Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Надо понимать, какими глазами это читали бойцы и офицеры Красной армии. Подобной прозы до сих пор не было. Никто и не предполагал, что такое вообще возможно – прямым текстом.

Лопахин Стрельцову отвечает (примерно то же самое, что Шолохов говорил в Вёшенской и за что на него настрочили очередной донос): «Бьют нас? Значит, поделом бьют. Воюйте лучше, сукины сыны! Цепляйтесь за каждую кочку на своей земле, учитесь врага бить так, чтобы заикал он смертной икотой. А если не умеете, – не обижайтесь, что вам морду в кровь бьют и что жители на вас неласково смотрят! Чего ради они будут нас с хлебом-солью встречать? Говори спасибо, что хоть в глаза не плюют, и то хорошо. Вот ты, не бодрячок, объясни мне: почему немец сядет в какой-нибудь деревушке, и деревушка-то с чирей величиной, а выковыриваешь его оттуда с великим трудом, а мы иной раз города почти без боя сдаём, мелкой рысью уходим? Брать-то их нам же придётся или дядя за нас возьмёт? А происходит это потому, что воевать мы с тобой, мистер, как следует, ещё не научились и злости настоящей в нас маловато. А вот когда научимся да когда в бой будем идти так, чтобы от ярости пена на губах кипела, – тогда и повернётся немец задом на восток, понятно? Я, например, уже дошёл до такого градуса злости, что плюнь на меня – шипеть слюна будет…»

Города без боя сдаём! Рысью уходим!

Нет, разве это слыхано?

Стрельцов думает: «Хотя бы зенитчики поддержали нас в случае танковой атаки, но они, наверное, потянутся к Дону, прикрывать переправу». Переправа эта находилась возле станицы Вёшенской. Как начал Шолохов в «Донских рассказах» кружить вкруг родовых мест, так и не перестал ни в «Тихом Доне», ни в «Поднятой целине», ни в третьем своём романе.

«А чего, собственно, они околачивались в этом хуторе?» – ругает Стрельцов зенитчиков, но это на самом деле Шолохов ругает тех зенитчиков, что не стреляли, когда бомбили его дом.

«Все устремились к Дону, – горько размышляет Стрельцов (Шолохов!), – по степям бродят какие-то дикие части, обстановки не знает, должно быть, и сам командующий фронтом, и нет сильной руки, чтобы привести всё это в порядок… И вот всегда такая чертовщина творится при отступлении!»

Это же пораженческие настроения!

Но главы романа шли четыре дня подряд сразу и в «Правде», и в «Красной звезде». Если бы не личная сталинская виза – никто и никогда не увидел бы этих строк.

На 8 мая пришлась сцена боя: «Придавленная пулемётным огнём, пехота противника несколько раз пыталась подняться и снова залегала. Наконец, она поднялась, короткими перебежками пошла на сближение, но в это время танки круто развернулись, двинулись назад, оставив на склоне шесть догорающих и подбитых машин.

Откуда-то, словно из-под земли, Николай услышал глухой, ликующий голос Звягинцева:

– Микола! Умыли мы их, блядей!.. Они с ходу хотели взять, нахрапом, а мы их умыли! Здорово мы их умыли! Пускай опять идут, мы их опять умоем!»

Слово «блядей», впоследствие снятое в переизданиях брежневских времён, газета «Правда» в 1943 году, хоть и поставив после «б» отточие, спокойно, без ханжества, печатала – всей стране на обозрение.

Воениздат тут же выпустил главы романа отдельной книжечкой.

…По окопам ходили бойцы, удивлённые беспощадным, со знанием дела описанием боёв, солдатского быта и ошарашенные пропечатанными матюками:

– Вань, ты глянь, а чего тут за слово такое спряталось? Пойду политруку покажу. А то он мне ругаться не велел…

Что-то, наверное, есть мистическое в том, что дата той публикации совпала с подписанием акта о безоговорочной капитуляции в Берлине, до которого оставалось ровно два года.

* * *

За делами военными и литературными не забыл Шолохов ни про свою Вёшенскую, ни про друзей-товарищей. Принёс письмо в ЦК от секретарей РК Боковского, Базковского, Вёшенского и Верхне-Донского районов о бедственном положении дел на Верхнем Дону в силу отсутствия семян и горючего к весеннему севу: «Зная о занятости т. Сталина, просим доложить правительству о положении дел в наших районах…»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Через две недели – в условиях войны! – правительство освободило все эти районы от хлебозаготовок и выделило продовольственную и семенную ссуды, лес, тракторы, комбайны и по шесть пудов хлеба на каждого члена семьи колхозника.

