Дорога неровная - Евгения Изюмова

Александра с удовольствием плескалась в воде - впервые купалась в реке в то лето. Вода мягкая и теплая, хотя время - 10 часов вечера. А берега заросли «гусиными лапками», розовым клевером и белым, который в Сибири зовут «кашкой». Она не могла надышаться воздухом, сладким от аромата трав, думая с тоской, что по возвращении домой её вновь будет одолевать аллергия - город пропитан химией.

У Тамары была недостроенная дача, там Сидорины и потчевали гостей шашлыками. Тамара с мужем Юрием готовила праздничное угощение, Лида и Элла, старшая дочь Тамары, помогали им. Виктор, совершенно трезвый, ходил по участку, что-то приколачивал, что-то окапывал. Александра обрезала малину, искоса поглядывая на брата. А тот все время молчал. Он и так-то неразговорчив, если был «тверёзым», а тут вообще сосредоточенно о чем-то думал. Когда сели обедать, Виктор только пригубил стопку с вином, и больше не пил. Женщины удивленно переглянулись, но были очень довольны.

Виктор не поехал на вокзал провожать сестёр - у него сильно болели ноги, ходил с палочкой, поэтому простились на автобусной остановке. Брат был трезв, и сестёр поразили слезы на его глазах: Виктор редко плакал, по-крайней мере, Александра впервые увидела его плачущим лишь день назад. Он молча обнял сестёр до хруста в костях - сила в руках не пропала, хотя и разменял уже восьмой десяток лет. Сказал:

- Ну ладно, девки, прощайте…

- Какое - «прощайте»? Живи сто лет, мы еще приедем, - улыбнулась Александра.

- Нет, я уж не доживу, - покачал отрицательно головой Виктор. - Голова болит, глаза плохо видеть стали, печень что-то шалит…

Автобус тронулся, а брат - такой маленький, худенький - остался на месте. Одной рукой он опирался на палочку, другой вытирал слезы. Сестры смотрели на него, пока был виден в окно автобуса. Лида тихо заплакала, промокая слезы платком. У Александры ком в горле встал от понимания, что, и в самом деле, она, может, видит брата в последний раз - дорога от Приволжска дальняя и дорогая, хотя и решила через два года наведаться к нему, когда приедет в Тавду почтить память матери в день тридцатилетия ее смерти.

Александра и в самом деле побывала с Лидой в Тавде, как загадывала, и в Тараскуль сестры приезжали. Но Вити уже не было на свете: он умер холодной январской ночью в больнице, пережив на тридцать лет мать, которую любил в детстве, уважал в юности, но перестал с ней считаться, когда стал жить собственной семьей и лишь на закате своей жизни понял, насколько был несправедлив к матери, которая прошла через горькую жизнь с достоинством честного человека. И понять и простить мать помогла ему младшая сестра.

Еще одно дитя Павлы Ермолаевой легло в землю, а душа отлетела, в неведомую живому человеку, даль, чтобы отчитаться: «Так ли жил на этом свете? Те ли сеял семена?»

И остались на свете двое из третьего проклятого поколения Фёдора Агалакова - Лидия и Александра, две сестры. Но смерть уже забрала двоих из четвертого поколения - сына и дочь Виктора, зато росло пятое - его, Геннадия и Лиды внуки… Нет, не пресекся род Агалаковский, хоть и ширился он под разными фамилиями. Выходит, не так уж и долго осталось ждать, когда проклятие старой кержачки потеряет силу?

… Как хорошо дышится, как легко душе! Александра ступает босыми ногами по мягкой траве, которую зовут на Урале очень странно - «гусиные лапки». Ничего похожего у травки с гусиными красными и пупырчатыми лапами, конечно, нет, но вот назвал её кто-то так.

Александра всю жизнь чувствовала себя одинокой, хотя всегда находилась среди людей. Единственный человек, с которым ей было легко и просто - Валя Кобер, умерла давным-давно, Эрна жила далеко, лишь изредка обменивались с ней письмами. Даже Виталий Изгомов не заполнил её одиночества, хотя Александра его любила и уважала. У неё была доверчивая, привязчивая душа. Однажды кто-то сказал про неё, что она мудрая женщина и одновременно с тем наивная девчонка. Но как часто подводила ее собственная доверчивость!

Она шла и знала, что там, за лесом, огромным кедровым лесом, ее ждут друзья. Так и вышло: кедрач неожиданно расступился, и на круглой полянке она увидела четверых грибников. Удивительное дело: еще весна, подснежники растут, значит, май на дворе, ведь на Урале подснежники расцветают в начале мая… А ей совсем не холодно, да и грибники одеты легко. Один оглянулся и сказал весело:

- Эге, да это Пигалица пожаловала! Иди к нам, рассказывай, как дела.

Александре стало жутко: мама, отец и Виктор с Геной… Они не могут здесь быть, это её мир - светлый, теплый. А они находятся так далеко, куда человеку не добраться до самой смерти. Мама улыбнулась, её серо-голубые немигающие глаза смотрели приветливо и спрашивали: «Ну, как, дочь, живешь?» Отец лихо подкрутил усы. Его темно-карие глаза смотрели тоже по-доброму. И даже Виктор улыбался открыто и доброжелательно, не такой был он в их последнюю встречу в Тюмени. Глаза ясные, не слепые - у Вити развилась катаракта, он практически ничего не видел.

