Ночи тайного агента - Георгий Иванович Киселев

кресле и видел стол с Блохой. А сейчас перед глазами люстра.

Я повернул голову и увидел себя в кресле, обвитого проводами и с огромным шлемом на голове.

«Ага, — наконец дошло до мозгов. — Это же я вижу глазами Блохи».

Попробовал встать, но ничего не получилось. Меня крепко держали в кресле эластичные ремни.

— Учитесь двигать конечностями мысленно, и сигнал мгновенно передастся Блохе, — услышал голос конструктора.

Я сообразил, что привязан к креслу в целях моей же безопасности. Невозможно контролировать два тела одновременно. Я попытался сосредоточиться и встать, но только мысленно.

Потолок с люстрой ушли в сторону, и их место сменило сверкающее стеклом круглое поле и мои лапы, как у коровы на льду скользили по этой поверхности. Наконец мне по-человечьи удалось встать на задние конечности. У механической блохи, как и у человека всего четыре конечности, иначе мне не хватило бы воображения на управление лишними лапами. Затем я засеменил к краю чашки Петри, именно в ней шло первое испытание Блохи. Механическое существо с трудом слушалось, едва не падало, а мне казалось, будто это я качаюсь и мелкими шажками скольжу к прозрачной стенке чашки.

Наконец надоело бесконечно шагать несколько несчастных сантиметров, и я прыгнул.

Потолок мигом очутился у моих глаз, даже успел увидеть тронутые пылью лампы люстры. Затем едва не столкнулся с огромной отливающей зеленью мухой. Ее крылья легонько зацепили пластмассовый корпус Блохи, придавая вращательное движение, и комната стремительно завертелась, все в голове завертелось волчком. Спустя секунду-другую грохнулся лбом то ли о стол или о пол, но подобной боли я давненько не испытывал.

«А говорил, гадюка, что-то о предохранителях?!!» — смешалась боль с искрами в глазах и искренним возмущением.

Боль еще меня не покинула, но к ней прибавилась тьма.

«Ослеп!!! И зачем согласился на дебильные испытания. Пришью змеюку!!! Освобожусь от пут и удавлю!»

Что-то подобное жгло мозг еще несколько минут, но боль несколько утихла, и я тоже успокоился.

С головы сняли шлем, я увидел лабораторию.

«Не ослеп!» — накатила волна счастья.

Конструктор освобождал меня от датчиков, пут и то ли инструктировал, то ли успокаивал:

— Зачем вы прыгали? Еще нет опыта, вот и разбили телекамеру. Было больно? Это пустяки. Глаза закапаем лекарством — боль мигом пройдет.

Так он убаюкивал мою психику, и я действительно уже не собирался его душить. Правда и места для любви в душе не осталось.

Конструктор отправил меня в трехдневный отпуск, столько ему требовалось времени на ремонт телекамеры-глаза.

Компенсацию причиненного ущерба здоровью определил творец Блохи, вручив тоненькую пачку денег, но в крупных купюрах. Я не крохобор, но честно определил подарок наилучшим лекарством от накатившей депрессии.

Спустя три дня я вновь оживил Блоху. Перед испытаниями предложил конструктору для стабилизации полета во время прыжка держать лоскуток ткани. Во время прыжка я держал его в кулаке и давал развернуться ткани, когда достигал наивысшей точки полета. Простенькая тряпочка всегда позволяла приземляться на ноги, а не на голову. Так что новых ошибок в управлении прыжками не было, и Блоха не наказывала новыми порциями боли.

Спустя пару дней Блоха послушно бегала, ползала, прыгала и даже лазила по стенам и потолкам используя присоски на лапах. А еще я впитывал каждое слово конструктора о принципах работы механизма. Так я узнал, что сигналы управления имеют два отличительных друг от друга типа. Обычный радиосигнал передает звук и изображение на монитор и радиорепродуктор в узел контроля, а вот другой сигнал похитрее. Он своего рода ноу-хау и воспринимается непосредственно шлемом, усиливается и поступает непосредственно в мозг испытателя. Мои мысленные приказы транслируются в обратном порядке Блохе.

В конце концов и я и конструктор поняли: больше в помещении лаборатории Блохе делать нечего, пора начинать полевые испытания.

Следующим утром Блоху вынесли из лаборатории в цветочную клумбу во внутреннем дворе исследовательского центра, а я вновь проник в потроха крохотного механизма.

В клумбе природа несколько рафинирована, но я и не подозревал насколько она разнообразна и богата даже в урезанном виде.

Еще в лаборатории я научился смотреть на мир с низу. Я превратился в механическое насекомое, а клумба — в лес сказочной красоты.

Я с полчаса не мог оторвать глаз от пронизанных солнцем лепестков цветов. Я решил осмотреть райский уголок со всех сторон, но что-то мешало развернуться или сделать шаг. Оказывается, в пластик левой ноги вцепился муравей и пытается попробовать его на вкус. Боль я не чувствовал, но, возможно, конструктор запрятал болевые рецепторы под пластик, а он так тонок. Я вцепился пальцами в кусачее насекомое и сдавил его изо всей силы. Пальцы-резаки словно масло расчленили противника, а он в масштабе Блохи тянул почти на теленка. В лаборатории я несколько раз испытывал пальцы-резаки, и они ни разу не подвели. Острейшая сталь перекусывала спички, провода и даже удалось перерезать миллиметровой толщины гвоздь.

После первой одержанной с легкостью победы самонадеянность едва не лишила рассудка. Я прыгнул на верхушку цветка, но не учел разницу в рыхлой почве и твердой поверхности стола в лаборатории. Естественно я не долетел до бутона и едва не перешел в неуправляемое вращение, но спас лоскуток ткани-стабилизатора.

Второй прыжок удался. Я уцепился за лепесток пиона, и хоть ветерок раскачивал цветок, но присоски на лапах держали надежно.

С верхнего яруса клумбы открывался обзор всего внутреннего дворика исследовательского заведения. Дворик метров пятнадцать на пятнадцать полностью заасфальтирован и только в центре цветочная клумба двухметрового диаметра. Вот на нее и глазело трое незнакомцев и руководитель проекта “Блоха”, доставший меня до печенок генеральный конструктор. Еще один с погонами генерал-лейтенанта выпучил глаза на цветочки, но меня так и не обнаружил. Блоху не увидели и двое в штатском, пока конструктор не указал на убежище-пион пальцем.

— Эта букашка и есть Блоха? — удивился генерал.

Но он еще больше удивился, когда попытался меня потрогать. Генерал удивленно взвизгнул и сунул окровавленный палец в рот.

Я не из вредности, а чисто рефлекторно резанул по угрожающему столбу-пальцу своим проверенным на почившем муравье оружием.

— Руками трогать не рекомендую, — лишь сейчас соизволил предупредить конструктор. — У конструкции, видите ли, весьма развито чувство самосохранения.

“Это я — конструкция?!! Без меня Блоха кусок мертвого пластика и крохотных приборов!” — вспыхнул злостью я, но несколько успокоился, наблюдая за страданиями генерала, сосущего окровавленный палец.

Сам не знаю, чем мне не приглянулась сверлящая глазами пион четверка, но я любому из них с радостью пустил бы на клумбу немного крови.

— Чувство самосохранения?! — удивился наблюдатель в