Дорога неровная - Евгения Изюмова

- О! Пигалица заявилась. Привет! Иди к мамке, она тебя уж заждалась…

Поезд в Тавду уходил поздно вечером, и сёстры, ожидая посадки, бродили по вокзалу, вглядываясь в лица, надеясь встретить знакомых, но никого так и не узнали.

В поезде обеим не спалось: нахлынули воспоминания. Лида вспоминала военные годы, как они жили в Жиряково, где у них имелся огород через дорогу. Бабушка там посадила картошку. В лесу собирали сухие жерди для печи. Лида в лес за дровами выскакивала в окно, потому что возле дома обитал бодливый баран с крутыми и кручеными рогами.

У них не было возможности купить свинины или говядины, потому приходилось брать по карточкам конину, как правило жесткую, старую. А чтобы конина быстрее уваривалась, на дно кастрюли клали стекло.

А в конце войны семья переехала в Тавду. Жили они на Советской в доме, который называли Домом учителей. Сначала была одна комната, потом дали двухкомнатную квартиру. Когда Зоя вернулась с фронта и вышла замуж, то попросилась временно пожить у старшей сестры. Та не отказала, разрешила Зое жить в большой комнате, а они - шестеро - ютились в маленькой комнатушке.

Ах, эти памятные юные годы!

Она росла боевой подвижной девчонкой, дралась, как мальчишка, с ровесниками, а с ребятами постарше разбирался Виктор. Хотела бросить школу, даже не окончив шестой класс, чтобы пойти на работу. Директор школы Фефелов, встретив Лиду на улице, спросил, почему она прогуливает уроки. Упрямая девчонка заявила, что ищет работу. Фефелов, хоть в душе, наверное, и посмеивался над своевольной ученицей, серьезно посоветовал: «Закончи этот год, а потом уходи». Подумав, Лида согласилась, но тут же заявила: «Хорошо, но пусть не говорят, что я хотела уйти, а то я тогда и в самом деле уйду!» Фефелов пообещал, и в самом деле, никто из учителей даже словом не обмолвился.

Лида всегда держалась независимо и уверенно, поэтому, вернувшись в класс, чтобы доказать свою независимость, прогнала новенькую девчонку со своего места, а когда та стала сопротивляться, забросила её сумку в угол. А Вальке Нерловой, толстой девчонке по прозвищу Кирюха-три брюха, пригрозила, что, если заявится к ним домой с какой-нибудь запиской от учителей, то спустит её с лестницы: Дружниковы переехали из Дома учителей на улицу Сталина и жили на втором этаже в доме, куда потом принесли и маленькую Шурку. Но Шурка тот дом родным не признавала, потому что выросла в соседнем доме.

Старшего брата Лида уважала, даже побаивалась, потому, когда уже училась в седьмом классе вечерней школы, депортированный учитель-немец грозил: «Как тепе не стыдно - тройку получила! Скашу прату!» - с Витей учитель познакомился еще во время войны, когда жил в Жиряково и работал кладовщиком. Витя носил ему старые газеты, а тот давал горох, из которого бабушка варила вкусный суп-горошницу.

У Александры были свои мысли-мечты о встрече с Антоном Букаровым. Так что, поворочавшись немного на жестких постелях, сестры при первых рассветных проблесках сели и стали молча смотреть на «убегавший» в конец поезда лес. Говорить не хотелось, просто смотрели на родные места.

Часто промелькивал засохший желтый лес: сушь стояла страшная, были и немалые пожары. И страшно было видеть огромные горелые или абсолютно желтые сосновые массивы. Говорят, что каждые 12 лет на солнце бывают возмущения, потому такие катаклизмы и наступают. А затем наступает затишье, но радости от того мало: это словно вода в чайнике, которая кипит-кипит, а когда чайник выключат, он постепенно остывает, и вода долго остается горячей.

Утро не обрадовало хорошей погодой - сыпал мелкий дождик. Но сестры не расстроились: на привокзальной площади их встретил давний друг - Лёня Жалин, сын Степана Захаровича и Екатерины Павловны, с которыми дружила Павла Фёдоровна. Невысокий, полный, он шустро подкатился колобком к их вагону, подхватил сумки, быстро погрузил в видавший виды «уазик».

Леонид постарше Александры, учился тоже в третьей школе. Собираясь в Тавду, Александра попросилась на постой к тете Кате, как она привыкла звать Жалину, Степана Захаровича к тому времени уже не было в живых. Ответ пришел от Леонида, который приглашал сестёр погостить у него.

Жалины жили на окраине города, где, за несколько домов от усадьбы Лёни и его сестры Людмилы, виднелся милый сердцу Александры лес - зелёный, свежий. У Жалиных - очень чистый и ухоженный огород, там все время копошится Нина, жена Леонида, полная противоположность ему по комплекции - высокая и худая. В огороде - ни травинки лишней. Зато огурцы, помидоры, лук, чеснок, кабачки, капуста - все растёт как на дрожжах, успевает вызревать, а тот год был особенным: Александра ещё и в Приволжске не пробовала помидоры с личных подворий, а тут - сколько хочешь ешь!

