Порог греха - Юрий Францевич Курц

Чурилов, – пища генералов и больших начальников! Ешь, ешь, сынок. Не стесняйся. Всё ешь!

За бунт в животе гостя он не опасался: желудок детдомовца – это такой котёл, который переваривает даже железные гвозди!

После обеда Чурилов прикорнул на часок на своей кровати-стадионе, Алесь отправился знакомиться с усадьбой.

День выдался солнечным, теплым. Но на северном горизонте проявлялась гряда грязно-серых облаков. Иногда оттуда порывами налетал сквозистый ветер и точно вытягивал их на тайгу. Гряда увеличивалась в размере, набухала чернотой, предвещая ненастье. Большими кругами, приближаясь к усадьбе Чурилова, кружил коршун: лениво взмахивал крылами, зорко высматривал добычу на земле. Алесь не терпел эту хищную птицу: в родной деревне коршун с напористой наглостью воровал с дворов цыплят, случалось чуть ли не из-под ног хозяев! По мере его приближения к огороду замолкали птахи, щебечущие в зарослях ракит и черёмух.

Огород Чурилова примыкал к дому. Большая его часть с бугорчатой сиротливостью чернела пустотой. Куча подсохшей уже ботвы напоминала о том, что здесь был посажен картофель. Вторую половину огорода занимали пустые грядки. Только на одной, самой широкой и длинной, зеленели, отдавая желтизной, стрелки лука. По краю огорода, у самой городьбы, тянулись в два ряда какие-то кусты с тонкими и длинными ветвями, собранными в жгут и прижатыми к земле железными рогатками. Пока Алесь гадал, зачем это нужно, пришёл Чурилов с охапкой мешковины и двумя лопатами под мышкой.

– Это малина, – сказал он, позёвывая и потирая одной рукой припухшее ото сна лицо. – Вот её и будем закапывать.

Кусками мешковины дачник укрыл кусты, показал Алесю, как нужно набрасывать на них землю. Она была мягкой, податливой, легко садилась на лопату, чем-то напоминая Алесю почву огорода родной деревни, где с мамой и Павлинкой он сажал картошку. Соснула под сердцем печаль, но Алесь придавил её. Ещё будет время погрустить, а сейчас такое ликование во всём теле от работы! Отдыхал Алесь не от усталости, а по предложению хозяина. Тот тяжело дышал и клетчатым платком утирал пот с лица. Когда последний ком земли прихлопнулся на длиннющей веренице мешковых кустов, довольный Чурилов надул утробным воздухом щёки:

– А ты, Алеська, молодчинка! Не ожидал: думал так, хлюпенький!

«Зачем тогда меня на работу приглашал?» – хотелось сказать Алесю, но похвала приласкала сердце.

Потом Чурилов пошёл «гоношить баньку», а Алеся отправил на озеро «убить время».

Озеро, большое и просторное, раскинувшееся чуть ли не до самого горизонта, находилось в нескольких десятках метров от дома и скрывалось за сплошной зарослью деревьев и кустов. На другом его берегу уже невозможно было заметить человека. Алесь любил воду, особенно такую, не текучую, спокойную у берегов. Он хорошо плавал: мог так занырнуть в глубину, что с притаённым дыханием больше двух минут не показывался на поверхности! Жаль, вода уже остудёнилась и нельзя голяком побарахтаться в ней!

На берегу был сооружён причал из толстых листвяных досок. К нему приткнулся косами пяток дюралевых лодок, прихваченных цепями за большие железные кольца. В крайней из них лежали вёсла. Алесь отцепил её, пристроил вёсла в уключины и напружинил мышцы рук. Намахавшись вёслами до легкой испарины на лбу, свесился за борт. Долго всматривался в непроглядную темень озера, напрягал зрение до тех пор, пока ему не померещилось, что кто-то угрозно тоже пялится на него из бездонной водяной жути.

Мальчик лёг на дно лодки и стал смотреть в небо. Небо – вот это да! В него можно глазеть сколько угодно! Оно не надоедает, не пугает и не угнетает мысли, особенно такое, голубое-голубое и чистое. Вот только эта грязная серая вата всё ближе и ближе подползает к солнцу. И порывы ветра всё сильнее и сильнее. В мягкой увалистости закачалась лодка. Алесь присмежил веки.

Белые блескучие барашки чуть передёрнули волнением озёрную гладь, и вдруг в этом ослепляющем серебре огня появилась белая лебедь – ну точь-в-точь как в сказке Пушкина о царе Салтане! Она плыла с горделиво выгнутой шеей. Вот лебедь взмахнула крылами, намереваясь взлететь. Брызнули водяные искры, и в дрожащем серебристом мареве проявился силуэт девушки в белом, как снег, нисходящем до самых щиколоток одеянии. Такое Алесь видел только на святых мучениках, изображённых на картинках и иконах. С улыбкой на светлом лице девушка шла по волнам к Алесю. «Павлинка! – задохнулся он от счастья. – Сестричка моя!» Но за спиной девушки вскипела вода, поднялась в крутом загибе над её головой, и на самом гребне, с теменью озёрной глубины, распласталась в разлёте крыльев чёрная птица с загнутым, как дверной запорный крючок, клювом. «Сестричка моя! – закричал Алесь во всю силу своих легких. – Беги скорее ко мне! Я спасу тебя!» Алесь попытался схватиться за вёсла, чтобы двинуться встречь Павлинке, но вёсла исчезли. Он принялся грести руками. Лодка крутилась на месте. А чёрная птица уже нависала над девушкой, выпустив длинные, отливающие железным блеском когти, и кричала громовым голосом: «Алесь! Алесь! Алесь!»

Он открыл глаза. Освобождаясь от дрёмы, потряс головой. Чурилов стоял на берегу, звал и манил его к себе рукой.

– Я оборался совсем! – выговорил он Алесю, когда тот причалил к берегу. – Прихожу – тебя в лодке не вижу! Думаю, не случилось ли чего… Банька готова. Пойдём париться!

Чурилов зачем-то призадержался на огороде, и Алесь зашел в баню первым. Она была небольшой, рассчитанной на пяток человек, но уютной. В предбаннике – гладко отполированные деревянные топчаны. Такой же пол. Посредине – круглый стол с электрическим самоваром, хрустальные стаканы, вазы с печеньем и конфетами, бутылки с коньяком и водкой. По стенам на деревянных гвоздях висели берёзовые веники, белые простыни, махровые полотенца и халаты.

Из кармана одного халата свисал белый поясок с красной расшивкой. Он как-то сразу царапнул глаза Алеся, показался знакомым. Рука непроизвольно потянулась к нему. Красные пташки по белому полю… Так вышивала только мама! Рубашки с такими пташками по вороту носил в раннем детстве и Алесь. В голову жарко ударила кровь: это был поясок Павлинки! В год последней весны, когда они собирались покинуть Родину, мама подарила дочери этот поясок к любимому семейному празднику – дню закликания жаворонков. Обычно мамы и бабушки выпекали из пресного теста этих крохотных пташек. Деревенские мальчишки и девчонки, осторожно сжимая их в жарких ладонях, бежали на луг и, вздымая подвысь руки, закликали первенцев весны. В бездонную синь неба неслись их восторженные голоса: «Жаворонки, прилетайте, студёну зиму прогоняйте!»

«Почему поясок оказался в чуриловской бане? – болезненно застучало в мозгу. – Значит, Павлинка была здесь?» Откуда-то издалека донёсся