Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Письмо от 10 июня: «Как и следовало ожидать, появились в “Правде” и “Красной звезде” отрывки из Великой Эпопеи русского народа и русского воинства о Второй Отечественной войне, отрывки из эпопеи “Они сражались за родину”.

Великий труд затеян величайшим классиком… Шолохов дал нам незабываемые образы донского казачества в своём “Тихом Доне”. Он даст нам ещё более значимые образы в своей эпопее, над которой он работает». Подпись: С. Самуйленков.

Письмо от 5 октября: «Привет с фронта!

В Воениздат!

Прочитав Вашу брошюру “Они сражались за родину”, мы были восхищены правдивостью изложенных событий. Таких среди нас много. Нас очень интересует судьба этих героев.

Если у вас есть какие-то сведения о них, то просим сообщить нам по адресу: полевая почта 32485 “А”. Техник л-т Володарский, л-т Ульянов, л-т Катрш, мл. л-т Сойкин, мл. л-т Шевыряев, ст. с-нт Никитин, ст. с-нт Поликарпов, старшина Таранущенко, ст. с-нт Бушуев, ст. с-нт Емельянов, старшина Плотников».

Письмо от 19 ноября, из действующей армии, от бойцов Ярошенко и Юрьева: «Нас интересует, кто такой Лопахин, видитесь ли Вы с ним…»

Так Шолохов, поселив уже в русском народе Григория Мелехова и Аксинью, Семёна Давыдова и Макара Нагульнова, отпустил в люди ещё и Петра Лопахина с Николаем Стрельцовым.

Следующие главы вышли в «Правде» 14, 15 и 17 ноября.

В те же ноябрьские дни – в «Красной звезде» и в «Краснофлотце».

В который раз уже Шолохов обыгрывал всех завистников, доносчиков и недругов – не ответной клеветой, а силой дара, великим жизнелюбием.

И ещё одним качеством, которое неожиданно точно в письме своему брату Льву отметит драматург Александр Гладков, человек замечательно прозорливый и честный: «Симонов напечатал… первую часть романа о Сталинграде… Человек он милый и способный, но пишет слишком много и небрежно. Вероятно, ему мешает его слава. Ведь надо иметь характер Шолохова, чтобы не пострадать от славы».

* * *

С 29 января по 1 февраля 1944-го Шолохов в Москве на IX сессии Верховного Совета СССР – всё того же первого созыва, который был в очередной раз продлён.

Шло грандиозное наступление Красной армии на Западной Украине. Началась Ленинградско-Новгородская операция. Фашистов выжимали, выдавливали из страны. Шолохов теперь бывал на фронте куда реже, восприняв тот самый последний тост на встрече со Сталиным как приказ. Он работал над романом – чаще всего в Камышине. Там, над столом в его кабинете висел портрет Сталина.

В конце февраля Шолохов из Камышина ездил в Сталинград, оттуда в станицу Клетскую – изучал для романа те места, где шли бои. Хотел добраться до Вёшенской, но, как рассказал в письме Луговому, «доехал до Кумылженской и вынужден был вернуться, т. к. в Кумылге мосты затопило, а тут так стремительно наступала весна, что ждать сбыва воды в Кумылге было невозможно…».

Так и не повидал в тот раз ни дом, ни материнскую могилу.

В марте полковник Шолохов получает очередное назначение – на этот раз в состав Третьего Белорусского – и выезжает на фронт. 5-я армия, в составе которой он был под Дорогобужем, была перекинута на новое направление: её соединения готовились по линии Витебск – Вильнюс вырваться к Восточной Пруссии. В те же дни, 26 марта, советские войска впервые достигли государственной границы СССР на реке Прут, форсировали её и оказались в Румынии.

В апреле Шолохов снова в Москве – он введён в состав комитета по подготовке мероприятий, связанных с сороковой датой со дня смерти Чехова: удивительно, но война не останавливает эту работу и, более того, как-то иначе высвечивает её важность. На заседаниях комитета – Алексей Толстой, Сергеев-Ценский, Серафимович, Леонид Леонов – и вот Шолохов: как жаль, что нет групповой их фотографии…

В начале июня Шолохов вырвался домой, чтоб после весеннего разлива перевезти семью из Камышина в Вёшенскую. Дома застал разор всей прежней жизни. Сходил на могилу к матери. Оставил своей необъятной родне денег – сказал: обживайтесь, как умеете, ждите, – и снова отбыл в зону боевых действий.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Крупнейшая наступательная операция «Багратион» началась 23 июня, в ней участвовали четыре фронта Красной армии численностью свыше 1,6 миллиона человек. К началу июля им удалось разгромить немецкую группу армий «Центр» и освободить почти всю Белоруссию. К середине августа были освобождены Литва и восточная часть Польши. Передовые части Третьего Белорусского фронта, в составе которых находился Шолохов, вышли к берегам реки Шешупе – за ней уже была Германия. К сентябрю наступление остановилось – теперь немцы были уже на своей земле и упирались с новой силой. Вклинившись на территорию Восточной Пруссии на расстояние до 25 километров, фронт перешёл к позиционному противостоянию.

