Ванька-ротный - Александр Шумилин

Немецкая траншея была отрыта в полный профиль. Здесь можно было укрыться с пулеметами от обстрела, не то что на открытой земле. А лейтенант погнал их в открытое поле. Впереди сто с лишнем метров — дорога. За дорогой начинается край ржаного поля. Стебли высокие. За обрезом ржи впереди ничего не видать. Неужель он хочет сунуть нас носом в самую рожь. Пехота останется в траншее, а пулеметчикам идти вперед!

— Траншею не занимать! Всем идти за мной! — кричу я. Пехотинцы слышат и тоже удивляются.

— Он что рехнулся? — слышу я недовольные голоса и ворчание солдат за спиной, — Тут готовая траншея. А он куда-то прёт вперед?

Я кричу ещё раз и солдаты, нехотя удаляются от траншеи. А некоторым, наиболее шустрым приходиться из неё вылезать.

Впереди темнеет дорога и белеет высокий край спелой ржи. В темноте край поля четко выделяется на общем темном фоне. "Пулеметы поставим у самой ржи", — решаю я.

Немцам в голову не придет, что пулеметы стоят в упор по краю поля и что у пулеметчиков перед собой впереди никакой видимости. Свою траншею они пристреляли и завтра сровняют её с землей. Пулеметчики этого не понимают. Солдаты стрелки рады, что пулеметная рота ушла вперед и будет их стрелков охранять. Они надеются как следует выспаться перед смертью. Только вот о смерти они не думают. Попробуй их убеди! Так что похоже, они и часовых на ночь ставить не будут. Я по опыту знал, что оставаться в немецкой траншее нельзя. Уверен, что завтра с рассвета немцы разберутся. что потеряно, где сидит их пехота и какую часть ее заняли русские. Они не оставят живого места на высоте. Пулеметная рота бесшумно подалась в темноту, перешла дорогу и уперлась в край поля.

— Вот здесь и окопаемся! — негромко сказал я. — Пулеметы к бою! Окопаться в полный профиль!

Я прошел вдоль кромки поля, показал места где должны стоять пулеметы и вернувшись велел ординарцу отрыть узкую щель на двоих. Так оказались мы на высоте за дорогой. В другой обстановке, когда я по батальонам раздавал пулеметные расчеты, пулеметчики садились вместе со стрелками. Я оставался где-нибудь сзади, чтобы было удобно ходить то в одну роту, то в другую. А сегодня дело было другое. Пулеметные расчеты были сведены в пулеметную роту и действовали так сказать по моему усмотрению. Пулеметчиков удивило и другое. Пехота осталась сзади, а пулеметные расчеты с тяжелыми "Максимами" заняли линию обороны, где ни слева, ни справа нет никого. Им пока не приходило в голову, что именно здесь они спасут себе жизнь. Солдат всегда вначале берет страх и сомнения. Здесь они одни. А там набитая траншея Здесь слева и справа немцы, а там славяне, свои. В ночном пространстве, когда ничего не видно, в трех шагах ничего не разберешь — становиться не по себе. Так уж устроен человек. Он всегда стремится сначала к видимой мизерной выгоде. А в страшную минуту ему хочется быть не одному. Здесь куда не посмотри, в любой момент могут показаться немцы. Солдаты все время должны быть в напряжении слуxa и зрения. От одной мысли что кругом нет никого вся шкура начинает зудить и чесаться. В глазах мерещиться черт те что. Я знал, что мои солдаты будут недовольны, что им всю ночь придется работать, рыть земли лопатами. Мне сейчас было не до дебатов. Они потом сами поймут, почему я их вывел за дорогу к уткнул носом в край ржи для их же пользы.

К рассвету солдаты должны закопаться и закончить все земляные работы. Ночью немцы обычно не стреляли. Они побаивались, что по вспышкам орудий их огневые позиция могут быть засечены. У немцев на войне свои заведенные порядки. Ночью они опят. По воскресениям не воюют. Ночью часовые светят ракетами, просматривают передний край. Проходя вдоль кромки поля второй раз я сказал нескольким солдатам!

— Шевелись! Окопы в полный профиль до утра должны быть готовы! — Нарезать ржи! Притоптать свежую землю и застелить окопы! На пулеметы одеть снопы! Темная августовская ночь была на исходе. В предрассветных сумерках появились первые проблески в облаках. В этот предутренний час деревенскую дремоту обычно побуждают раскатистые голоса первых петухов. Здесь на краю разбитой деревни петухов не было слышно.

— Ну-ка тише! Послушаем! — сказал я, — сейчас прилетят ранние птички! Сейчас прошуршит первый тяжелый снаряд, глухо ударит в землю. За первым ударом последует другой, потом заголосит вся батарея. И все эти проблески утренней зари, мысли о петухах и пробуждении деревни исчезнут в реве и грохоте снарядов и земли. Так думал я, вглядываясь в разбитый угол сарая, в поле волнистой ржи и в чистое небо над головой. Колос ржи уже налился, потяжелел, клониться к земле, ждет человеческие руки. Легкий ветерок шуршит его густыми стеблями. Пока немцы чистили зубы, готовились к завтраку и брились над фронтом стояла гнетущая тишина. Когда очень тихо, то хуже чем грохочет. Почему-то ждешь еще более страшного. В окопах беззвучно шевелятся солдатские каски. Влажный, напоенный утренним туманом воздух был прохладен. Чуть кто стукнет лопатой, все солдаты сразу настораживаются, смотрят в ту сторону. С рассветом, с первыми проблесками солнца по гребню высоты ударил первый немецкий снаряд. С первым раскатистым взрывом дрогнула земля и сжались серые пригнутые к земле спины. Вверх взметнулось облако дыма и осколки веером разлетелись в стороны. И всем стало сразу ясно, что началась пристрелка траншеи. Пулеметчики мгновенно прозрели, до них дошло, почему я их вывел вперед. С этим первым коротким ударом им стало ясно, что стрелковые роты обречены. Подавшись ночью вперед, к самому краю поля и окопавшись незаметно, пулеметчики оказались вне зоны прямого попадания снарядов. Немцы отлично видели свою траншею, все ее извилины, отростки и стрелковые ячейки. Все эти мелкие детали и даже отхожие мест были подробно нанесены у них на карте. К утру, пока славяне спали, немцы сумели поставить колючие рогатки в хода сообщения.

Теперь общая траншея, в которой сидели наши и немцы была разделана рогатками с колючей проволокой. Между солдатами той и другой стороны пролегала граница. Группы солдат, находящихся по обе стороны раздела понимали друг друга. Между ними был молчаливый сговор, они не стреляли в противную сторону.

К утру, когда границы воюющих сторон были определены, немецкая артиллерия приступила к обстрелу середины траншеи. Я оглядел еще раз высоту, ржаное поле, посмотрел в сторону траншеи и спрыгнул в глубокую воронку. Там вниз головой лежало неподвижное тело нашего стрелка солдата. На глинистом дне, стекая, скопилась кровь. Солдат видно был тяжело ранен, добежал до воронки, упал вниз головой и умер. Я присел на корточки возле него, достал кисет с махоркой, свернул козью ножку и закурил. Затянувшись несколько раз, я посмотрел на убитого и подумал, сколько таких мальчишек остались навсегда в Бельской земле. Сколько солдатской крови впитала в себя эта истерзанная земля. Может на этом самом месте будут когда-то жить мирные люди и именно здесь на солдатских костях воздвигнут они свои помойки и дощатые" сортиры. И будут счастливы, что пришлось использовать готовую яму.