Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

каждый день проживать как можно медленнее. Ничего не выходило — наступал сентябрь, и дни промелькивали, как осыпающиеся сентябрьские листья.

Герцогиня Конгсей благополучно родила девочку. Наследницу. Згарх, которого старательно поздравляли с такой удачей, вслух дипломатично радовался, но на принца косился с плохо скрываемой завистью и с удвоенным рвением обещал сделать его урук-хаем высочайшего класса. Я воспринимала обещания спокойно — посмотрим, как у него это выйдет с Силакуи в качестве наставницы принца… это не считая прочих эльфийских педагогов по надобности. Эльфом станет!

Иногда вчуже с насмешкой думалось, насколько крупную свинью я подложила Арде, родив наследника Тёмному. И каким он будет, мой сын.

Жестоко, до злых слёз, завидовала Халаннар, которая сможет быть рядом со своим ребёнком — и с моим. Она уже кормила обоих — а я всё меньше давала грудь: молоко должно было уходить постепенно, и постепенно же младенец должен был привыкать к кормилице и её молоку.

* * *

Ждала от Ганконера всяких осложнений, памятуя его угрозы и обещания выудить мой дух из мира иного, если я умру — но ошиблась, и стыдилась себя из-за того, что думала о нём хуже, чем он был.

Владыка очень спокойно объяснил, что да, дух можно вернуть. Если он есть. А мой дух порывался не уйти, а угаснуть, и никаким другим телом тут нельзя было помочь.

Была поражена его стойкостью и силой духа. Знала, что он силён — но чтобы настолько…

Он был покоен и светел, как никогда; обращался со мной, как с хрустальной вазой; смотрел с невыразимой нежностью; и только иногда, на самом дне его прекрасных глаз, я видела беду. Но он улыбался — я улыбалась в ответ, и время летело.

84. Ритуал

Я медленное существо, не умеющее и не желающее торопиться, и совсем не соответствую течению времени. Не в силах уследить за ним — как не в силах уследить за сражающимися эльфами. Только остановишься подышать и посмотреть на облака — а уже что-то случилось-поменялось-произошло, и от тебя требовалась/требуется реакция. Раздражает. Мне неприятно было выяснить вещи, которые никто не скрывал, но я не догадывалась спросить. В частности, Ганконер не мог появляться в мире, отгороженном сухой грозой — обойти её можно было, но на этой территории Ганконера тут же спалило бы молнией. Гнев Трандуила был настроен на Темнейшего в первую очередь. И сделать с грозой было ничего нельзя, даже и Трандуилу. Даже если бы он хотел. Всё должно было рассосаться само. Лет за пятьсот, что для вечных эльфов не срок, да… Но долго для невечной меня.

Для меня из этого следовало всякое неприятное: Ганконер не мог доставить меня в Эрин Ласгален прямо к обряду, который мог быть проведён только в день Середины Лета. Нужно было выехать заранее, и сопровождать он меня, понятное дело, тоже не мог. Но это уже было не так обидно. Я бы предпочла как можно дольше оставаться с ребёнком, а к обряду успеть только-только. Тащить за собой Ганконера с Ллионтуилом неизвестно в какие опасные места ну совершенно не хотелось, даже при всей силе Тёмного. Мало ли что, мало ли кто… Пусть мой сын, пока маленький, остаётся в Гнезде. Тут безопаснее, по орочьим пустошам (а за грозовой завесой осталось предостаточно орков, и на них власть Темнейшего, естественно, не распространялась, они были совсем дикими) и гиблым болотам я лучше буду шляться одна. В смысле, конечно, с эльфийской охраной, уже едущей сюда из лагеря в Дагорладской степи. За невозможностью отправиться в Эрин Ласгален быстро (имелись способы, но очень опасные, подвергать меня риску никто не хотел) было проще путешествовать традиционным способом. О долгой поездке по опасным местам холодной зимой думалось безо всякой радости. Я б радовалась возможности увидеть аранена, да больше горевала о расставании с ребёнком. Такие дела.

Встреча была назначена за перевалом Кирит Унгол, невдалеке от крепости Минас Моргул, принадлежащей Темнейшему. Эльфы, прибыв на место, должны были отправить весть. Ганконеру, чтобы добраться до Минас Моргула на драконе, нужно было всего несколько часов.

Снег в этом году выпал рано, и за окном, выходящим на горы, была зима-зима. Солнышко и падающий безмятежно снег, и дорогой покой. Казалось, это навсегда. Я сидела у окна, посматривая то на снег, то на качалку, в которой лежал наевшийся, но почему-то не желающий поспать принц. Покачивала её босой ногой. Ллионтуил интересовался то моей ногой, пытаясь весело, как котёнок, куснуть её — я иногда успевала убрать, иногда нет; то его больше интересовала собственная нога, то гадская погремушка из крысиного черепка. Но потихонечку он успокаивался и засыпал.

В далёком проёме двери в сад появилась, тёмная на фоне синевы, фигура Ганконера. Удивилась слегка: обычно в это время владыка не приходил. Бывал оченно занят. Встала и кивнула двоим служанкам, чтобы они продолжили укачивать, а сама пошла к нему. Он слегка отодвинулся, давая пройти. Окунувшись в южное тепло волшебного сада, вопросительно посмотрела на владыку.

Он сегодня был чем-то похож на себя в наш первый вечер, и так же, как тогда, кивнул на столик в тени апельсинового дерева, вечно цветущего и плодоносящего.

— Поедим?

— Не очень хочется, — с аппетитом у меня в последние дни было никак, и я, вспоминая, как любила поесть раньше, удивлялась сама себе. Теперь это было скучной принудиловкой. Ну, подозреваю, что секрет многих стройных женщин просто в том, что им не интересно есть.

Он предпочёл не услышать и навалил мне полную тарелку. Жевала со скукой, но старательно (иногда ещё приходилось кормить ребёнка, и отказываться от еды просто так я не могла) и ждала: мне показалось, что Ганконер хотел что-то сказать. Важное.

Он не спешил. Молча налил травяной, но попахивающей спиртом настойки. Пить было приятнее, чем есть, и я с удовольствием выпила целый бокал, радуясь, что трапеза завершена.

Ганконер молчал. Сидел, думал, глядя на сад внизу — как будто был тут один. Он чего-то выжидал, и я бы спросила, чего, но стало так спокойно и всё равно, что не спрашивала, а просто смотрела. На сад и на него.

Он пристально глянул и вздохнул:

— Подействовало.

Усмехнулась. Спросила:

— Успокаивающая настойка?

Он опустил глаза:

— Да, — и, без перехода, так же ровно и спокойно, но с тенью неприязни в голосе:

— Они приехали.

Вскочила. Сердце, несмотря на настоечку, всё равно зашлось, и я не то что с оттенком, а с чистейшей неприязнью ко всему — и к эльфам, и к Ганконеру, да просто