Участники - Денис Епифанцев

и будет учить ездить. Он будет учить меня смелости.

Я смотрю на свои ладони: белые лоскутки кожи повисли, мелкий прозрачный кварц впился в ранки и блестит на солнце, царапины, набухающие кровью, всегда удивляла эта способность крови просачиваться сквозь ладонь, как сквозь ткань, и выступать на поверхность.

И колени тоже ободраны. И старая зеленка еще не сошла, а уже новые царапины: свежие, блестящие. Так и будут – старая потемневшая, почти стершаяся, а поверх нее новая, изумрудная, и борозды запекшейся крови – короста, которую я буду обдирать сидя на теплом каменном бордюре, на солнце.

А отец возьмет мою руку и смахнет мелкий прозрачный кварц своей. И я буду плакать еще сильнее, потому что он сделает мне больно.

Вот что я помню.

А вот я с отцом на фото, на юге. Одна фотография после недели на море: мы стоим на фоне кустов, у меня на плече сидит обезьянка.

Я не помню, как был сделан этот снимок. И обезьянку не помню.

Первое в жизни Море и первый в моей жизни Пляж. Просто большое яркое пространство с синей тонкой линией посредине. Там не было больше ничего – просто один сплошной яркий свет. И мы с отцом. Кажется, кроме нас никого и нет. Огромный зонт над нами, и бесконечный сверкающий песчаный берег. И море. Ледяное, как я помню.

Это самое яркое и важное переживание об отце.

В детстве у нас дома была коробка, жестяная такая, как из-под печенья, куда мама складывала разбитые елочные игрушки, которые две-три обязательно разбивались за время, что стояла елка. Перед Новым годом мы садились вместе, мама размалывала осколки в мелкую крошку (брала полотенце, раскладывала осколки, накрывала второй половиной полотенца и раскатывала бутылкой из-под молока), мы клеили шары из плотной бумаги, обмазывали клеем и посыпали этой стеклянной мелкой крошкой. Получались такие домашние елочные украшения. Родители, когда разбирали елку, эти шары аккуратно, чтобы мы, дети, не видели, выбрасывали.

Это был один из таких ритуалов. Другим была лепка пельменей, когда вся семья, как только температура опускалась к минус десяти градусам, садилась на кухне в выходные и лепила пельмени: крутили фарш, заводили тесто, рюмкой нарезали кружки: надавить и провернуть, потом вилкой фарш, сложить, прищепнуть по краям и свести уголки, потом все на железный противень и за окно, чтобы они схватились в камень. Потом эти камушки ссыпали в большие пакеты и утрамбовывали в морозилку, на улице могло неожиданно потеплеть или подтаять.

Этими пельменями я обедал всю зиму, приходил из школы, варил себе десять пельменей, бросал кусочек сливочного масла и обдавал разводом уксуса.

Это был один из таких ритуалов, когда можно было сказать, что эти люди как-то связаны друг с другом.

Ну как? Даст это представление обо мне?

Все ритуальные действия текстуальны. Все, что мы повторяем изо дня в день, мы где-то видели или читали, это не наше, это чужое, уже изреченное.

Вот я просыпаюсь утром, включаю радио, ставлю на огонь кофе – посмотри, как я зажигаю спичку, как герой того фильма. Интересно, а у него чей жест? И кофе этот утром ставлю, как видел где-то, и радио – тоже из кино.

Все чужое, ничего своего.

Все, что дальше делаешь в течение дня, такое же – ничего своего, все заимствованное. Какое уж тут разнообразие – жестов на всех не хватает.

И память такая же – все не свое, все уже где-то в кино виденное и подсознанием отредактированное. Может, и было в моей жизни что-то уникальное, но пока в кино не увидишь – не вспомнишь.

Что даст моим героям этот пересказ.

Сверяясь с картой в телефоне, я понимаю, что пришел. Чуть в глубине от проезжей улицы, в пяти минутах от самых центральных станций, с хорошим видом из окон, стоит панельный параллелепипед. У меня есть номер подъезда, этаж и квартира. Я набираю квартиру на домофоне и захожу.

Замок в двери щелкает, когда я появляюсь в поле зрения глазка. Я открываю дверь и прохожу в темноту. Свет вспыхивает, и я вижу голого парня, бедра которого обернуты полотенцем. Но не основательно, не крепко. Он держит края полотенца рукой и готов в любой момент снять. Я запираю дверь и вижу, как он уходит голый от меня по коридору.

Разуваюсь и прохожу в комнату.

Всю картинку надо увидеть сразу. Тут нет места для долгой панорамы.

Слева – комната, в которой все раздеваются, там стоит диван, на котором лежат вещи и стопка полотенец на подоконнике. Прямо еще комната. Там горит ночник. Он стоит на полу, и мне не видно, но там примерно пять или шесть человек, именно туда ушел тот, кто открыл мне дверь. В большой проходной комнате, куда я пришел, стоит огромный диван. Освещение в комнате дает телевизор во всю стену, который показывает порно. На диване расположились еще трое. Двое отвлеклись от разговора и осматривают меня: я в костюме, рубашке, в розовых носках, как свидетель со свадьбы, третий сидит с широко раздвинутыми ногами, между его ног на коленях стоит парень и сосет член. Правее дивана ярко освещен вход на кухню – оттуда выходит Миша (мой приятель). Вдоль окна на широком подоконнике трахаются еще трое. Четвертый парень стоит рядом, смотрит и подрачивает себе и парню, которого трахают.

Миша жмет мне руку и ведет на кухню. Там еще голые люди, которые пьют чай и едят торт. Миша представляет меня высокому широкоплечему мужику – хозяину квартиры. Я хвалю уют и планировку. Он предлагает мне кофе.

– Я бы тебя выебал, – говорит он, протягивая мне кофе в тонкой фарфоровой расписанной бледными розами чашке.

– А ты, я смотрю, за словом в карман не лезешь.

Я смотрю вниз и вижу, как его член толчками тяжелеет.

– Приятно видеть, как чье-то сердце бьется быстрее при виде тебя.

– Пойдем, покажу тут все. – Он аккуратно отбирает у меня чашку, из которой я успел сделать только глоток, и ставит ее на плиту, берет меня за плечи и ведет по квартире.

В комнате с телевизором парень сосет уже два члена по очереди. Я внимательно разглядываю его красивое тело.

– Ну, тут ты знаешь. – Из соседней комнаты пахнет клубничной смазкой, едким потом и попперсом. Удивительная смесь.

– Здесь можно раздеться. Давай помогу. Ага. Клади сюда. Вот полотенце. Ванная там – свет сбоку.

Стоя под душем, я думаю о том, надо ли мне описывать секс.

«Как избежать банальности при описании ебли?» – вспоминаю я цитату. И действительно, как?

Есть важное