Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

и она промолчит. У людей такое бывает.

* * *

Через несколько дней очнулась в сумерках, и вокруг были не на шутку встревоженные лица — Ганконер, Силакуи, служанки…

Выяснилось, что я, утром накормив малыша, пошла завракать — и просто тихо присела на пол в углу, никак ни на что не реагируя, отстранённо смотря вдаль. Ребёнка, если подносили, кормила, но и всё. Очнулась сама — никакие применявшиеся средства не помогали. Силакуи озабоченно спрашивала, не чувствовала ли я ещё чего, заранее, не было ли чего необычного. Я, вспомнив про двоившиеся зрачки, рассказала.

— И есть по-прежнему не хочется? — Силакуи недовольно поджала губы.

Прислушалась к себе, покачала головой. Не хотелось.

Она тяжело вздохнула:

— Что ж, похоже, твой дух хочет уйти. Твоё время в этом мире истекает.

Сказав это, она почему-то смотрела не на меня — на Ганконера, похоже, ожидая от него какой угодно реакции. Но он молчал, тоже поджав губы и лихорадочно заблестевшими глазами внимательно глядя на меня. Для меня же это стало отвратительной новостью. Неверяще уставилась на Силакуи:

— Как⁈ Я не могу, у меня ребёнок! — вся отстранённость ушла, на глаза поползли непрошеные слёзы.

— Дитя, у одной богини тоже был ребёнок. Никто не говорит, что она хотела уходить — но её дух больше не мог оставаться на земле, и она ушла, — Силакуи расстроенно прикусила губу и задумалась, что-то вспоминая.

Я с обидой не пойми на кого спросила:

— Я же не собиралась?.. — почему-то не хватало воздуха. Гневно уставилась на Ганконера, — но как же… пятьсот лет? И дальше⁈ Внуки⁈ Тело из говна и палок⁈ Ты обещал!!!

Давясь слезами, пытаясь унять подступающую истерику, пила какие-то капли, и, плохо понимая, слушала Силакуи, мягко уверяющую, что-де это можно отсрочить, есть способы, она знает и применит — раз я не против. Бывало такое. И уж не пятьсот, но несколько лет будут моими в этом мире.

Помню, что почти всю ночь прорыдала в плечо Ганконеру, не знавшему, чем утешить, и каменно молчаливому — от своего несчастья. Но от него гневной истерики Силакуи не дождалась. Видно, владыка, пожив больше, чем я, лучше соображал, что к чему, и, надеясь на пятьсот лет и дальше, хорошо помнил, что более десяти лет ни одна богиня в Арде не провела.

Утро… утром всё всегда воспринимается иначе. Я проснулась с верой в Силакуи и её… способы, которые она знала и обещала применить.

Старательно пила, всё, что приносили, вдыхала дым курильниц («богиня, эти ароматы вызывают желание жить…»), старалась быть бодрой и спать поменьше.

Ганконер подзабросил империю, и мы переживали второй медовый месяц, часто таскаясь в Колыбель Дракона купаться в гейзере. Он заставлял меня вскрикивать от ужаса во время, прости господи, козлопуков, которые с его подачи выделывал дракон во в полёте («умеренный стресс вызывает желание жить…») — и каждую ночь я переживала феерией, умирая и рождаясь заново во время занятий любовью.

И однажды утром проснулась, голодная, как волк, бодрая и с чувством счастья просто от того, что существую.

Тут же пошла к Силакуи, рассказала — и ждала реакции, про себя думая, что всё наладилось, и больше не почувствую я этой пугающей отстранённости.

Она сделала очень радостное лицо, встрепенулась, начала уверять, что да, всё так и есть, надо просто верить и стараться — и я с ослепительной ясностью поняла, что она лжёт во спасение, как делают некоторые целители, и что это конец.

Бодрость и счастье куда-то делись, навалилась тяжесть. Переглотнув, спокойно спросила:

— Этот подъём духа, сила и чёткость чувств — значат, что мне… пора?

Она, дрогнув лицом и как-то разом сняв маску веселья, молча кивнула.

Обнимая, гладила по волосам:

— Всё, деточка. Не горюй, тебе не о чем горевать, ты весёлый дух… для тебя всё будет хорошо, просто наступает время стать собой, вернуться к себе. Ждать больше нечего, надо собираться… я предупрежу владыку Трандуила, за тобой пришлют.

Удивилась:

— Почему не здесь?

Силакуи вздохнула:

— Для обряда нужны ресурсы и сила шаманов старого эльфийского королевства, и определённое место… Я предположила, что ты предпочтёшь Эрин Ласгален прочим.

Опустила глаза, соглашаясь.

Присутствовать при переговорах в Северной башне не стала — занималась с ребёнком. Силакуи, придя ближе к ночи, спокойно сказала, что вот сейчас конец августа — и месяца через два, ближе к Самайну, прибудет делегация Эрин Ласгалена, которая отвезёт меня туда — чтобы я могла сгореть и стать собой, чтобы не заставлять огненный дух гнить на земле. Также спокойно кивнула ей в ответ, внутренне чувствуя её правоту, и что всё так и есть.

83. Сентябрьские листья

Мне не нравится вспоминать это время. Выяснилось, что даже рыдать и быть в плохом настроении нельзя — молоко становилось горьким, у сына тут же вздувался и болел животик. Ребёнок не плакал, просто становился горячее, чем обычно, и сосредоточенно, расстроенно так посапывал, похоже, не понимая, что творится. И мне приходилось быть спокойной и весёлой — да и Ганконеру не хотелось отравлять последние дни вместе.

Остаться было нельзя: рваный полёт мотылька, шелест листьев, журчание воды, уютное тарахтение тигра — всё это, бездумно отслеживаемое, заставляло рассредотачиваться и забываться, и, если не удавалось осознать момент и встряхнуться, в себя я приходила через несколько часов, ничего не помня про это время.

Знала давно, в прошлой жизни, талантливого математика. Увлекательная сложная личность. И он имел проблемы психиатрического толка — нет, не то заигрывание с шизофренией, которым потихоньку грешат графоманы вроде меня, по сути являясь ну очень здоровыми душевно людьми. Крестьянские предки, устойчивая психика и всё такое. Нет, для него это было проблемой, а не игрой. А мне был интересен распад сильной личности (прости, прости меня из своего посмертия, куда ты предпочёл уйти от безумия!), и я как-то, прогуливаясь с ним по набережной, спросила, как он ощущает изнутри… вот это. Он призадумался, а потом попросил представить, что вот сейчас он прерывает разговор, раздевается, входит в воду и переплывает реку туда-обратно. Выходит, одевается. И продолжает беседу, ничего не помня о произошедшем, но чувствуя себя очень странно.

И я на своей шкуре ощущала именно это. Надеяться было не на что, ждать нечего; я потихоньку собиралась. Но это было так больно и несправедливо! Как-то не выдержала и спросила у Силакуи:

— Как я могу так поступать сама с собой? Моя другая часть, та, которая дух… зачем принуждать саму себя?

Силакуи задумчиво повздыхала и сказала, что, скорее всего, дело не в принуждении, а