Порог греха - Юрий Францевич Курц

захлёбов.

Случилось это в начале октября. Лес уже красовался в пёстром осеннем наряде. В середине дня ещё пригревало солнце, но вечера, а особенно ночи, были холодными. Иногда брызгал дождь, стылый и липкий.

Чурилов позвал в свой кабинет Алеся.

– Хочу попросить твоей помощи. У меня домишко за городом, на озерке: огородишко, картошечка, ягодничек. Овощишки я уже прибрал. Малинничек закопать надо. Поможешь? Работёнка нетрудная. Баньку сгоношим, повечеряем. Переночуем. А в конце следующего дня вернемся. Как? Устраивает? А?

Алесь неопределенно пожал плечиками: заведующий детдомом нередко подряжал воспитанников для выполнения мелких хозяйственных поручений, отчего бы не съездить?

Евграф Серафимович воспринял нерешительность мальчишки как знак согласия.

– Ну вот и ладушки! После обеда подгребай к воротцам. Я там на мотоцикле буду ждать.

О поездке на дачу заведующего детдомом Алесь сказал Фильке в столовой, за обеденным столом.

Тот, проглатывая ложку супа, поперхнулся:

– Когда?

– Сегодня. Вот сразу после обеда.

– А ну-ка выйдем! Скажу тебе кое-что. Видимо, очень важное хотел сказать Филя, если пожертвовал вторым любимым блюдом – гречневой кашей с тушёнкой – и вишнёвым киселём, которые давали только раз в неделю по воскресеньям и в праздничные дни.

Филипп отвёл Алеся на некоторое расстояние от столовой, оглянулся по сторонам – нет ли кого поблизости – и пониженным голосом сказал:

– Слушай сюда. Граф просто так на свой огород не возит. Он пидор.

Алесь раньше никогда не слышал этого слова и недоумённо заморгал глазами.

– Ну, как тебе пояснить, – слегка стушевался Филя. – Пидор – это мужик, который с другими мужиками любовь крутит. Ну, обычно это с бабами делают, а Граф – с нашими пацанами.

– Это как? – Алесь продолжал непонимающе моргать глазами.

– Как? Как? – вздернулся Филя. – Лесина ты белорусская! Да вот так! – и, утробно подвывая, он телодвижением и руками изобразил то, о чём говорил. – Граф такие делишки любит в баньке обделывать. У него приёмчик есть. Дай-ка, говорит, спинку потру. Спинку трёт и о твою задницу трётся.

– Зачем?

– Чтобы хозяйство своё взбудоражить.

– Какое хозяйство?

– Ты чё – совсем? – Филя покрутил пальцем у виска, – или придуриваешься? И, ткнув рукой в известное место – Алесь даже ойкнул, – грубо резанул, как оно называется.

– Понял?

– Понял! – набычился Алесь. Он стеснялся бранных слов.

– Понял! Понял! – передразнил Филя. – Слушай дальше. Распалит себя Граф и прижмёт. Он с виду слабак, а сильный: прижмёт – не вывернешься!

– А ты откуда знаешь?

– Оттуда… Пацаны рассказывали… Да и, – Филя пошмыгал носом, – один разок в той баньке побывал. Только я уже знал об этом. Держался топориком, – Филя потряс над головой кулаком. – У Графа ни хрена не вышло… Так что, братан, стриги ушами, гвоздись глазами!

Алесь согласно закивал головой.

– Может до этого и не дойдёт. Но, – Филя наморщил лоб, – кто предупреждён – тот вооружён! Я тебя предупредил.

С некоторой тревожащей оторопью шел Алесь к воротам ограды детского дома, где его поджидал Чурилов. Но как только мальчишка угнездился в люльке его мотоцикла, так и забыл обо всём на свете. Мотоцикл был большим, тяжёлым, с сильным мотором. И назывался не по-русски – «Харлей Давидсон».

На праздничных вечерах, посвящённых Советской Армии или Победе над фашистской Германией, Чурилов любил рассказывать, как перегонял этот мотоцикл из Германии в Россию аж от самой реки Эльбы, где советские войска встретились с американскими и американский генерал подарил Чурилову «Харлея». Да не просто так, от щедрот своих, а в благодарность за спасение: на генерала совершила покушение группа притаившихся в засаде оголтелых фрицев, и на помощь пришел Чурилов со своей ротой автоматчиков. Поскольку, повторяясь, он разукрашивал эту историю новыми подробностями со стрельбой, взрывами и рукопашным боем, то невольно закрадывалось сомнение в её правдоподобности.

Тётя Поля, бывшая фронтовая сестра, послушав только один раз россказни Чурилова, долго материлась про себя, так как знала, что на войне Чурилов не был, а мотоцикл, скорее всего, купил у какого-нибудь военного снабженца, нахапавшего трофейного добра у немцев. Но в её зыбком положении говорить об этом вслух было небезопасно: Граф разом вытурит с работы! А куда она, инвалид, пойдёт? Кто её примет? К кому головушку приклонит? Пускай его врёт!

Часа два ехали по грунтовой, но изрядно разбитой колесами автомобилей дороге. Иногда Алеся так подкидывало на ухабах, что он едва не вылетал из люльки, но это только распаляло восторг движения. Рябисто мелькали по сторонам разнаряженные осенью деревья и кусты. Свежий, холодящий лицо и горло воздух, распирал грудь парнишки опьяняющим счастьем. Всё это напоминало ему то далёкое военное время, когда дядя Карел, который работал с мамой в немецком штабе, так же, на мотоцикле, катал его по родной деревне.

«Домишко», как называл свою дачу Чурилов, оказался большим домом с несколькими комнатами для гостей, небольшой столовой, кухней, зальчиком для демонстрации кинофильмов и игры на бильярде. Мебель составляли широкие, жёлтой полировки, столы, кожаные кресла и диваны, а также лёгкие стулья с гнутыми спинками. Алесь никак не мог взять в толк, как это всё могло принадлежать одному человеку! В его родной деревне таким большим домом был колхозный клуб, куда он ходил с мамой и сестрой на праздничные вечера смотреть кино, но такой шикарной мебели в нём не было!

Сам Чурилов обитал в пристройке с двумя просторными комнатами и кухней, кирпичной печкой, газовой плитой, электроплиткой, холодильником, электроламповым приёмником «Родина», какого даже в детском доме не было. Почти полкомнаты занимала деревянная кровать с горой подушек и подушечек, на которой свободно могли уместиться не менее четырёх человек.

Перед работой на огороде хозяин не поскупился на обед. Тем, что разместилось на широченном столе, можно было накормить ораву детдомовцев: исходили аппетитным парком щи в большой эмалированной кастрюле, теснились на глубокой тарелке котлеты с румяной корочкой, в пол-литровых стеклянных банках плавали маринованные грибочки и огурчики, на разной формы тарелочках лежали кругляши копчёной колбасы, селёдка, клубеньки молодой картошки, виноград, яблоки и ещё какая-то снедь, названия которой Алесь не знал. Такого изобилия мальчик не видел никогда – от одного запаха у него закружилась голова!

Начать пир Чурилов предложил «с рюмочки под икорочку». Налил в хрустальный бокал водки из изящного графина.

– Может, и ты немножко тяпнешь, а? Я в твоем возрасте уже баловался!

Алесь отрицательно замотал головой.

– Тогда начни вот с этого деликатесика! – вилкой с насаженным на неё огурчиком Чурилов показал на вазу с горкой какой-то ягоды. Потом закатисто смеялся, когда Алесь, отправив ложку этой ягоды в рот, жевал и морщился, боясь проглотить.

– Икра это лососёвая, – пояснил