Неопалимые - Сергей Ильичев

Однако же вернемся в крепость.

– Ничего не боятся… – негромко сказал воевода Шереметев, рассматривая татарские позиции.

– Воистину, когда Господь хочет кого-то наказать, то лишает его разума! – произнес князь Хворостинин и перекрестился. – Теперь можно и начинать. Где Никита?

– Здесь я, князь, – ответил тот.

– У тебя все готово? – еще раз уточнил военачальник.

Никита согласно кивнул головой.

– Тогда выжди немного и начинай свою потеху.

А далее… Крепость словно ожила: ее стены стали смещаться и через каждые десять метров в образовавшиеся проемы, как в окна, вкатывались повозки с установленными на них и заряженными пушками. Фитили бомбардиров уже тлели.

Татары даже не успели ничего понять, так как после команды «огонь!» весь крепостной периметр, выплюнув по ядру, вновь скрыл оружейные стволы, чтобы под защитой крепостных стен спокойно перезарядить пушки и, появившись уже в соседнем проеме, продолжать убийственный огонь по следующей позиции…

При такой скученности вражеского войска каждый веерный выстрел картечью и практически в упор пятидесяти пушек валил татар сотнями, подсекал ноги, ранил и калечил породистых коней, выстроенных, как на парад, рубил штандарты и валил шатры.

В татарском лагере вспыхнул пожар, началась паника. Скрепленные между собой телеги и повозки не давали татарским воинам возможности организовать ни наступления, ни отхода, ни даже сориентироваться.

И тогда из крепости Гуляй-город с четырех ее сторон с саблями наголо вылетела конница князя Хворостинина, чтобы крушить и гнать очумевших от взрывов татарских воинов.

От плотной массы те войска, что были подтянуты и стояли во втором и третьем эшелонах, не ведая, что происходило впереди, но лишь увидев, что передовые линии татарской армады дрогнули и бегут, сами развернулись и, ломая строй, подминали под себя уже последующие линии и засадные полки и не заметили, как вскоре снова оказались у берегов Оки…

Вместе с конницей и вслед за ней из крепости выехали две телеги, которые поехали в прямо противоположные стороны.

На одной были монах Савва и Никита, которые, воспользовавшись тем, что татары отступили, спокойно набирали в свою телегу уцелевшие после выстрелов пушек продукты, так необходимые для гарнизона, остававшегося в крепости.

А вторую сопровождал боярин Ростислав Ногин с несколькими всадниками.

В шатре крымского хана вновь стоял русский посол Нагой и выслушивал речь Девлет-Гирея, который уже не лежал, а возвышался над склонившимся русским послом.

– Где мир, который предлагает мне царь Иван, если по нам бьют ваши пушки?

– Про пушки мне, светлейший хан, неведомо…

– Неведомо? – переспросил посла хан и, обратившись к слугам, сказал: – Ну так отведите и поставьте посла на поле… Пусть сам увидит эти пушки.

В полдень боярин Ногин уже въезжал в ставку князя Воротынского.

Князь принял царского посланника в своем шатре.

– Рад тебя видеть, Ростислав! – начал князь. – Как добрался?

– Бог миловал, но земля вокруг горит. Плач такой, что до небес достает. Сожженные деревни, море крови, чад малых и тех, не жалеючи, в горящие избы бросали…

– Я слышал об этом. Турецкие янычары лютуют… Дай время, боярин. Оправимся немного и сами ударим. Так ударим, что впредь не захотят более нашей земли. Так с чем пожаловал?

– Ты не поверишь, князь… Выйдем, на воздух, сам увидишь.

Посмотреть на главного татарского военачальника, сидевшего связанным на телеге, собрались все воеводы.

– Что вылупились? – выкрикивал Дивей-мурза. – С кем вы осмелились тягаться? С вашим будущим господином, с крымским царем?

– Нам хватит и своего царя… – откликнулся князь Дмитрий Хворостинин.

– Ваш царь бежал в Новгород, бросил войско, бросил страну… – отвечал татарский военачальник, – нам пишет, что отдает Казань, Астрахань… Сам отдает…

– Брешешь! – уже не выдержав, воскликнул князь Хворостинин.

– Что брешешь, когда ваши города и уезды уже все расписаны и разделены между мурзами, даже в Москве улицы все расписаны. Каждый знает, я знаю, какую под собой будет держать…

– Достаточно, послушали и будет! – произнес князь Воротынский. – Отведите его в мой шатер, и чтобы глаз с него не спускали.

Двое стрельцов стаскивают Дивей-мурзу с телеги и уводят в сторону шатра князя Воротынского.

