Сочинение на свободную тему - Виктор Михайлович Переладов

когда Чума так улыбается. Шнурок тоже знал.

— Ты сам же велел привести, — плаксиво заныл он, шмыгая носом.

— Черт с тобой, живи, — остыл Чума.

Шнурок угодливо захихикал.

Парни быстро выпили принесенное вино. Забавляясь, обклеили горчичниками скамейку. Потолкались у кассы кинотеатра.

Накрапывал дождь, было холодно и неуютно. Компания как-то незаметно распалась. Один Шнурок не отставал. Максим все время обиженно молчал.

— Ладно, не бери туфту в голову, — примирительно сказал Чума. — Подумаешь, прикупил тебя дурак… Ну хошь, дай ему в морду — и делу конец.

— О подонка руки марать, — Максим дернул плечом.

— Тоже верно, — согласился Чума. И предложил: — Тогда айда, место тут одно есть, погреемся малость. — Он обнял Максима за плечи.

Шнурок поплелся следом.

НИЧЕЙНЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Место в «Космосе» надо выбирать так, чтобы видеть всех входящих в зал и в то же время самому оставаться не очень заметным. Конспирация такая, Максим знал по рассказам бывавших в кафе ребят, понадобилась после того, как в «Космос» стала наведываться завуч Бэла. Вернее, вначале здесь произошла драка, и двое десятиклассников из их школы попали в милицию. Вот после этого Бэла и стала заглядывать в кафе, и не она одна, но и некоторые классные руководители, физкультурник Игорек. Весть об этом быстро распространилась среди старшеклассников…

По предложению Максима они устроились в дальнем конце зала, за колонной. Сперва сидели за столиком втроем. Потом к ним подсели две девицы. Шнурок привел их с другого конца зала.

— Здрасьте, мальчики! — сказали девицы.

— Привет! — ответил Чума и подмигнул Шнурку.

Тот зацепил ногой стул от соседнего столика, пригласил:

— Падайте.

Подруги «упали». И для начала протянули ладошки Максиму — с Чумой, похоже, они уже были знакомы:

— Инна.

— Нина.

— Граф, — представил Чума Максима.

— Ой, как интересно! — засмеялась Инна и потянулась к пачке сигарет.

У Инны была высокая, какого-то серо-сиреневого цвета прическа, загнутые кверху тяжелые от туши ресницы и перламутровые губы. Она закинула ногу за ногу, затянулась, выставив вперед подбородок, выпустила в лицо Максиму сигаретный дым.

Максим взял сигарету, сунул в губы, чиркнул спичкой и прикурил. Наверное, он что-то сделал не так: в горле резко запершило и перехватило дыхание. Он судорожно сглотнул и раскашлялся, почувствовал: на глазах выступили слезы.

Подружек это развеселило, толстушка Нина даже скопировала Максима.

Шнурок налил в рюмки вина, подал гостьям.

— За что будем пить? — последовал вопрос.

— За именинника, — ответил Чума. — У Графа сегодня день рождения.

Никакого дня рождения у Максима не было. И в кафе они попали, можно сказать, от сырости — дождь загнал. Но девицы сразу поверили и потянулись к Максиму с рюмками.

Зал понемногу наполнялся. Включили верхний свет. На эстраде появилось трое музыкантов, стали настраивать инструменты. Инна тоже начала готовиться: достала из сумочки коробочку с тушью, зеркальце и, макнув крохотной щеточкой в тушь, поводила ею по загнутым вверх ресницам, и без того уже изрядно подмазанным, потом извлекла помаду и подкрасила губы. Закончив дело, осмотрела себя в зеркало, теперь уже не в свое, маленькое, а в большое, висящее рядом на колонне: опускала тяжелые ресницы, зачем-то поджимала то нижнюю, то верхнюю губу, водила головой из стороны в сторону, легонько ударяла по прическе пальцами. Наверное, она считала себя красивой. Может, она и была красивой, только издали, потому что все на Иннином лице — и матово-бледное, и голубое, и черное — было из тюбиков и коробочек, и вся парфюмерия была с большим переборам, поэтому лезла в глаза.

Максим видел однажды, как самодеятельный художник в городском Доме культуры рисовал женскую головку. У него что-то не получалось. Тогда он взял скребок и провел им несколько раз по холсту. Вместо рисунка на холсте осталась клякса неопределенного цвета. Вот бы по Инниной парфюмерии таким скребочком. Интересно, что бы осталось от ее красоты? Максим чуть не рассмеялся, вообразив такое, да вовремя, спохватился. Покосился на Инну — не подслушала ли она его мысли?

Инна не подслушала. Она вообще ни на кого не обращала внимания, так была занята собой. Но вот она кончила обозревать свое отражение в зеркале, и взгляд ее заскользил по залу. Но на лице ничего не появилось: ни интереса, ни любопытства, она будто дремала с открытыми глазами. Вот если бы… на ее месте сейчас оказалась Чередникова. Интересно, как бы она выглядела?

Маринка — и здесь, в кафе? Ну и что?! Не может он, что ли, пофантазировать? Закрыл глаза, открыл — и вот она, Маринка. Он и в самом деле закрыл глаза, открыл — в дверях стоял… Григорьев.

Да, нарочно такого не придумаешь!

Не подозревая, что за ним наблюдают, Григорьев через зал прошел на эстраду, взял со стула гитару, стал пощипывать струны, настраивая.

Вот это номер! Григорьев-то здесь свой человек, оказывается. Понастраивал инструмент, кивнул партнерам, они расселись по местам. Оркестр громыхнул для начала что-то быстрое.

Шнурок пошептал на ухо Чуме.

— С именинника причитается шампанское, — провозгласил тот и помахал официантке рукой. А когда она подошла, показал пальцем на Максима.

Пришлось делать заказ. Стараясь говорить небрежно, как человек бывалый, Максим распорядился принести бутылку шампанского, конфет и сигареты.

Они выпили шампанское. Инна очнулась от ленивой дремы, многозначительно посмотрела на Максима. Максим встал и пригласил ее танцевать.

Потом они танцевали еще и еще. Снова заказывали вино…

— Я чо тебе сказать хотел, — Чума пододвинулся к Максиму вместе со стулом, когда девчонки отлучились «на минутку». — Эта штукатуренная, ну, Инка, на тебя глаз положила. Ты походи с ней. Она в отделе пластинок работает, в универмаге. А диски счас знаешь почем? Пять червонцев любители с ходу дают. За какой клевый можно и целый кусок отхватить.

— Как это?

— Договорись только, чтоб доставала ходовые. Скажешь ей, в убытке не будет… Остальное я на себя беру… Гро́ши будем иметь…

— Зачем тебе деньги? Ты же их ненавидишь.

— Деньги — мусор. А мусор уничтожать надо, чем больше, тем лучше.

— Так уничтожать? — Максим показал на бутылку.

— А хоть и так. Все не в кубышку, как некоторые…

— Спекулировать, значит, будем?

— Тю! Нашел спекуляцию… Людям надо — мы им даем. Они нам гроши платят, за услуги. Все довольны.

К столику вернулись девицы, и разговор прекратился…

В зале было шумно, дымно, весело. Между столиками — толчея танцующих. Шнурок выплясывал с толстушкой Ниной. Длинноногий и худой, он весь ходил, как на шарнирах. Белесая челка взмокла от пота, бледное, с крупными, как кляксы, веснушками лицо моталось из стороны в сторону. Он что-то кричал своей партнерше. Толстушка подскакивала, попеременно выбрасывая