Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

вызова. Стояла, обмирая, не веря что получится — и взвизгнула, когда щупальце тьмы, бесшумно появившееся над болотом, со свистом рассекло воздух, падая на что-то — там, в той стороне, где светили мои огоньки.

* * *

С огоньками и с Нурарихёном дело пошло повеселее. Я старалась не смотреть, кого пришибают и утаскивают в трясину бревноподобные щупальца, разумно полагая, что увиденное не порадует. Бежала, а щупальца периодически молотили — справа, слева, спереди и сзади, иногда и совсем близко, обдавая ледяной грязной водой.

Мне казалось, что этот бег по ледяной топи, в ужасе, на последнем дыхании будет навсегда, и что я просто загоню себя и умру, и не поверила, споткнулась, когда нога ступила на твёрдую землю. Подняла глаза — мои светляки скудно освещали кривые жалкие деревца на взгорке, поднимавшемся из топи. Но это была твёрдая земля. Здесь можно было нарисовать защитный контур и ждать помощи.

Это был другой мир, искать здесь Эарендиль было глупо, и Эарендилем я решила считать звезду, на которую ориентировалась, когда бежала по болоту. Недрогнувшей рукой очертила круг, нарисовала защитную руну Мираис, удивляясь, как, оказывается, смертельная опасность вострит память и сообразительность, и нагнулась, отдыхиваясь.

Подышала, отходя. Вспомнила и возблагодарила Глоренлина. Мда, сейчас бы я не ломалась и поблагодарила его за науку тем, чего ему хотелось. Прочувствовала. И, что удивительно, несмотря на окружающий ужас, а может, и благодаря ему — грань смерти, как-никак — хотелось так, что аж зубы сводило. Буду честна: только воспоминания и мечты о… об этом позволили мне забыться хоть как-то, особенно, когда я поняла, что не догадалась затащить в круг никакой сидушки — ни поленца, ни охапки веток. На земле сидеть было холодно и чревато, и я то стояла, то сидела на корточках, и всё мне было неудобно. Сначала раскалённое потное тело радовалось бездействию и ночной прохладе, а потом мокрая одежда стала приносить ощутимые страдания, и я молила небеса, чтобы Трандуил нашёл меня; тряслась и снова впадала в порнографические мечты.

Время шло; нечисть не беспокоила меня, да и Нурарихён ворочался под пригорком: щупальца его наверняка сюда доставали, и я потихоньку успокаивалась — и отчаянно завизжала, когда зелень блуждающего по поляне огонька выхватила из тьмы стоящего на четвереньках Рутрира. Его голова была при нём, и он больше не был Рутриром.

Смотреть было страшно, и я старалась не смотреть; инстинктивно отводила взгляд, костенея в центре круга, сжимая рукоять ножа в потном кулаке. Что ему нож, если его не остановил один, уже воткнутый в его сердце, и отрубленная голова! Только круг мог защитить меня. Я не видела, но не слышать не могла. Он, кажется, не дышал, но постоянно с хлюпаньем втягивал носом воздух — пытаясь унюхать меня? Ходил кругами по краю контура, не суясь за него — пока, во всяком случае. Нурарихён почему-то не реагировал на него. Я подумала, не повторить ли ритуал призыва болотного кракена; поколебалась и не выдержала: резанула воспалённую от предыдущего разреза ладонь и начала произносить заклинание. И тут Рутрир дёрнулся; из мертвого горла раздалось рычание. Я подняла голову и встретилась с ним взглядом. Горящие мертвенной синевой глаза торжествующе вспыхнули — и он прыгнул.

Примечания:

«Utinu en lokirim» — «змеиный выводок» (квенья)

«аdodulin» — «стервятник» (квенья)

90. Овечий сын

вот ты крадёшься тёмной ночью

через дремучий бурелом

и вдруг из мрака раздаётся

шалом

© Ростислав Чебыкин

«Ай да Бараш! Ай да овечий сын!» © «Смешарики»

В детстве мне казалось, что если у тебя есть нож, то ты уже и не беспомощен. Это, конечно, от наивности. Один хороший охотник как-то между делом заметил, что отмахиваться ножом от медведя имеет смысл только если он сеголеток, весящий не больше пятидесяти килограммов. Мысль о его несомненной правоте мелькнула, когда мертвец ударил меня грудью — уклониться я не сумела, нож вылетел из руки. Ничего не могла и невыносимо жалела, что остаюсь в сознании и всё чувствую. Вот особенно свой беззащитный поджавшийся живот, в который сейчас вцепятся и начнут выедать мне внутренности, а я так и буду всё чувствовать. Со стороны слышала свой тонкий заячий вскрик и плач, когда упырь волок меня по поляне, вгрызаясь в плечо и тряся его, как разъярённый терьер.

Я как будто упала в огонь — невыносимый жар, гул и треск, тьма и искры перед глазами, боль от ожогов. Подумала, что не вынесла происходящего и схожу с ума, с криком дёрнулась — и вылетела из костра. Покатилась, обдираясь, не по траве — по острым камням. Истошно вопя, кинулась бежать — и в себя пришла от того, что меня крепко держат, но не едят заживо. Ещё покричала и поплакала, уже понимая — что-то изменилось, но от этого выть хотелось ещё сильнее.

Сквозь свои вопли слышала мужской голос. Слов не понимала, но интонации были успокаивающие, и спустя какое-то время я заинтересовалась, кто же это всё-таки; достаточно осмысленно подняла голову и посмотрела. Окружающее плыло и размазывалось от слёз, и проморгаться не получалось, но я поняла, что это эльф с волосами ослепительно белого цвета и в белом кафтане. Лицо было смутно знакомым, но опознать я его не могла — плохо видела. Впрочем, это не мешало мочить его одежду слезами, перемежая вой беззвучными рыданиями, и, порой, невнятными жалобами. Понимала, что надо перестать, несколько раз тихо внятно говорила, что всё, я уже в себе, делала несколько спокойных вдохов — и истерика тут же уходила на новый круг.

Наконец-то выдохлась и затихла, но говорить, что всё, не спешила, выжидая. Решив, что, кажется, теперь на самом деле всё, отстранилась. Эльф не удерживал. Опухшие пересохшие веки зудели и видела я плохо.

Сделала несколько неверных шагов, понимая, что иду и правда по очень неровному, из острых камней состоящему дну пещеры. Что вокруг тьма, разгоняемая пламенем костра, отсветы которого пляшут на стенках, и что в от входа задувает холоднющий ветер со снегом. Постояла, прислонившись к камню, дыша благословенной зимой (ненавижу, ненавижу лето и лягушек!):

— За мной гнался упырь, — сорванный голос хрипел, нос отёк и был заложен.

Даже, я бы сказала, не гнался, а догнал и ел, но это было несущественно. Существенно было то, насколько он далеко/близко сейчас.

Эльф, с чем-то возившийся у огня, звучно ответил:

— Блодьювидд, браслет, который я тебе подарил, защищает от внезапной нечистой смерти… и он защитил. Перекинув в пространстве.