Поздний экспресс - Дарья Волкова

я не знаю. Вика подставила, конечно. Ты его видела? Он… он злится на меня?

– Ну… вид у него не радостный, в целом. Да еще я, – Люба смущенно хмыкает, – добавила…

– Чего добавила?

– Ну… Я подумала, что это он тебя… довел до такого состояния… Ну, что это от него ты. Психанула и…

– Что «и»?!

– Да не ори ты так! – оправдывается сестра. – Я немножко стукнула его… Чуть-чуть… и потом извинилась!

– Черт! – Надя приподнимает голову и снова с размаху падает на подушку. – Только этого Вику не хватало!

– Да переживет, не впервой ему, – отмахивается Люба. – Кстати, всякие лекарства и прокладки он тебе покупал. Это же Вектор. Он от тебя ко всему привычный.

А Наде тошно. И стыдно, и гадко. Но самое ужасное заключается в том, что понимает: не могла она ни к кому другому обратиться. Только он ей был нужен в этот момент. И когда он за руку держал, паника и боль будто отступали. И это было самое страшное. Когда он стал ей так нужен? И четкое осознание – он был бы счастлив, если бы она с этой бедой не приходила к нему, не падала на руки через порог, с красными от крови ногами. Ему это точно не нужно. Разгребать последствия того, что сделал с ней другой парень. Что она натворила? С собой, с Виком? И что теперь будет с ними, с их дружбой? Один неосмотрительный поступок – а какой ужасающий калейдоскоп последствий…

– Он ушел?

– Нет, я просила подождать.

– Люб… попроси его зайти ко мне.

– Конечно, – легко соглашается сестра. – Тебе еще что-нибудь привезти?

– Пока нет. И дома не говори!

– Как «не говори»? Тебя дома не будет два дня как минимум! Что ты скажешь родителям?

– Совру что-нибудь, – морщится Надя. – Не в первый раз. Родители не должны знать. Не хочу позориться. Всё равно всё уже… прошло. Само собой.

Люба недовольно качает головой. Все-таки у Надьки в голове временами тот еще бардак.

* * *

Появление Вика в палате вызвало повышенный интерес у находившихся там еще двух женщин. Ну, еще бы, в больнице дел-то не много у пациенток, а тут у соседки по палате посетители один интереснее другого – то сестра-близнец, то симпатичный парень.

– Как ты? – Виктор сел рядом на стул. – Болит… что-нибудь?

– Нет. Всё… уже прошло, – Надя замолчала. С мыслями собиралась, пока его ждала. Но сейчас даже в лицо смотреть трудно. Стыдно. Но надо. Выдохнула. – Вик, ты извини меня. За то, что втянула тебя в это. Ты тут ни при чем, конечно, ты Любку тоже извини, она курица глупая…

– Не надо, – перебивает он. – Ничего страшного. Главное, что с тобой всё в порядке.

– Правда? Ты… не сердишься на меня? – Жалкий голос и жалкий вопрос. Но не может с собой ничего поделать – ей необходимо его задать. И за руку тоже… просто необходимо взять. Сжала его пальцы, некстати удивляясь, уже привычно, сколько же она в нем не замечала. Большие ладони, длинные пальцы. Жесткие подушечки, это от гитары. И, наконец-то, решилась в глаза посмотреть, боясь там увидеть… что-то. – Не сердишься, Вик?

– Нет. Всё нормально.

Она ему почему-то не верит. Его пальцы под ее рукой неподвижны, тон ровный, лицо… лицо ничего не выражает. Чувство, будто что-то изменилось между ними. Изменилось невозвратно. И, словно подтверждая…

– Надь, я пойду. – Он освобождает свою руку. – Ты отдыхай. Тебе же нужно отдыхать… после этого.

Он уходит, а она отворачивается к стене. У Нади чувство, что она потеряла что-то важное. И это не то непонятное в ее теле, что могло бы вырасти в ребенка, что она не успела даже осознать. Это что-то другое. И это связано с Виком.

Поплакать бы, но слез нет. Да и нет у нее привычки плакать. После этого всегда так ужасно выглядишь.

А он думал, что вляпался в дерьмо по самое горлышко. Нееет, по горлышко – вот сейчас, а до того было – по пояс. Теперь же он достиг самого дна унижения. О него вытерли ноги. Ну, а как это иначе назвать? Есть девушка, которой ты бредишь не один год, дохнешь и сгораешь от безответной любви, мечешься из крайности в крайность – от попыток избавиться от этой зависимости до каких-то невесть откуда берущихся неясных надежд из серии: «Ну а вдруг?!» А потом, действительно, вдруг она оказывается на пороге твоего дома. Беременная. И, разумеется, не от тебя.

Сначала всё затмевал страх за нее. Вик понятия не имел, что это за хрень такая – выкидыш, но, судя по тому, что рассказывал ему отец – какая-то довольно опасная для женского здоровья штука. Да и текущая по ногам кровь говорила сама за себя. Он в жизни столько крови не видел.

Но потом, потом… Когда страх отступил, когда стало понятно, что все обошлось, угрозы для здоровья нет, да и беременности, собственно, уже тоже… нет. Вот тогда он позволил себе осознать.

А он, наивный дурачок, на что-то надеялся после того раза у него дома. Всё голову ломал, пытаясь понять – правильно ли он поступил? И чего ради Наде в голову пришла идея его целовать? Но какие-то нелепые сладостные надежды постоянно лезли в голову, он их усердно давил. Но все равно в мозгу свербило: «А что, если она сделала первый шаг? И теперь ждет ответного шага от него?» А он тут сидит, ждет непонятно чего. Мечтать об этом было обморочно сладко, ошибиться же – страшно так, что он предпочитал ничего не делать вовсе. Так у него была хоть какая-то призрачная мечта. Теперь не стало и ее.

Она просто в тот день соизволила обратить свое внимание на него. Звезды так совпали или фаза Луны. Или это как-то с Лилей связано. Но она решила, что день подходящий, чтобы попробовать, что собой представляет Вектор. Попробовала. Видимо, не впечатлило. И кроме поцелуев рабу ничего не позволили. То, что именно он первый ее оттолкнул, сейчас казалось неважным, несущественным. А вот что было важным – так это то, что кому-то было позволено много большее. И то, что с ней произошло сегодня – наглядное, болезненное и крайне унизительное тому подтверждение.

Нет, он понимал, конечно, не полный же болван, что при ее красоте парней у нее – хоть каждый день меняй. Но старался не думать об этом, старательно игнорировал. А теперь вот получил весьма наглядное подтверждение. Что кто-то пошел дальше поцелуев, гораздо дальше. Кто-то другой получил всё. Прикасался к