– А теперь слушайте меня… – обращается князь к воеводам. – Не позднее, чем завтра поутру, Девлет-Гирей возобновит штурм Гуляй-города и попытается отбить у нас своего главного военачальника… Сегодня большой полк под моим командованием войдет в крепость… Войдем так, чтобы татары это слышали, с барабанным боем… Пусть считают, что коробочка сама захлопнулась…

В одном из соседних шатров беседовали отец и сын Ногины.

– Вот ведь, Алеша, как все сложилось. Матушка твоя, слава Богу, жива… Я в сей же час повезу мурзу в Новгород, к государю. Если доеду благополучно, то попрошу царя Иоанна дозволить мне обменять военачальника на свою жену… Она у мурзы Селима, а они с Дивей-мурзой недавно породнились…

– Я с тобой, отец! – решительно произнес Алексей.

– Нет, Алеша! Ты царский наместник, тебе должно здесь находиться. Еще неизвестно, чем все закончится. И вот еще, самое главное… Мне стало известно, что в числе татарских военачальников есть… мой второй сын. Он родился в неволе… И он твой родной брат! При рождении был матушкой наречен как Владимир. Вот его предстоит найти уже тебе…

– А как я смогу понять, что это мой брат?

– Не знаю, право. Возраста он твоего, лишь на год младше… И потом, есть у меня одна надежда. У матушки твоей был медальон…

В это время в шатер входит князь Воротынский.

– Пора, Ростислав! Забирай мурзу и в путь. Я дал тебе сопровожденье. Встретившись с государем, поведайте ему о наших планах. Заверь, что Москвы не отдадим.

Боярин согласно кивнул головой и подошел к Алексею.

– До встречи, сын! – сказал Ногин.

– Возвращайтесь вдвоем. Мы будем вас ждать… – ответил Алексей, и они обнялись.

– Молись, чтобы Господь помог нам в этом деле… – промолвил Ростислав.

– Я с вами, князь, если позволите, – обратился Алексей к Воротынскому. – Мне должно быть в Гуляй-городе.

– Я знаю, мне отец твой все поведал… Мы выступаем через час. Будь готов.

И Ростислав Ногин с князем Воротынским вышли из шатра.

Светало… В это время Никита выполз из своего шалаша, чтобы справить малую нужду… И, горделиво оглянувшись на творение своего ума, увидел в стене своей крепости… брешь. И то, что кто-то стоял в самом проеме, размахивая белым платком, не иначе как показывая проход для татарских лазутчиков.

– Вот бес! – сказал Никита и бросился к шалашу. – Савва, подьем! – и бросился к проему. Савва выполз из шалаша и, увидев направление движения друга, бросился за ним.

Никита понимал, что скрываемые высокой травой татарские лазутчики были уже совсем близко, и начал сводить телеги, закрывая брешь.

Подбежавший Савва развернул на себя оторопевшего от неожиданности человека, что белым платком все еще подавал татарам сигнал, и узнал боярина Нехорошева.

– Ты что же делаешь, паскудник! – сказал монах и сильным ударом в грудь свалил боярина с ног.

И отбил себе от удара руку. После чего подошел и рванул боярский кафтан. Пуговицы разлетелись, и посыпались монеты, спрятанные им на груди.

– Иуда! – только и сказал монах, а потом, приподняв изменщика, и вовсе перевернул, вытряс из него золотые монеты, после чего отбросил тело, словно за ненадобностью, на татарскую сторону и стал помогать Никите закрывать проем.

Татарские лазутчики, уже не таясь, в полный рост бежали к проему…

Никита из последних сил пытался сдвинуть телегу, чтобы закрыть опасный проход, но колесо задело за пенек и не давало ему возможности завершить сцепку.

– Савва… помоги… – крикнул он монаху.

Савва быстро подошел к телеге с внутренней стороны крепости, чуть напрягшись, ее приподнял, и та, миновав пенек, закрыла-таки собой проход, а уже затем Никита, оставшийся на стороне неприятеля, быстро полез вверх, чтобы успеть спрятаться за стенами своей крепости.

Именно в этот момент его спину пронзила татарская стрела.

Савва едва успел подхватить боевого соратника на руки.

Подбежавшие стрелки выстрелами из пищалей заставили татарских лазутчиков отойти.

Звуки прозвучавших выстрелов заставили выйти из своих шатров князя Воротынского и Алексея. Они видели, как Савва нес друга в свой шалаш.

Воеводы, также вышедшие из своих палаток, поспешили к стрельцам, чтобы прояснить обстановку, а Алексей побежал к друзьям.

– Никита, только не смей умирать, – обращаясь к другу, просил Алексей, стоя перед ним на коленях и держа Никиту за руку. – Помнишь, я сказал тебе, что не вечно быть тебе моим холопом… Я тебе тогда обещал дать свободу… Ты слышишь меня, ты свободен, Никита, ты свободный человек.