Ночи тайного агента - Георгий Иванович Киселев

бы они не зверели.

Я невольно вспомнил нашу предыдущую встречу. Тогда чудом вывернулся из лап смерти повстанец. А спустя три десятка лет попал в жернова еще одного восстания его сын, старший сын, не мой предок. Моя родословная продолжалась не от старшего Иосифа, а от второго сына, Бонифатия. Бонифатий еще ребенок, но крепок и здоров. Вроде волноваться нет смысла, ибо генеалогическая ветвь древа жизни не обрублена, на которой спустя века распустится листок меня. Так что парадокса в моем существовании на сей момент не видно. Но радости и печали рода, а может и больше, чем рода, не оставляли меня бесстрастно-равнодушным наблюдателем.

— Ты не жалеешь, что выдернул тогда из лап смерти, дал увидеть поражение и унижение твоего края?

— Я, когда взял в руки оружие, не искал признательности в глазах окружающих, а искал его в себе. Еще в начале восстания легко предугадывались наше поражение и гибель. Но увидев себя погибшим, было нечего терять, разум стал спокоен, а рука крепка.

«Мне бы такую силу духа!» — восхитился предком, но признал — кишка тонка. Но, тем не менее, страстно желал преодолеть свои слабости и на малюсенький шажок приблизиться к идеальному воину. Я с восторгом вслушивался в каждое слово своего идеала, у меня теплилась надежда перенять частичку его внутренней силы, ведь у нас общие гены.

— А победа? Конечно, приятно пожинать лавры победы или даже маленького успеха. Но я тебя уверяю: не столь важна победа на поле брани, как победа в собственном сердце. Что с того, что битва проиграна, но я не побежден, не на коленях. Меня не раз можно было убить, но победить, сломать — не думаю, — Иосиф погладил притихшего пса, собираясь с мыслями, и повторил меня: — Жалею ли? Разве можно отказаться от подарка второй жизни? Я принял твое условие не брать оружия, но схитрил. Мой старший сын — повстанец и в младшем не умер дух свободы. А пока живо стремление к свободе, страна не погибла, еще нет поражения. Сколько бы «Муравьевы» не вешали, стреляли, жгли, мы восстанем из пепла.

Пес благодарно лизнул руку старика, а он взъерошил кудлатую собачью голову и продолжил: — Я рад твоему подарку — жизни. Но иногда нестерпимо хочется выть по-собачьи, — он опять потрепал голову нового рыжего товарища.

Тузик еще раз благодарно лизнул нового хозяина.

Я не сомневался, пес попал в надежные руки. Старик и собака оказались во многом схожи. Своей верностью, отвагой. Даже на глаза обоих набежала похожая слеза. А я тоже украдкой смахнул набежавшую влагу с уголка глаза.

«Ты что, хнычешь? — сразу же хихикнула, не пропустившая слабости колкая Иона. — Ничего с твоим псом не случится. Или ты мечтаешь вернуться в блошистое тело. Небось, классно мочиться под каждым столбом, без зазрения совести. Выкусывать паразитов, вылизывать зад и…»

«Смолкни!»

Все же Иона подлечила излишнюю сентиментальность вспышкой раздражения. Специальному агенту не следует расслабляться, его не красят слезы. Колечко по-своему, пусть мне и не нравится его метод, но поддерживало боевой дух плаксивого супермена. Вот только мое руководство не сомневалось в боевых способностях своего работника, и не теряло уверенности — я ни на гран не уступлю легендарному Джеймс Бонду.

— Ты вот что мне скажи: там, в будущем, люди счастливы? — неожиданно сменил тему Иосиф.

— В общем, да. По крайней мере, войн давно нет. Только ты никому не говори обо мне и о будущем. Даже родным.

— Кто же мне поверит?

— И то верно. Давай прощаться. Мне пора.

Старый Пиотух крепко прижал меня к груди, так сильно, что едва душа не выскочила. И опять навернулась слеза, но уже от боли. Все же я предка неплохо подлечил тридцать лет назад. Вот он то, несомненно, тянул на Джеймс Бонда, даже на целый взвод суперменов. Он взъерошил мне голову, словно малышу. А я для него и есть малявка, еще не появившийся на свет потомок.

— Береги честь, сынок. Мы тоже не подведем.

Я не сомневался, даже больше того, знал о верности рода чести в веках. Предки старого Иосифа несколько веков сдерживали натиск орды в Европу. Он сам отважно боролся за независимость края. Потомки отстаивали честь, жизнь и свободу от коммунистов, фашистов и прочих «Муравьевых». А я тоже, как мог, но выловил последнего свихнувшегося Муравьева.

Пес тоже прощался. Он, молча, ткнулся головой о колено. А когда я присел, положил лапы на плечи и стал лизать лицо, что-то нежно скуля.

«Не бросай меня! Разве я тебя хоть раз подвел?!» — пытался сказать верный друг, но у недоразвитых собачьих голосовых связок хватило способностей лишь на жалостное повизгивание, но и оно ножом резало сроднившуюся с псом душу.

— Пришло время, пора, — опять повторился я и исчез в будущем, унося с собой собачий поцелуй.

21. Коррекция личности.

Главврач, Иона и еще три незнакомых психотерапевта стояли возле операционного стола со спящим на нем Муравьевым. Шлемы на головах позволяли копаться в мыслях, сознании, подсознании, памяти и многом ином определяющем личность. Вот они вдохновенно, если судить по напряженно-сосредоточенным лицам под шлемами, пробрались в нутро пациента, пытаясь скорректировать маниакальную личность на столе до нормы.

«Неужели им удастся из закостенелой сволочи слепить человека?» — я почему-то в успехе немного сомневался. Ведь даже из меня не удалось выковырять всего лишь собачьи повадки. А тут, изменить личность! Гордыня психотерапевтов, на мой взгляд, подобно их пациенту замахнулась на Божий промысел.

За стеклянной стеной следили за работой врачей Острожский, я, «архангелы» и еще с пяток студентов медиков. Я не понимал, чему тут можно научиться? Ну, пыжатся несколько человек над психом, даже испарина и капельки пота видны на лицах, но чему тут научишься? Потеть, корчить из себя Творца, лепящего личность? Короче, через пару минут я откровенно скучал, рассеяно наблюдая спектакль для глухонемых.

— Вы смотрели блок памяти в кольце? — отвлек от нудного зрелища Острожского.

— Да.

— И как прокомментируете явления накануне появления Михаила и Гавриила, перед пленением Муравьева?

— Никак.

— Никак?!

— А как комментировать необъяснимое? Я мог бы выдумать хоть сто теорий, но сам в них не поверю.

— Так может, то был Бог?

— Кто знает? Я и сам невольно задумываюсь: кто-то же контролирует Пространство, Время, Судьбы. Не мы же своим подглядыванием в веках. Даже Муравьев, сколько нагадил во Времени, да и ты вещал перед Моисеем несовместимую с доисторическими процессами проповедь и пса вернул не совсем в свое время, а История не изменилась. Значит, потуги Муравьева изначально обречены? И не мы подчистили парадоксы,