Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

пойдём. И куриных полтей продадут. Золотую монету хозяин пригрёб с радостью и пообещал сделать всё честь по чести.

Среди ночи открыла глаза — что-то было не так.

Эльф привидением стоял сбоку от окна, и его белая одежда сияла в лунном свете.

— Я уже хотел тебя будить, Блодьювидд, — он говорил очень тихо, и это было плохо, — мне не нравится мельтешение во дворе. Нам пора уходить.

Я торопливо оделась, он подхватил мешок и мы вышли. Входная дверь тихо скрипнула, впуская явно сторожащихся мужиков, зачем-то несущих с собой вилы — я увидела это из другой комнаты, в которую эльф затащил меня. Мы стояли, не дыша, и они прошли мимо; не знаю, было ли это магией… подозреваю, что Ланэйр просто хладнокровно перерезал бы их, если бы они нас обнаружили. Но мужики, стараясь быть тихими, прошли мимо, а мы выскользнули во двор.

Думала, Ланэйр дёрнет к лесу, но он не спеша пошёл в сторону амбаров, не обращая внимания на шум, доносящийся из дома. Мужички обнаружили, что нас нет и возмущались.

Эльф как-то очень легко вскрыл ножичком пудовый замок на одном из амбаров и зашёл, как к себе домой. Меня оставил на входе, я всё равно ничего не видела, а ему-то было не темно, и без куриных полтей я не осталась — Ланэйр вернулся с раздутым мешком, остро пахнущим копчёной курятиной. Куры он наворовал немало и чем-то сейчас напоминал деда Мороза, несущего мешок с подарунками.

Так же не спеша, с вальяжностью двинулся в сторону леса — задами, перемахивая через невысокие заборы из продольных жердей и приостанавливаясь подождать, пока тот же забор перелезу я. По деревне уже метался рваный свет факелов. Мужички бегали, искали нас и зло перекрикивались.

По совести, это всё напоминало убегание медведя — он вроде как убегает, но отлично осознаёт, что догнавшим его не поздоровится, и не трудится отыгрывать хоть какую-то панику.

— Блодьювидд, в темноте ты совсем не видишь, держи меня за пояс и пойдём потихоньку, — деревня кончилась, и мы углубились в кусты.

Всю ночь он волок меня (и мешок с курой) сквозь тёмный лес, и только на рассвете устроил привал. Развёл костёр из сухой лесины, заварил чай из каких-то веточек. Я, наколов на палку, грела куриную полть, сало с шипением капало в огонь. Жизнь была не так плоха. Со вздохом и с раскаянием озвучила то, о чём думала давно:

— Без меня ты прошёл бы через эти равнины, леса и горы, как иголка сквозь ткань. Не замеченный чудовищами, не контактируя с людьми, без купания в ледяной воде и ограбления амбаров.

Он только засмеялся.

96. Поле Келебранта

литература это плохо

а физкультура хорошо

и выживет кто быстро бегал

а не кто много прочитал

© Кошкин

Ланэйр как будто чего-то выжидал и не торопил меня. Сама я уже давно отвыкла проявлять инициативу в таких вопросах: дают отдыхать, так и отдыхай.

Подрёмывала, завернувшись в шубу и привалившись к дереву, и даже не холодно мне было у костра. Чего ж ещё? Живём одним днём. Полуприкрытыми глазами, как кошка, иногда следила за Ланэйром, тоже придремавшим — и то верно, небось, в человеческом гадюшнике совсем не спал, сторожил.

Думала сначала про сына, как он там, потом почему-то вспомнила персонажа Стругацких, знаменитого космопроходца Леонида Андреевича Горбовского. Этот чудесный человек настолько наелся адреналина, что в любой ситуации, отличной от апокалипсиса, садился, а лучше ложился. Даже на важных совещаниях искал кушеточку и укладывался, обосновывая это тем, что не хочет увеличивать энтропию вселенной, а слушать и говорить и лёжа можно. Высокое начальство, особливо из непривычных, бывало, гневалось, но великому космолётчику было глубоко плевать на начальство. И я чувствовала всё большее родство с Леонидом Андреевичем. Уже очень надоело увеличивать энтропию вселенной своей беготнёй. Да и языком шевелить было лень, а нравилось молчать и не шевелиться.

Похоже, и Ланэйр, как знатный экстремал, ценил моменты тишины и ничегонеделания.

Он сидел, прикрыв глаза, удивительным образом сливаясь с деревом, но только я посмотрела попристальнее, как он дёрнул ухом и разочарованно сообщил:

— Они всё-таки идут за нами, — и плавно перетёк в стоячее положение.

Потянулся, как кошка, посмотрел кошачьими же, сонными и безмятежными глазами:

— Богиня, подожди, я скоро, — и вдруг слегка нахмурился, и лицо стало озабоченным, — нет, не хочу оставлять тебя одну даже ненадолго. Сожалею, придётся потерпеть.

Следующие минут двадцать я терпела эльфийскую транспортировку раненого и жалела, что попила и поела. Бешеные скачки по деревьям, с перелетанием с сучка на сучок, взбодрили несказанно. Что он уронит меня, я уже совсем не боялась и сердце не билось в горле от того, что меня мешком тащат метрах так в тридцати над землёй, и всё мелькает перед глазами. Тем более, что я глаза-то почти сразу закрыла. Но намятые бока возмущались. Обрадовалась, когда Ланэйр наконец поставил меня в сугроб за большим деревом, велел быть очень тихой, а сам исчез. Стояла тихо, как велено, и спустя короткое время услышала мерное поскрипывание.

Скрипели лыжи. Жидкие кусты вокруг дерева позволяли видеть и не быть замеченной, и я довольно хорошо рассмотрела и опознала деревенских мужичков, гуськом на лыжах целеустремлённо куда-то идущих. Было их около десятка. Они доскрипели до моего дерева, и скрип затих. Напряглась, думая, не заметили ли они меня, но нет — один из них заговорил:

— Правду ты молвил, дядя Митяй: не ушёл он с бабой далеко, после рассвета по следам за десять лучин аккурат догнали. И не сторожится, пажок, вишь, запалил, дым видно. Стал быть, врасплох застанем.

Вступил другой:

— Врасплох — это хорошо. Меч у него знатный, да и лук при ём.

— Дак для того тебя и взяли. Как подойдём, ты, дядя Петряй, сразу подстрели нелюдя. После того он много не навоюет: я с рогатиной на медведя хаживал, а уж ентого дрыща враз рогатинами да кольями уходим. И, стал быть, как договорились: бабу мне; меч старосте, чтоб молчал, а остальное по жребию раздербаним. Нелюдь при золотишке, я хорошо рассмотрел.

Вступил голос помоложе, дурашливо спросил:

— А что, дядя Митяй, нелюдь-то, может, и сам того… девка? Не может мужик такое паскудство носить… а лицо и руки нежные, чисто у девицы. И бороды нет, и…

Его оборвали:

— Зато меч есть. Ты его сначала рогатиной успокой, а потом думай, мужик али баба. А что мы его не в деревне убьём, дак оно и ловчее: предки