Наступление возобновится только в январе 1945-го.

* * *

На прусском направлении Шолохов в очередной раз понял, что ни о какой другой земле, кроме своей донской, он писать не будет. Какие-то главы, какие-то фрагменты могут касаться иных краёв, но основные его бои – на Дону, где-то между хуторами Татарский и Гремячий Лог. Основная его тема – здесь. Алексей Толстой однажды, пусть и не совсем справедливо, сказал, что Шолохов, при всей огромности дара – «областной писатель». Ну так и ладно – пусть областной.

В сентябре 1944-го назрела острая необходимость как-то обустраивать жизнь: у примерно двадцати бывших обитателей вёшенского дома не было теперь, в прямом смысле, собственной крыши над головой, и надо было как-то, куда-то всех определять. Ни сил, ни ресурсов, ни возможностей возводить собственный дом у Шолохова не имелось. Все несчётные свои гонорары он за войну поистратил и запасов не имел. Он сходил в нужные кабинеты, объяснил ситуацию: там всё поняли и откликнулись.

В октябре Шолохов получил квартиру в Москве – Староконюшенный переулок, 19. Перевёз туда из Вёшенской жену, детей и няню. Старший сын Александр пошёл в 7-й класс московской школы, младший, Михаил – во 2-й. Старшей, Свете, было уже 18 – невеста!

Когда 23 февраля 1945-го, не дождавшись конца войны, умрёт Алексей Толстой, Шолохов уже будет москвичом. Его введут в комиссию по организации похорон Толстого. «Красному графу» было 62 года. Они никогда не были дружны, но накануне войны судьба поставила их двоих во главе советской литературы, наделив неслыханной и заслуженной славой, депутатством, орденами, признанием. На первых полосах советских газет их портреты стояли рядом. Имена всегда шли через запятую.

Теперь словно бы в очередной раз сменялись декорации. В составе Верховного Совета неизбежно появятся новые писатели – Владимир Ставский погиб на фронте ещё в ноябре 1943-го, теперь вот Толстой.

Шолохов и так находился в центре советской литературы – но в 1945-м, накануне сорокалетия, он становился старшим по стране, верховодящим. На смерть Толстого он откликнулся статьёй «Могучий художник». Её опубликовали 25 февраля в «Правде».

Там два текста – его, вверху, и Николая Тихонова – под ним. И общее соболезнование от деятелей культуры, под которым тоже симптоматично размещены подписи. Первая – Тихонова: в 1944 году он был отозван с фронта и назначен председателем правления Союза писателей вместо разжалованного с этой должности Фадеева. Тихонову пришлось оставить родной Ленинград и переселиться в Москву, где он стал главным литературным чиновником в Союзе.

Вторая подпись – Шолохова. Третья – философа, директора Высшей партийной школы Григория Александрова. Дальше уже шли Сергеев-Ценский (писательский старейшина), Леонов, Фадеев, Асеев, Демьян Бедный и все прочие; Панфёров, Всеволод Иванов и Гладков были уже на третьей строчке, Серафимович, Пришвин, Пастернак – на пятой.

Прозорливый человек уже в тот день мог бы догадаться, что депутатами Верховного Совета следующего созыва, помимо Шолохова, станут трое: Тихонов, Фадеев, Леонов. Так в 1946-м и случится.

Шолохову редко удавались публицистические статьи; он не любил, да и, пожалуй, не очень умел их писать – от них почти всегда за версту несло казёнщиной, как и в этом случае. Но в тексте памяти Толстого есть один абзац, который может показаться и, скорее всего, является вполне искренним: «Все мы испытывали чувство большой, тёплой радости оттого, что вот он – жизнелюбивый, брызжущий искромётным русским талантом, Толстой живёт и творит рядом с нами, с любовью и надеждой следили за его творчеством, жадно листали страницы журналов в поисках его имени…»