Поздний экспресс - Дарья Волкова

лишь Вектор!» рассеивается окончательно. А вместо нее приходит другая, до которой стоило бы давно дойти: «Кто этот потрясающий парень, который так умопомрачительно целуется?». Остальные мысли исчезают куда-то из головы. И остаются только его бесстыжие ладони, крепко поддерживающие, не дающие отстраниться. Наглый язык, который… ох, что же он делает! Надя понимает – время самообмана закончилось. И началось нечто иное. Настоящее. Пальцы крепче вплетает в его волосы, получая от этого совершенное отдельное удовольствие и не давая ему ни малейшего шанса отодвинуться. А он так крепко прижимает ее к себе, что ее и без того невеликие грудки оказываются распластанными. И одновременно – они словно налились, и белье, крайне приличное и дорогое, вдруг давит, царапает. Хочется его снять, что бы он мог… И внизу тоже наливается той же горячей тяжестью. И уже ее стон ему в губы. Его пальцы смыкаются сильнее, прижимают ее еще ближе, хотя куда уж там ближе. И… О-о, в этот раз ей совершенно точно не кажется! Его явное возбуждение становится последним, что окончательно сигнализирует – поцелуй перерос в нечто большее. Прижимается к нему, к его твердости в немой попытке сказать, сказать телом…

Сколько раз они целовались? Он не считал. То есть нет, наоборот, считал. Как раз считал, каждый раз считал, про себя. Чтобы не слететь с катушек, не сойти с ума, не смять ее губы своими, не ворваться ей в рот. Не сделать то, что делает сейчас. А сейчас считать уже бесполезно. В голове взрывается бессчетно, лишь инстинкты одни остались, которые заставляют его едва ли не рычать от наслаждения, от ее близости, от того, что она отвечает ему, от того, что она сама, первая, его поцеловала…

Зачем она эта сделала? Из всех инстинктов лишь инстинкт самосохранения рискнул обратиться к разуму. Зачем, действительно, зачем она это делает?! Почему он тут с ума сходит, ему ясно. И скоро сорвется окончательно, похоже, если она так и дальше будет к нему прижиматься и стонать в рот. Он получает то, о чем мечтал так долго. Но за что? Почему вдруг? Ни одной правильной мысли в голове, лишь неправильные…

Ему худо, тошно, но он отстраняет ее от себя, отодвигает на расстояние вытянутых рук. Резко, потому что иначе нельзя. Сглатывает тяжело, совершенно некстати и нелепо облизывается. Помада ее на его губах. Резким движением вытирает остатки тыльной стороной ладони. И спрашивает так же резко:

– Убедилась?

Она дышит, словно выброшенная на берег рыба – жадно и агонически одновременно. И грудь вздымается… лучше не смотреть туда…

– Что? – наконец-то произносит она, не своим, хриплым голосом.

– Хотела убедиться, что я такой же, как все? Что, как и все остальные, не устою, что паду к твоим ногам? Могла бы спросить, – усмехается он горько. – Я бы тебе и так сказал. Не пришлось бы напрягаться.

– Вик? Ты бредишь?

– Увы. Не переживай, Надя, я, как и все, у твоих ног. Расслабься. От тебя никто живым не уйдет.

– Ты дурак! – У нее как-то странно дергается уголок рта, будто бы сейчас заплачет. Но Надька никогда не плачет.

– Дурак, – соглашается Вик. – Полный идиот. Получила доказательства? Убедилась, что я тоже не могу устоять перед тобой? Тогда я пойду. – Он вдруг резко шагнул в сторону. – Если решишь остаться ночевать, белье на постели свежее, в холодильнике тушеная курица и макароны.

Через минуту хлопнула входная дверь.

Она пока не может осознать то, что произошло. Выходит на балкон и видит, как он торопливо выбегает из подъезда, на ходу уже накидывая на голову капюшон.

Собирается убежать? От нее? Да кому он нужен?! Пошел он к черту!

Вдох-выдох. Правая, левая. Дышать. Переставлять ноги. Он не знал, как по-другому пережить то, что произошло. Не умел, не знал. Когда так долго ждешь чего-то, когда мечтаешь, грезишь… Видишь ее во сне. А потом получаешь ее вдруг… Сладко, невозможно сладко. И понимаешь – подарок вручен по ошибке. Или – тебе его так, дали подержать на время. Не твоя она. И никогда не будет. Прибавил ходу. Бежать, бежать. От себя не убежишь, но и стоять – невыносимо.

В кармане завибрировал телефон. Эсэмэска. «Я ушла. Ключ под ковриком у двери». Ушла. Как всегда. Ноги вдруг перестали держать, и он упал на мокрую скамейку. Вытер влажный лоб. Нельзя так. Дожить бы до диплома. А потом – бежать. Да не так. По-настоящему.

За окнами такси проносятся городские огни, мелькают неоны реклам. Он сбежал от нее. От нее! Трус, подлец, мальчишка! Да как он мог?! Вообще не соображал, что делает? Кто перед ним? И кто его целует?! Будь он сейчас рядом… ох, чтобы она с ним сделала!

Эмоции захлестывают, но одно очевидно – в таком состоянии домой ехать нельзя. Да и не хочется, ей надо куда-то выплеснуть то, что клокочет внутри. Надо найти… кого-то… Ночь только начинается. Нет, как он посмел… посмел… отвергнуть ее!

Она потянулась к сумочке и… твою ж мать! Застонала. Какой стыд!

– Вам нехорошо? – осведомился водитель.

– Мне отлично, – Надя улыбнулась, хотя хотелось выматериться. – У вас курить можно?

– Такой красивой девушке можно всё.

Она снисходительно усмехнулась, прикуривая. Как знакомо. Ей можно всё, пусть эта скотина кудрявая зарубит себе это на носу! Но как же он ее все-таки… Она прикрыла глаза и поежилась, выдыхая теплый дым. Вот бы так же выдохнуть и это позорное ощущение…

У великолепной, во всех отношениях безупречной Надин Соловьевой был один маленький секрет, который она считала постыдным. Дело было в одной ее физиологической особенности, по-научному называемой «дисфункция бартолиновых желез». А если говорить по-простому, то смазка, необходимая для того, чтобы комфортно заниматься сексом, у нее вырабатывалась не всегда в достаточном объеме. Даже, чаще всего, наоборот. Для того, чтобы сделать ее достаточной «готовой», партнеру требовалось изрядно потрудиться. Именно поэтому секс для Нади был скорее обременительной обязанностью, больше для того, чтобы не прослыть «ледышкой». Более того, это все даже какое-то время приносило ей значительный дискомфорт, если не боль. А потом она как-то обмолвилась об этом тете Даше Тихомировой, и та ей устроила совершеннейшую выволочку, прочитала лекцию о том, что мужиков много, а женское здоровье одно. И что испытывать дискомфорт и терпеть боль во время полового акта – дело последнее и такой умной девушки недостойное. В общем, теперь у Нади всегда в сумочке, когда она отправлялась на свидание, имевшее шансы закончиться в постели, находилась не только пачка презервативов (а она в этом вопросе никогда