Следом навестил ведомство Берии и добился, наконец, освобождения из ссылки закадычного товарища – писателя Ефима Пермитина. Поинтересовался и судьбой другого знакомого, ростовского писателя и драматурга Александра Павловича Бибика, арестованного в один год с Пермитиным. Тогда Шолохов об этом не узнал, но не так давно ему дошло от Бибика тайными путями письмо с призывом о помощи. Теперь просил и за него.

«Их много, товарищ Шолохов, – сказал ему Берия в одну из встреч и философски добавил: – А голова у вас одна…»

Бибика вскоре вызвали к лагерному начальству и сказали: Шолохов тут спрашивал о тебе – сдаётся, ты ему письмецо скинул: если не хочешь продлить свой срок – не пиши больше. Война кончится, тогда подумаем, освобождать тебя или нет.

Но и тут не закончилась шолоховская страда. Директор Вёшенской средней школы попросил посодействовать в приобретении школой учебных пособий. Проезжая очередным зигзагом – фронт, Вёшенская – через Москву, Шолохов забежал к министру просвещения: выручай, отец. Кто ж будет отказывать полковнику, депутату, орденоносцу и писателю, чей роман «Правда» печатает? Через три недели в станицу пришла гружённая пособиями машина.

В сентябре советские войска взяли, наконец, Дорогобуж – и пошли дальше, к далёкой ещё границе.

В октябре 1943-го Шолохов перевёз семью из-под Уральска в Камышин. Поселились в бывшем доме купца Федосеева – старинной усадьбе. Теперь Шолоховы никому уже не мешали и могли расположиться вольготнее.

Всё это время то здесь, то там его нагоняли солдатские письма: передавали то из «Правды», то из «Красной звезды», то из Воениздата.

Капитан Алексей Викторович Шпак, 15 мая 1943 года: «Дорогая “Правда”. Известно ли вам, каким огромным успехом пользуются напечатанные главы “Они сражались за родину”. Во многих блиндажах передовой линии фронта я видел вырезки шолоховского произведения (рота получает только одну центральную газету) и их читают, перечитывают одинаково и командиры, и красноармейцы. Столько восхищения, столько споров, а с ними и укрепления веры в победу нашего дела, мне думается, что не принесло ни одно художественное произведение, написанное за время войны.

На фронте я со второго месяца начала войны. Я знаю, какую огромную роль сыграла статья Ильи Эренбурга. Мне кажется, что если Константин Симонов больше ничего путного и не напишет, то за автором “Жди меня”, “Убей его” останется почётное место в истории литературы. Большая заслуга Твардовского. “Тёркина” полюбили красноармейцы. Афоризмы Тёркина вошли в быт фронта. Но Шолохов не сравним ни с кем».

Письмо от 19 мая: «Дорогой наш друг и учитель Михаил Шолохов!

Посылаем Вам наш боевой привет!

Мы, фронтовики, бойцы и командиры, прочитав главы из Вашего романа “Они сражались за родину”, помещённые в “Правде”, восхищены Вашим великим мастерством!

От всей огромной солдатской души благодарим Вас за труд, в котором Вы отражаете всю доподлинно – солдатскую жизнь.

Нас интересует:

Как Вы можете с такой точностью знать все обычаи фронтовиков; их разговоры между собой, поговорки и взгляды на медсанбаты (это когда драил медаль). Сравнение докторши с восклицательным знаком, повара, по упитанности, с интендантом второго ранга и пр.

Желаем Вам плодотворно трудиться и поскорее выпустить в свет весь роман.

С приветом фронтовики С. Бобинов, Г. Ляхов, М. Ситдиков…» и ещё четыре подписи.

Письмо от 21 мая: «Товарищ Шолохов, эта статья она многое дала и изменила в отдельных бойцах настроение тех, которые были в таком же настроении, как Никола. И только можно было слышать эти возгласы бойцов: “Ай да Миша Шолохов, как он может поднимать настроение у бойцов фронтовиков…”» Подписи: Степанов Г.Б., Леонов А.Н., Сундуков П.К.