Ночи тайного агента - Георгий Иванович Киселев

вновь полностью поверил в божественную сущность Муравьева и порадовался, что именно его племя он приласкал. А он сам вождь избранного Богом народа и от осознания своего величия хмель ударил в голову, хоть Муравьев и не делился с ним пенистым напитком.

— Пока я могу видеть твое племя у костров. Скоро я развешу свои глаза и уши по всему лесу, и от моего взора не скроется даже крохотная мышь. Ну а пока моих глаз там нет, их заменят твои охотники. Они обязаны докладывать о каждом шаге опасного чужеземца.

— А как мы его узнаем? В лесу часто встречаются охотники из соседних племен.

— На охотника он совсем не похож, вы его сразу узнаете. Он одет не в шкуры, а почти как я. Единственно, не советую подходить к чужеземцу близко, не то он напустит в глаза волшебный туман. Вблизи, если он пожелает, вы не отличите его от простого охотника или даже зверя.

В голове вождя вновь мелькнуло сомнение во всемогуществе Бога. По крайней мере, он знал: Бог не один, и кто определит который из них могущественнее? Их Бог явно проигрывал в способности менять облик и превращаться в зверя.

Вождь покинул пещеру исполнять приказ. Вскоре на мониторе отразилось оживление в стане дикарей. Воины-охотники скучились вокруг вождя, а затем растворились в окружавшем шатры лесу. Постепенно картинка на экране лишилась необычного возбуждения, стала неотличимой от часовой давности, либо недели назад. Но убаюкивающая размеренность и некая, словно тягучий сироп медлительность в стане не могли успокоить новоиспеченного ложного божка. Он с нетерпением ждал и одновременно страшился неизбежной развязки.

А разрешение тупиковой ситуации неминуемо и быстро приближалось. Уже на втором часу нервозного ожидания прибежал первый гонец.

— По тропинке, в сторону стойбища, скачет на лошади одетый не в шкуры. А рядом бежит пес. Это он? — доложил запыхавшийся, весь в испарине гонец.

— Да, он. Иди, отдыхай.

Муравьев даже не уточнил дополнительные приметы незваного гостя. Что-то в нем продолжало кричать: это Пиотух! Он даже фанатично желал встречи именно с ним, с извечным врагом. Сумасшедший галоп по векам уже давно перерос в их личную дуэль. На второй план ушел охотящийся за ним сумасшедший дом, и даже миражи мирового господства.

Муравьев еще раз протер кольт, ласково погладил патроны, прежде чем заполнить ими пустые гнезда в барабане. Он сам удивлялся едва не наркотической привязанности к давно устаревшему архаичному оружию. Но никелированное тело кольта как бы срослось с рукой и сердцем. Словно не барабанное оружие, а сама душа профессора готовилась выплюнуть в ненавистную цель смертельный свинец. Бездушный лазер эффективнее во стократ, но не напоит сердце счастьем победы.

Кольт-талисман вернул уверенность Муравьеву. Он с улыбкой встретил в почти реально видимых грезах поверженного и скулящего о пощаде Пиотуха. Божок остекленевшими глазами смотрел в стену, как в монитор, он смаковал остановившееся время. А вязкое время приклеило к себе Пиотуха и медленно ползло с ним к месту аутодафе. Муравьев еще раз просмаковал видение казни, его лицо потеряло контроль, превратившись в маску сумасшедшего садиста. Он поворачивал руку, словно держал в ней щипцы, рвущие мышцы, выдирающие потроха Пиотуха. Или втыкал раскаленный шомпол, с шипением прожигающий грудь врага. Его воображение секло кнутом, жарило над углями пятки, подвешивало за ребро на крюк…

Иосиф давно чувствовал пристальное наблюдение за собой, а кольцо напрямую об этом предупреждало. И когда он выехал на поляну, обжитую древними людьми, то его не удивило, что его появление не вызвало шока или маломальской суматохи. Его явно ждали. В центре стойбища стояло каменное изваяние Муравьева, украшенное вместо шляпы громкоговорителями и телекамерами.

«А он тебя сейчас видит!» — с запозданием прокричало колечко в мозгах то, что мне самому уже не было новостью.

Тузик словно споткнулся, увидев статую. Монументов самых разных он повидал в Риме, но этот… Он нервно забарабанил хвостом о бока, мгновенно определив сходство с лютым врагом хозяина.

«Почему-то непривычно, даже стыдно стало в последнее время задирать ногу у каждого столба, — размышлял пес. — Но это изваяние обмочу с особым удовольствием».

«Даже мой пес все понял, — я имел в виду рыжего друга, нахально метившего статую мочой. — Твои аналитические способности, колечко, несомненно, слабоваты. Неудивительно: списаны с женщины, к тому еще и блондинки!»

Хоть раз удалось безответно съязвить над новым «Аладдином» и Ионой. Я сразу ощутил прилив сил, уверенность, словно избавился от чар. Больше никто не сделает из меня зомби.

17. Вмешательство во Время.

Острожский задумался, пытаясь доходчивее донести до профана в области физики, в общем-то, простой и одновременно никому неясный ответ. Наконец он решился прервать затянувшуюся паузу, не глядя на разделявшую психиатра и физика пропасть в образовании, наконец, в самом стиле мышления.

— Мы не знаем, способен ли кто-либо изменить ход Истории, законы Времени и Пространства.

— Как так?! — искренне изумился главврач психушки. — Вы сами знаете о «слоновьих следах» Муравьева в веках. Вы утверждаете о неизменности после столь грубых вмешательств. Неужели ничего не изменилось?

— На первый взгляд ваше удивление имеет очевидный ответ. Но, возможно, все грубые вмешательства в ход Времени Муравьевым и есть нечто неизменное. Возможно, Время не способно на изменения, какие бы мы ни прилагали на это усилия. Мы еще ни разу не зафиксировали изменений Времени. Все, что натворил Муравьев и наши следопыты из лаборатории, подобно кругам от камня в воде. Всплеск, затем затухающие до нуля круги. Правда, я готов согласиться с вашими опасениями на чисто теоретическом уровне, на уровне предположений, поскольку настоящее мы воспринимаем ни с чем, кроме собственной памяти не сравнивая. У нас нет эталона неизменности, а память эталон лживый. Она, не исключено, подменяется вместе с самими изменениями во Времени, и мы помним не то что было, а появилось в связи с вашими опасениями.

— Вот, вот, сами говорите, — главврач, щелкая пальцами, пытался ухватить аргументы из области физики, мысль ускользала, но упрямство и остатки еще школьных знаний в этой области знаний возобновили спор. — Наверняка Муравьев настолько искорежил реальность, что мы, сами того не сознавая, беседуем в искаженном Мире. Не скройся он в веках, сидели бы мы за одним столом? Вы — физик, я — психиатр. Что у нас общего, кроме сумасшедшего во Времени? Мы даже едва понимаем друг друга. Но я твердо знаю одно: опасный сумасшедший гуляет на свободе. Маньяк всегда опасен, он обязан лечиться, а не утолять безумные прихоти. Что стоит Муравьеву уничтожить человека, народ, а то и всю цивилизацию?!

— Если бы ему это удалось, то