Неделя пролетела быстро. Александра днем просматривала довоенные подшивки городской газеты, сравнивая с ними дневниковые записи матери, а вечером они с Лидой ходили по гостям - к друзьям Александры.

Когда гостьи возвращались, Лёня отвозил их на горячий источник, где от большого санатория остался один небольшой корпус, однако жизнь в нём всё-же теплилась. Большинство тавдинцев просто сидели у горячего родничка. Грели суставы, а потом наполняли канистры водой и увозили домой. Лечение не прошло бесследно для Лиды: у неё стали расправляться пальцы рук.

Старшим - Леониду и Лиде - было о чём поговорить, оба хорошо помнили родителей друг друга, впрочем, Лида и без воспоминаний - дама словоохотливая. Да еще и Екатерина Павловна, мать Лёни и Люды, приходила, тоже вступала в разговор. Младшим - Людмиле и Александре - больше говорилось о школе, о собственных семьях и детях, выяснилось, что есть и общие знакомые.

В воскресенье - Жалины и бывшие Дружниковы, Лида с Александрой, поехали в тавдинский «тихий городок» - на кладбище, где находились родные могилы.

Сосновый кладбищенский бор, казалось, стал еще мрачнее от старых памятников. От оградок могил в бору не было места, и когда Александра попыталась отыскать семейный «погост» Изгомовых, но так и не сумела найти. Александра не была суеверной, но на любом кладбище испытывала благоговение перед памятью об умерших, потому произнесла: «Простите, дядя Антон, не нашла я вас, но помню вас очень хорошо». Еще бы не помнить! Изгомов-старший сам по себе был хорошим человеком, а, кроме того, Виталий внешне был очень на него похож. Да и её младший сын, чем старше становился, тем больше походил на отца, следовательно, и на деда. Вот добрый и неконфликтный характер Антона Фёдоровича им не передался.

Людмила, пока другие наводили порядок в оградке, быстро справилась с покраской памятников и металлических венков - всю жизнь маляром проработала, так что такое дело ей было не в диковинку. Стоя помянули усопших, остатки поминок оставили рядом с могилами. Потом прибрали могилу Степана Захаровича, и, уходя, Лида сказала: «Иди Степан Захарыч, к маме в гости, у неё там полный порядок сейчас». И никто даже не улыбнулся: привыкли живые разговаривать с усопшими на могилах, веря, что их услышат.

А утром сёстры, сердечно распростившись с Жалиными, уехали в Тюмень к брату.

Автобус резво бежал по ровной асфальтовой дороге среди лесов и, заросших травой, полей, лишь изредка они колосились рожью, которая, словно рыжее море, ходила волнами от ветра. Лида вздыхала или вполголоса ругалась, что колхозы разорены, что люди уезжают из деревень, потому что там нет работы: «Вот и Сережка Дружников без работы в своей Раевке сидит, а Таиска так замуж и не вышла, сколь уж мужиков у неё было… Серёжка жениться хотел, даже дом построил на своем же дворе, а она не разрешила…» Так всю дорогу ехала и рассказывала новости - она была для Александры связующим звеном с родней, потому что та по-прежнему не поддерживала связь с тётушками и двоюродными братьями. Александра её почти не слушала, все думала, как встретятся с Виктором, ведь в сердце до сих пор обида, что с похоронами матери не помог, не бывал ни разу на её могиле, да ещё поверил россказням, что сожгла архив Павлы Фёдоровны. Александра злилась: ему никогда дела не было до матери, архив брату вообще ни к чему, а вот, гляди-ка, рассердился на сестру, поверив глупой бабе-пьянчужке. Постепенно злость уходила, потому что приходило понимание: родные вообще не знают, что за человек Александра - выросла вдали от них; не знают её дум, увлечений, не знают, как она живет и воспитывает сыновей. Когда же брат открыл дверь своей квартиры, злость на него улетучилась вообще: Виктор стоял перед ней маленький, худенький, очень похожий лицом на мать, в глазах его засветились слезы. Он так крепко стиснул сестру в объятиях, что та ойкнула: стал ростом брат мал, но сила все еще не иссякла в руках, не зря же полжизни провел на строительных лесах, возводя кирпичные стены. Он тут же пошел в магазин, принес водки - закуски было полно у сестёр.

Первую ночь Лида с Александрой решили провести у Виктора, вторую - у Тамары в «Тараскуле», куда собирались поехать вместе с Виктором. Двое их осталось в Тюменском «кусте»: Евдокия и Саша умерли, похоронена где-то в глухой деревне и младшая дочь Виктора, Татьяна. Ну а на третий - в обратный путь, потому что Лида, увидев бутылки в сумке Виктора, расстроилась, поняла, что брат напьется «в усмерть», и шепнула: «Уедем, а то терпеть не могу его, пьяного, ругается да плачет, ничего не понимает, и будет всю ночь колобродить по квартире». Александра согласилась, прикинув, что успеет за три дня проверить некоторые сведения в областной библиотеке: ее книга из простого бытописания рода Дружниковых переросла в большой исторический роман, Александра не могла исторические факты искажать, поэтому перепроверяла все по различным справочникам и энциклопедиям.