Глаза урагана. Том I. Другая музыка - Demi Urtch

написанными — но даже эти слова они были б не в состоянии накарябать, если б не оказались в пансионе. Здесь, у комнат слуг, подоконники кто-то уставил кадками с цветами. Это радует сперва, но потом Фирмин примечает ссыпавшиеся комья земли кое-где и разводы от перелившейся за края поддона воды. И сами кадки кажутся весьма побитыми жизнью.

Фирмин прибавляет шаг, заметив, что уже изрядно отстал от торопливой Рени.

Её комната оказывается самой дальней и очень похожей на комнату Фирмина — только ту переделали из старой кладовки, а эта… впрочем, может быть, тоже. Отчего-то это сходство кажется приятным. Рени, может быть, как и он, считает, что лучше маленькая комнатушка, но своя. Фирмин, вот, ни за что не хотел бы перебраться в одну из общих спален.

Интересно, у слуг тоже общие комнаты? Фирмин хотел как-то найти старые чертежи, просто из любопытства, но в библиотеке ничего подобного не оказалось. А может, Фирмину просто их не доверили.

Постеснявшись зайти, Фирмин вместе с Энисом остаётся в коридоре, но всё равно зачем-то смотрит в приоткрытую дверь, хоть это ужасно бестактно. Рени не замечает — принимается копаться в старом сундуке в углу.

Вещей у неё, похоже, не слишком-то много. Взгляд случайно цепляется за брошенную на кровати юбку, парадную — тёмно-синюю с белой вышивкой. Фирмин скорее угадывает узор, чем видит. Странно, к чему Рени вдруг доставать её, когда ни одного праздника поблизости?

— Вот, держите. — Рени поднимается, зажав край платка в руке. — Но насовсем не могу отдать — он у меня один.

— А вы как же… — смущённо мямлит Энис.

— Я не пойду сегодня, дел невпроворот. Бери-бери!

Рени настойчиво потрясает протянутой рукой, в воздухе мотыляется какой-то уж слишком пёстрый платок.

Вот о чём Фирмин не подумал! Пансионерам выданы одинаковые, с совсем простеньким узором, но у Рени платок свой. Может, ещё и лично ей расшитый, выбранными ей нитками и полюбившимся рисунком. И не может быть, чтоб никто этого не заметил.

Что же им говорить?

Энис, видимо, тоже думает об этом, потому что медлит. Но всё-таки берёт.

— Спасибо вам большое! Я обязательно верну!

— Да не за что. — Рени улыбается, и совершенно не хочется расстраивать её. — Ну всё, бегите, вам уж скоро идти. И мне пора обратно.

Энис ещё раз сбивчиво благодарит и спешит по коридору. Тянет Фирмина за рукав.

— Что же делать? Ты видел? — в отчаянии шепчет, когда они отходят достаточно далеко.

Фирмин неохотно кивает.

— Может, лучше не надевать? — продолжает Энис потерянно.

— Зачем взял тогда?

— Она помочь хотела. С кухни ушла. Что бы я сказал? Что это зря всё?

— Покажи ещё раз. Я плохо рассмотрел.

Энис послушно раскладывает на разведённых руках платок. Фирмин щурится. Красные с жёлтым цветы, крупные, навроде пионов, а листья почему-то синие — скорей всего, не было другой нитки, а может — дань традициям. В вышивке Фирмин не очень-то разбирается.

— Н-да… — тянет он.

Девчачий узор, при том приметный.

А те платки, что выдают обычно, безликие — с ломаными синими линиями, ложащимися друг на друга.

— Красиво она вышивает, — говорит Энис, но как-то грустно. — А у меня мама шьёт плохо. А Рени, вон, даже свадебную юбку вышила. Красиво.

Вечно он, чтоб отвлечься, начинает болтать нескладную ерунду. И ещё мать постоянно вспоминает. Как маленький.

Фирмин раздражённо сжимает зубы.

— Погоди, какую ещё юбку? — понимает запоздало.

— Ту, что лежала, — поясняет Энис как-то неохотно, словно уже пожалел, что сказал. — Ты видел. Там узоры такие… На свадьбах всегда.

— Ты откуда знаешь?

— Папу звали на праздники часто. И я ходил.

— Может, тут, в Темпете, эти узоры совсем другое значат, — осаживает Фирмин с неожиданной досадой.

Энис пожимает плечами и принимается аккуратно складывать платок.

— Может, — говорит наконец. — Но вообще у неё на столе ещё заколка лежала. Такие тут невестам дарят, я видел. Соседка хвастала.

Фирмин смятенно обводит взглядом коридор, одёргивает рукава форменной рубашки — уже немного коротки, а заново мерки снимать будут только весной.

— Что ты, как девчонка, постоянно пялишься на какие-нибудь юбки и заколки! — наконец зло бросает Фирмин, не найдя ничего лучше, и прибавляет шаг.

Энис, наоборот, ещё сильней отстаёт.

— Неправда, — после короткого молчания обиженно говорит из-за спины. — Я на всё смотрю. Не только на это.

— Лучше б смотрел за своим платком.

На это Энис уже не находит ответа.

Фирмин делает ещё несколько шагов и понимает, что Энисовы им уже не вторят. Помедлив, оборачивается.

Энис, замерев как стоял, смотрит в окно, куда-то вверх. Кусает губы и теребит серёжку в ухе.

Фирмин снова одёргивает рукава.

— Прости, я это зря сказал.

— Да ничего. — Энис зябко обхватывает себя, пряча ладони, и замечает невпопад: — Сквозняк тут. В щелях тряпки, и всё равно сквозняк.

Фирмин не знает, что ответить, и только пожимает плечами.

Энис молча проходит мимо него вперёд, хотя обычно пропускает.

Но позже, когда они выходят на широкие ступени крыльца вместе со всеми, снова держится рядом и даже порой принимается говорить что-то. Негромко, как всегда на людях, потому что стесняется акцента.

У Фирмина, честно говоря, совсем нет настроения болтать сейчас, он почти не вслушивается и отвечает редко и коротко.

Рени выходит замуж, ничего странного. В деревнях к её возрасту обычно все уже ходят с семьями. Мать Фирмина была младше, когда он родился.

Впрочем, она замужем не была. Больно надо было тарисскому купцу брать в жёны какую-то темпетскую девку, а чего она ожидала… Так говорил этт Арман. Фирмин не помнит, когда, но помнит, что этт Арман был тогда очень зол.

А Рени, Рени вообще-то совсем не похожа на мать Фирмина, — хоть он её плохо помнит, — и ни к чему её тут приплетать вообще.

Интересно, кто подарил Рени заколку?

Хотя какая Фирмину разница. И вообще, может, Энис не так что-то увидел, может, это вообще не подарок, а, допустим, осталось от матери. А достала вдруг… просто так, накатило вот.

И Фирмина это не касается, и вообще они не должны были заглядывать, что там где у Рени лежит.

— Привет, — говорит кто-то тихо, но совсем близко.

Подняв глаза, Фирмин успевает заметить Фелисьена, уже проходящего дальше, к своим.

Растерянно моргает.

— Чего это он? — невольно бормочет вслух. — Может, не нам?

Фелисьен обычно не то что слова не скажет — не посмотрит в сторону Фирмина. Будто Фелисьен знатных кровей не только лишь наполовину и папаша у него не из какого-то мелкого рода. А у самого-то родство со служанкой-солийкой на лице написано!