Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Я слышал, как один купец из Ревеля называл их «не немцы». – Андерс вдруг припомнил разговор в нарвском трактире с Хельмихом Фикке.

- Именно так их и называют. – Подтвердил отец. – А если мы не знаем их языка, то, как мы можем нести им Слово Божье? Но епископам этого и не нужно, поскольку эти самые «не немцы» находятся в их рабстве.

- То-то меня сегодня фогт спрашивал о финских крестьянах и, узнав, что они свободные люди был удивлен и, кажется, даже разочарован.

- Да-да, конечно, удивлен, ибо немцы себе даже не могут представить такого. Они отбирают у местных крестьян почти весь урожай, обрекая питаться одним толокном, а иногда и корой с деревьев, они пользуются по-рыцарски правом первой брачной ночи, забирая силой в свои замки любую из приглянувшихся юных девушек… Нет, эту землю ждут тяжелые испытания и Божья кара… За жадность купцов, объевшихся жирными угрями и наливающихся с утра до ночи пивом, за высокомерие, разврат и пьянство рыцарства, уже не способного влезть в свои доспехи, предпочитающего бархат и шелка, но не брезгующего отобрать последнее у крестьянина. И эта кара придет с востока.

- С востока? Кого ты имеешь в виду? Москву?

- Да, Московию. Без малого полсотни лет назад Ливонский орден в лице магистра Плеттенберга подписал трактат с Москвой о мире и признал их требования об уплате дани.

- Какой дани? Ты что-то писал об этом, но толком я не понял.

- Эти земли когда-то принадлежали русским, и они собирали дань с местных жителей. Город Дерпт был основан князем Юрием, хотя они предпочитают называть его языческим именем Ярослав по прозвищу Мудрый. Юрий – христианское имя князя. В честь него город назвали Юрьевым. Ливонский Орден был в силе и завоевал Юрьев. Не с первой попытки, но захватил. Русские, в конце - концов, признали эти земли за Орденом, но оговорили себе, что прежде собираемая дань сохраняется и возлагается на Орден.

- И Орден платил?

- Не думаю. Менялся Орден, менялась и Русь. Теперь всем заправляет Москва. В последнюю войну при магистре Плеттенберге Орден потерпел поражение. Русские обязали магистра согласиться и подтвердить дань. Это был единственный способ избежать продолжения войны и завоевания.

- А велика дань?

- По марке в год с одного человека, кроме священников. Думаю, что несколько десятков тысяч уже набежало.

- И что они собираются? Будут теперь платить? И платили ли уже?

- Нет. Не платили и, думаю, не будут. Жадность застилает глаза, которые моментально становятся близорукими и ничего дальше собственного носа не видят. После смерти великого князя Иоанна, деда нынешнего правителя, Московия постоянно воевала с другими – с Литвой, Казанью, Крымом. Потом была Елена, малолетний Иоанн и его бояре. Москве было не до Ливонии. Но время от времени она напоминает Ордену о долгах…

- А они?

- Они… Помниться, новгородцы называли это «лезть на рожон». Здесь, в Дерпте, есть русский двор и церковь Святого Николая. В договорной грамоте от 1474 года сказано, что «Святые Божьи церкви в Юрьеве в русском конце и весь русский конец держать честно по старине». А наш епископ делает все, чтобы отобрать эту церковь.

- Но московиты не простят этого!

- И я о том же.

- Безумцы! Орден располагает сильным войском, способным противостоять Москве?

- Нет. Рыцарские доспехи и мечи давно проржавели, а пивные животы не позволят их даже нацепить. Их воинственного пыла хватает лишь на бесконечные пьяные пирушки и избиение крестьян. А епископские кнехты только вытрясают жалование из своих хозяев. Если им ничего не перепадает, то они объединяются в шайки и выходят грабить на дорогах.

- Хочешь сказать, что агония близка?

- Она уже началась. И Ливония будет заслуженно разорвана между Московией, Данией, Польшей и, возможно, Швецией. Вот кому больше достанется сказать сложнее.

- И ты не боишься оставаться здесь, отец?

- Нет. – Иоганн грустно улыбнулся. – Ведь на все воля Господня. Он сделал так, что чума обошла наш дом, в Его Воле и все остальное.

