Ее внутреннее эхо - Ольга Пряникова

ни слова, ни запятой. И в этом было больше горькой правды, чем во всех словах на свете.

В аэропорту Бен-Гуриона поздним вечером их встречал водитель Георгия.

Соня знала его в лицо, подошла, улыбаясь, спросила, могут ли они сразу ехать в клинику в Иерусалим. До Тель-Авива было гораздо ближе, Митя сам накануне забронировал им номер в одном из многочисленных отелей на самом берегу моря.

Сейчас только понял, что нужно было два номера, в одном все-таки неудобно, хотя Соню он давно уже воспринимал не как отдельное существо, тем более женщину, а как родного человека, неотъемлемую часть себя. Без нее он чувствовал себя неуверенно, звонил с работы в каждый перекур, чтобы убедиться, что она есть, что она по-прежнему излучает уверенность и спокойствие, которое непонятно чем питалось.

Вот и сейчас она резко оборвала его попытки ехать в отель, попросила отвезти их прямо в клинику. На робкие попытки Мити сослаться на усталость и перелет не обращала внимания. Сидела, как изваяние, держа осанку даже в машине, которая уже мчалась на огромной скорости через Модиин. Рядом теребил в руках очки совершенно развинченный Митя, бормоча, что ночью их в клинику никто не пустит.

«Удивительно, взрослый, шестой десяток, внешне – интересный, харизматичный мужик, а суетится, как девочка».

Никаких сил у нее уже тоже не было, но она знала, что должна быть рядом, потому что без нее этот в отцы ей годившийся престарелый невротик просто погибнет сам и погубит Катю, на долю которой и так выпало достаточно разнообразных проблем.

«Чудны дела твои, Господи», – шептала она одними губами, разглядывая бескрайнюю пустыню за окном, размышляя об удивительной и тонкой химии, о гормонах, которые нельзя ни потрогать, ни увидеть, но они заставляют людей рушить семьи, бежать на край света за совершенно случайным человеком, не замечать того, что лежит на поверхности, отрицать очевидное.

Митя сидел молча, ссутулившись.

Когда машина начала резкий подъем в гору, ему захотелось взять Соню за руку, но вид у нее был такой отчужденный и неприступный, что даже ее поза говорила о ее силе и уверенности, о том, что ничьей дружбы ей не нужно, тем более, его.

Знаменитая клиника Аддасса словно росла из горы. В темноте она была похожа на космический корабль пришельцев, приглушенно горела огнями и показалась очень неприветливой.

Георгий стоял внизу.

Он поцеловал Соню, Митю словно бы и не заметил. Им обоим было неловко рядом.

– Хорошо, Соня, что ты приехала. Я помогу вам ее перевезти домой, если нужно.

– Зачем же мы летели? – сразу вставил Митя.

Даже водитель посмотрел на него презрительно.

– Георгий, я думала, вы с Катей расстались, и ты больше не хочешь иметь с ней никаких дел.

– Все так, но я же человек, еврей, в конце концов.

– Что говорят врачи?

– Сейчас ночь, почти никого нет, но ее лечащему врачу позвонили, он уже едет. Пойдем наверх.

Катя была маленькая, совершенно исхудавшая, а ее сильные черные волосы заплетены в две растрепавшиеся косички, отчего она стала совсем уж похожа на ребенка.

Митя сидел рядом, такой же маленький и несчастный. Впрочем, она сама несчастной себя не чувствовала – он прилетел к ней, все бросил и прилетел. И на этом она мысленно ставила точку.

За окном медленно просыпался Иерусалим, а за дверью, прислонясь к белой стене, стоял, почти сливаясь с ней, Георгий. Никакой уверенности в себе в нем не осталось, он был издерган и молчалив. Но Соня знала – он боится. Их связывали многолетние разнообразные отношения, в последние годы совсем уже дружеские. Она знала каждый его взгляд, жест, поворот головы. Помнила все его рассказы о службе в двух армиях – советской и израильской, о затяжной и жестокой восточной войне, об убитых друзьях, о дочери, которая умерла маленькой.

«Может быть, она была похожа на Катю – маленькая, черненькая, с глазами, как у лани», – мелькнула мысль.

Наверное, впервые в его глазах было такое отчаяние. Седая щетина отросла сантиметра на два.

– Побрейся, что ты как в трауре. Все же живы.

– Некогда было. Сегодня побреюсь, – он потрогал отросшую бороду.

Подошел врач, все сразу изменилось, все засуетились.

– Кто родственник?

Родственников не было.

Он исчез в палате, закрыл дверь. Через минуту вышел, позвал медсестру. Слышен был его шершавый причудливый иврит, а еще через минуту он снова хлопнул дверью и исчез. Вышел Митя.

– Что?!

– Я не понял ничего. Но, кажется, забрать ее можно только завтра.

Георгий издал какой-то утробный рык и трагически заломил руки.

«Какой он здесь… совершенно восточный человек, что за драматизм».

В более северных широтах такого темперамента и такой утонченной красоты Соня никогда в нем не замечала.

– Ты давай тут не вой, а иди его расспроси. Пока он снова не уехал. Ты один понимаешь иврит.

К Кате она не зашла.

«Незачем перегружать ее сейчас», – объяснила она Мите уже в машине. На самом деле ее просто тошнило от них. От всех троих.

«Бездельница и комедианты» – поставила она диагноз.

В нынешнем ее собственном безделье Соня очень четко видела природу Катиной любви, отмечала все ее манипуляции и удивлялась только тому искреннему азарту, с которым два очень занятых и немолодых семейных мужчины окунулись в эту игру с головой.

«А я-то хороша… Зачем я-то поехала? Могла ведь остаться», – сообразила Соня, уже вылезая из машины.

Митя ей не помогал, он вместо водителя кинулся вынимать их сумки из багажника.

«Прячет неловкость за суетой».

Но она даже не представляла, насколько точно угадала его мысли. Он понимал, что второго номера сейчас может не оказаться, и они останутся в одном.

Так и вышло.

Растерянная, Соня стояла перед двуспальной кроватью и наблюдала его невозмутимые приготовления ко сну.

– Но хотя бы кровати ты мог попросить разные, а?

– Не ори на меня. Я хотя бы что-то сделал.

Она рухнула рядом прямо в одежде. Злость и раздражение не давали уснуть, но усталость взяла свое, через несколько минут она задышала ровно и спокойно.

«Заснула», – подумал Митя с завистью.

За окном метрах в трестах шумело море, просыпался город. Солнца не было видно, но по яркому свету оно угадывалось где-то сзади.

Митя задернул плотные шторы – спать он мог только в абсолютной темноте, хотя сегодня, как ему казалось, он вряд ли сумеет уснуть.

Выздоровление шло медленно.

Научившись с детства виртуозно управлять своим телом, Катя с трудом справлялась с ограничением подвижности, беспомощностью, неспособностью самой себя обслуживать. Ей легче было ходить с палкой, чем