Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

едва не сгибался внутри. Этого оказалось достаточно, и от нескольких толчков мир закружился и запульсировал. Лисефиэль зажал мне рот поцелуем, резкими движениями бёдер сбивая с волны, и удовольствие нахлынуло с новой силой. Я уже не понимала, где нахожусь, только плакала и задыхалась от этих волн снова и снова.

Наконец, он отстранился, дрожа. По бёдрам стекало его семя, и я не знала, чем вытереться. Он молча дал свою рубашку; подождал, пока вытрусь и притянул под одеяло.

Чувствовалось, что ему хорошо, и что плывёт он здорово, а меня всё никак не оставляла мысль, что завтра я увижу его смерть. Пальцы на руках и ногах были холодными, хотелось плакать, но, прислушиваясь к себе, поняла, что прав был владыка — жизнь не стала лучше, но стала отчётливей и ярче. Полностью исчезла холодная отстранённость от тела и мира, ставшая привычной в последнее время.

Не хотела показывать печаль эльфу и обняла его, шепча, как он согрел меня, какой он прекрасный и как я желаю его. Этого хватило, чтобы он взметнулся, гортанно прорычал, как сладко терять себя рядом со мной, и я ощутила, как его колено раздвигает ноги, а руки подхватывают под зад, раскладывая поудобнее.

И да, за четыре тысячи лет этот эльф кое-чему научился. После первого торопливого соития, во время которого я хоть что-то соображала, голова не включалась до позднего утра — разве что, когда светать начало, я попыталась прийти в себя и хотя бы собрать слова в какую-то фразу, но получалось только стонать, стискивая зубы. Он понимающе шепнул:

— Нет-нет, ещё рано… не переживай, нас не побеспокоят.

Оргазмы накрывали неожиданно, наслаивались друг на друга. Я обычно предпочитала процесс, а не его завершение, и зачастую хотела продолжать подольше, а иногда бывало просто трудно кончить от чрезмерного возбуждения — сейчас же это случалось легко, и я раз за разом сжимала его в себе. Потеряла всякий контроль над языком. Помню, смотрела комедию. Там в суде слушали аудиозапись, в которой дама кричала, что ей очень хорошо. Запись была доказательством измены, и адвокат, прослушав часть, поспешил спросить — а с чего суд решил, что дама не во время супружеского секса стонет? И тут же привял: дама как раз закричала, что муж так не умеет. Мне казалось, что в жизни такой вульгарности быть не может, и уж тем более на себя это не примеряла.

Зря зарекалась. Я от чистого сердца, веря сама себе, рассказала, что мне никогда ни с кем не было так хорошо, что ни один мужчина не сравнится с ним, и что у него идеальный член, у эльфа должен быть именно такой; идеального размера, очень красивый, сладкий, что я его не боюсь и что с ума схожу, когда он внутри.

Плохо, что я всё запомнила, и этот момент тоже. Поэтому, когда поздним утром мы таки встали, я понимала причину легчайшей издевательской самодовольной улыбочки на лице Лисефиэля. Костёр на поляне ещё горел, нас ждал и травник, и сухари. Я набросилась на еду, стесняясь собственной жадности. Эльф был сдержан, от еды отказался и принял только коряной стаканчик с горячим питьём, но и пил мало. Смотрел с нежностью — и молчал.

Я пила второй стакан и не знала, что делать дальше, когда на поляну выехал Трандуил со свитой. Окружающие подскочили, начали кланяться. Я тоже встала. В присутствии владыки как-то плохо сиделось. Он милостиво покивал тем и этим царственной своей головой. Ему бодро поднесли стакан и сухарик. Сухарик он отверг, из стакана задумчиво, не торопясь, прихлёбывал. Глядел на меня. Очень так внимательно глядел. Я молча смотрела в ответ, видя, что глаза его становятся всё более восхищёнными, сияющими, кошачьими. Он помолчал, счастливо вздыхая, и, перенеся внимание на Лисефиэля, выдал длинную, исполненную восхищения тираду на квенья. Что-то о том, что такой красоты он не видал никогда; только тоньше, умнее и душевнее. Лисефиэль почтительно поклонился, убрав с лица сомнительную улыбочку.

Я, когда поняла, что оба не стали есть и много пить, чтобы не отяжелять себя перед поединком, было совсем отчаялась, но тут воспряла духом. Может, обойдётся? Он же сам ему приказал, а меня почти лишил выбора! Это же казнь, а не поединок…

Владыка откровенно так любовался на меня и молчал. Весь в льдисто-голубом, на фоне сияющего от солнца снега, холодный и неподвижный, как снежная королева, и такой же невыносимо прекрасный.

Повздыхал и снова заговорил на квенья — насколько я поняла, эру Лисефиэля осыпали благами, специфическими эльфийскими. Было сказано, что дочь его возглавит хоровод на весеннем балу, и что для сына король сам высватает какую-то там слишком родовитую эллет, которую раньше не отдавали. И что-то ещё, я не слишком хорошо поняла. Но обрадовалась, что всё не так ужасно, как я думала. Мне полегчало от такого вот… э… лекарства. Король доволен и не гневается вовсе. Всё как-нибудь утрясётся. Испытала прилив жавороночного веселья от облегчения и заозиралась, ища глазами своего оленя, мня, что мы сейчас выедем. Оленя не увидела, а увидела, как на другом конце поляны что-то делает Рутрир. Приехав, он очень мрачно на нас глянул и исчез, а я об этом и не думала, напряжённо ожидая встречи короля с Лисефиэлем.

Шаман ворожил, и от мановения его посоха снег моментально растекался, оголяя рыжеватую лесную землю, на которой тут же проклёвывались и распускались ярко-жёлтые цветочки. Сверху уже празднично толклись мухи и бабочки.

Сердце гулко застучало в ушах и стоять стало трудно. Захотелось присесть, но я и двинуться не могла, глядя, как Лисефиэль достаёт какой-то деревянный свисток. Он свистнул, но звука не было. Ну, или это был звук не для человеческих ушей, потому что тут же прибежала рыжая лошадка Лисефиэля. Он погладил её, дал корочку и подвёл к стоящему неподалёку эльфу:

— Салмаах твоя, Норлинрэль, — тот в глубоком молчании очень почтительно принял повод и поклонился.

Лисефиэль повернулся к королю — тот, тоже кланяясь, указал на весёлую жёлтенькую полянку и мягким, исполненным глубочайшего уважения голосом произнёс:

— Прошу, эру Лисефиэль.

88. Не последняя гадюка в гадюшнике

настанет день и я признаю

что ты красивее чем смерть

и ты тогда все эти бусы

что я дарил тебе порви

© supposedly-me

Живот скрутило, в голове с сухим шуршанием пересыпался стеклянный песок. По подбородку потекла тёплая струйка, и я поняла, что сильно прокусила губу.

На лице короля мелькнула тень