- Вы живые, как хорошо! А то, видно, сон мне приснился, что вы умерли. Будто ты, Гена, в Альфинске похоронен. Витя - в Заморозково вместе с Дусей, а ты, мама, с батей рядышком лежишь в Тавде, - Смирнов нахмурился: он не любил, когда Шурка звала его батей, требовал, чтобы называла папой. Ну что же, раз сердится, значит, и правда, живой. И спросила:

- А где вы, почему на письма не отвечаете? Ну, сами бы написали, раз адрес сменился.

Геннадий рассмеялся:

- А ты считай, что мы в другую страну переехали, вроде как невозвращенцы. Так ведь в Союзе называют тех, кто уехал за границу, например, по туристической путёвке и не вернулся. А страна наша называется, ну, допустим… Неведомия!

Александра скроила удивленную мину: никогда про такое государство не слыхала. Геннадий опять рассмеялся:

- Не пытайся вспомнить, такой страны на карте вашего мира нет. Брось голову глупостями забивать, садись грибы чистить.

Александра присела рядом с ними на пенек, взялась, как и они, чистить грибы, удивляясь, что грибы разные - и маслята, и белые, и осенние грузди с опятами - все вместе.

- Рассказывай-рассказывай, - подбодрил Гена.

- А что рассказывать? В целом все нормально.

Братья рассмеялись: младшая сестра никогда не скажет «хорошо», а всегда «нормально». Бог наделил её характером спокойным и сдержанным, она редко принимала решения сгоряча, хотя могла и буйство проявить, если терпение лопнет. Ну что с неё возьмешь? Близнец! Она словно медаль: реверс - спокойствие, рассудительность, логика; аверс - горячность, несдержанность, лихость. Она не двуличная по натуре, но в ней словно два человека живут, потому поступает, то как наивная девчонка, то проявляет мудрость старухи.

- Видела сегодня чудесный сон. А, может, чудной? - начала она рассказывать. - Я часто во сне еду куда-то, мчусь, говорят, это хорошо, это - к перемене жизни, - мама кивнула, дескать, верно.

- Не знаю, меняется ли что-то в моей жизни, но мне нравятся мои сны. Вот и сегодня вышла из поезда на какой-то мрачной станции. Ну, правильно, настроение у меня - более, чем мрачное: все как-то с начальством ладу нет.

Братья опять усмехнулись: знали упрямый норов сестрёнки. С детства никого не боялась. Даже пешком, когда ей всего года четыре было, одна уходила на Белый Яр к Насекиным. А чего удивляться? Они, Дружниковы, все такие, неважно, родная фамилия у кого-то из них, или принятая, словно магия какая-то в той фамилии. Гена - Дружников настоящий, а Шурка - лишь по фамилии Дружникова, Виктор - Копаев, но пока паспорт не получил, считался Дружниковым. Лида тоже всегда бесстрашной была. Правдивые они все, неуступчивые, если уверены в своей правоте. Потому и не достигли больших жизненных высот. И Шурка, хоть имеет высшее образование, и работа у нее хорошая - одна из всех работу по душе имеет, и что интересно - выбрала ту, которая ей была предназначена. Не знала, как и прочий человек, а дорогу выбрала правильную. Ей предназначенную. Идет по ней, никуда не сворачивая, упрямством своим расчищая путь. «Ну и молодец», - братья обменялись добродушными взглядами. А сестра продолжала рассказывать.

- Иду по перрону, и он похож на перрон старенького вокзала родного города, ну, Тавды, значит. Впереди мост, а за ним - огни моей улицы Сталина, куда мне и надо добраться. Но меня никто не встретил, конечно. А кто меня там может встретить? Вас ведь там нет, вы все уехали в эту свою Неведомию. Хорошо, что есть у меня там хорошие друзья, можно у них остановиться и отдохнуть. В прошлый раз у Лёни Жалина останавливались. А Степан Захарович, мама, умер. И тётя Катя - тоже, - сообщила Александра. Мать кивнула: знаю. - Ну вот, пошла одна в ночь, страшась, что по дороге могу натолкнуться на каких-то подонков. Я ведь тоже иногда боюсь, - сказала, словно извиняясь перед родными за плохой поступок. - Так и случилось - натолкнулась на пьяного мужика, на Карякина похожего, который возник передо мной из-за огромной кучи песка. Песок был такой чистый и желтый даже в темноте, и такие контрастные жестокие злые глаза пьяного насильника. Он бросился на меня, однако я упала на песок и резко отбросила его прочь ударом обеих ног. Мужик упал, но тут же вскочил и, совсем озверев, вновь бросился на меня, а я… Я вбежала на самую вершину песчаного кургана, оттолкнулась от него, чтобы прыгнуть вниз, и… полетела! Полетела над железнодорожными путями, над этим пьяным, теперь уже обалдевшим, мужиком, полетела, замирая от восторга и счастья. Честное слово, не обманываю!