Послышалось, как гулко хлопнула входная дверь, кто-то торопливо затопал по залу. Шаги приближались. Разговор прервался появлением в ризнице церковного служителя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Господин пастор,… - Он запыхался.

- Что случилось, Петер?

- Ваша жена… - Прохрипел служитель, не в силах справиться с дыханием.

- Что с ней? – Вскричал Иоанн.

- Что еще с ней? – Мрачно произнес сын.

- Наверно, поскользнулась, - с трудом преодолевая отдышку, выговорил Петер, - и попала под колеса повозки с рыбой.

- Агнес, она жива?! – Иоганн вскочил, сын остался сидеть.

- Кончается… - Служитель глубоко вздохнул и опустил голову.

- Где она?

- У аптекаря Клауса. Туда занесли, а я побежал за вами, господин пастор.

- Идем, Андерс, скорее. Догоняй! – Веттерман уже бросился к выходу, сын сокрушенно покачал головой, поднялся и молча последовал за отцом.

Агнес умирала. Тяжелое колесо телеги торговца из эстов, прибывшего с грузом рыбы из Ревеля, переехало ей грудь. Что послужило причиной? Был ли это несчастный случай, которому способствовала листва, усыпавшая мокрые булыжники мостовой, или Агнес решила таким страшным образом уйти из жизни, от Иоганна, от Андерса, от Элизабет и воссоединиться с матерью, сказать сложно…

Она силилась еще что-то произнести наклонившемуся над ней мужу, но слова пузырились сукровицей на губах и лопались беззвучно. Иоганн с надеждой посмотрел на аптекаря, но толстяк-саксонец развел руками, вздохнул и скорбно поджал губы.

Стоящий за спиной отца Андерс что-то тихо сказал, но Иоганн не расслышал, обернулся к нему:

- Что ты говоришь, сынок?

- Сказано во Второй Книге Царств: «Аз воздвигну на тебя зло…!»

Они вместе посмотрели в бледное, без единой кровинки, лицо Агнес, в этот момент из ее груди вырвался какой-то хриплый свист, похожий на «Прости!», кровь хлынула горлом, и глаза женщины медленно потухли.

Глава 10. Дела государевы.

Москва приняла ватагу радушно, хоть и с оружием, да люди торговые, кто ж без него в путь-дорогу отправится. Кожи скинули с барышом. Никого не задирали. Об умыслах своих не делились. По дворам купеческим расселились, стали приглядываться, прислушиваться, чем люди живут, чем дышат, о себе понемногу рассказывать. Добрым людям люди рады! Слово за слово, московиты тоже поведали, что жизнь - не малина. От великого князя, что ныне царем звали - так бирючи на торгу объявили, и нужда была великая. Люд московский его выезды ночные безбожные, лютые с людьми побитыми, да девками порченными, хорошо помнил. Поуспокоился, правда, как сперва на царство венчался, да женился после. Надолго ли, нет, кто его ведает? Зато от бояр его, особливо от дядьев Глинских, да бабки княгини Анны, ныне жилья тоже не стало.

- Колдунья она! Сколь пожаров было, все ее ведьминых рук дело! – Новгородцы переглянулись, смолчали. От московских не утаилось. – Не верите, что ль? Вот те крест! – Купчина, ватагу по дворам приютивший, размашисто осенил себя и в крест медный, что на груди богатырской тускнел, кулаком стукнул – для достоверности.

- Ну коль ты доверился, то и мы тебе скажем… - Загадочно шепнул Болдырь. – Слыхали мы, что на Москву Кудеяр некий приехал. А знаешь, кто сей муж будет?

- Кто? – Недоверчиво спросил купчина, косясь на казака.

- Сын Соломонии Сабуровой и великого князя Василия. Ему и быть бы великим князем московским.

- Врешь! – Впился глазами в казака.

- Ну, коль ты крестом клялся, то смотри! – Болдырь также, как и купец, осенил себя. Да не един раз, а трижды. Еще и молитву краткую сотворил.

- Ух, ты! – Восхитился купчина. – То-то люди сказывали, что родила Соломония в Суздале, а дитя исчезло.

- То-то! – Передразнил Болдырь.

- А сами-то его видели? – Допытывался московит.

Болдырь хитро переглянулся с Юрием - Кудеяром.

- Да случилось разок. Он чрез Новгород ехал. Вот и свиделись…