, а дальше храмы, храмы, храмы, золото куполов так и блестит, искрится на морозном солнце. Меж двух соборов на высоком цоколе квадратное здание с широким крыльцом под четырехскатной золоченой кровлей. Все стены облицованы белокаменными блоками, каждый отесан на четыре грани. Ко входу вели три лестницы. Главная, она же Красная, была заперта на решетку, ибо только для царя предназначена. Гостей заводили или со Средней или с Благовещенской. Здесь же, наверху, возле входа - широкая площадка, где толпились бояре и дьяки, поджидавшие гостей и с высоты поглядывавшие на них, тихо переговариваясь, словно пчелы жужжали над головами прибывших. По знаку специально снаряженного для этих целей окольничего, посольство остановили, и гостям было предложено выгружаться из саней.

- По Средней лестнице подниматься будем. – Успел шепнуть Агриколе Кнут Юханссон.

- Что это значит? – Вопрос настоятелю Абосского собора оба прелата задали почти одновременно.

Юханссон нахмурился:

- Не считают христианами нас. Иначе бы к Благовещенской подвели.

- Ладно, идем, как ведут. – Упсальский архиепископ решительно направился первым к каменным ступеням, за ним поспешил наместник Стен Эрикссон, затем епископ Або, и прочие в соответствии с рангом посольства. Посредине лестницы их встречал другой боярин, который сопроводил их до самой двери, где и передал уже знакомому им дьяку Висковатову. Вместе с ним посольство вошло в первое помещение Грановитой палаты – Святые сени, все стены которых были расписаны искуснейшим образом различными сюжетами из Священного писания. Висковатов намеренно остановился, дабы гости смогли насладиться фресками и проникнуться благоговейностью того, что ожидает их далее. Наконец, следующая дверь распахнулась, показался канцлер Адашев со своей вечной насмешливой улыбкой и знаком пригласил следовать за ним в зал для приемов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Посольство вошло в огромное квадратное помещение с четырьмя крестовыми сводами, опирающимися на центральный столб. Все стены были также расписаны фресками. Свет проникал внутрь с трех сторон через восемнадцать окон, исполненных в виде спаренных стрельчатых арочек, разделенных колонкой-импостом. С потолка, высотой в четыре или пять человеческих ростов, свисали огромные паникадила, со множеством свечей, которые зажигались в вечернее время. По периметру, за исключением противоположной от вошедших стороны, в две линии были расставлены столы, а вокруг центрального столба устроены особые полки, оббитые яркими шелковыми тканями – поставцы, все сплошь заставленные золотыми и серебряными диковинными предметами – часами, разнообразными сосудами, чашами, кубками, братинами, чарочками, переливающимися эмалью и камнями.

В конце зала, под богатым балдахином на резных столбиках, возвышаясь тремя ступенями над полом палаты, стоял на престоле трон, изготовленный из слоновой кости, на котором сидел человек в длинном бархатном кафтане пурпурного цвета, искусно вынизанном крупным жемчугом и драгоценными камнями. Над ним горела золотом и самоцветами икона, под ней расправлял свои крылья могучий двуглавый орел. Черные волосы выпадали из-под меховой шапки, усыпанной жемчугами с драгоценным крестом наверху. В одной руке он держал длинный чеканенный посох, другой поглаживал узкую длинную рыжеватую бороду. На груди сияла золотая цепь с большим кипарисовым крестом. Взор быстрый, огненный, завораживающий. Вдоль стены, слева, справа от трона застыли, словно высеченные из мрамора, воины в белых одеждах с посеребренными топорами на плечах. Рядом с царем стоял московитский первосвященник преклонного возраста в парадном облачении, опираясь на серебряный посох.

- Великий князь Иоанн! – догадались послы. Их медленно подвели ближе к царскому престолу. Потихоньку, беззвучно в залу просочились бояре, что ожидали до этого снаружи, выстроились в два ряда вдоль столов и застыли, словно снопы. Шествовавший впереди посольства Адашев, показал знаком всем остановиться, не доходя с десяток шагов до царского места, сам подошел ближе, сперва низко поклонился, затем обратился прямо к повелителю.

- Господине, великий царь и государь Всея Руси, архибискуп свейский Лаврентий, великий посол, князь Стен, главный посол, и иные малые послы с челядью бьют тебе челом. Дозволь поклон им передать от свейского короля, ихнего государя.

Иоанн кивнул головой, и окольничий передал послам дозволение.

Рыцари преломили колено, священники ограничились поклоном, не столь глубоким, сколь почтительным. Все прочие опустились на оба колена и коснулись лбом пола. Все шло по тем обрядам, что объяснили шведам заранее. Адашев показал знаком, что можно подняться и продолжил:

- Господине, великий царь, государь Всея Руси, послы свейские бьют тебе челом с дарами от своего государя.

Иоанн снова кивнул согласно головой, и отряженные для этой надобности слуги быстро вынесли и поставили рядом с Адашевым несколько золотых, серебряных чаш и изумительные часы немецкой работы. Было видно, что подарки заинтересовали царя, он с любопытством их рассматривал, не вставая с трона.