Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

А мать, напялив на нас попавшиеся под руку курточки-кофточки (это в июльскую-то жару), упала в машину, держа в руках лишь небольшую коробку, приспособленную ею для хранения лекарств и называемую “аптечкой”, в которую на бегу затолкала и небольшую пачку отцовских писем, перевязанную розовой шёлковой ленточкой от шоколадного набора».

Анастасия Даниловна сказала сыну: езжайте, меня вечером заберёшь – тем более что машина и так была битком.

«Мы едва успели проехать крайние дворы станицы, когда сидевший рядом с водителем отец увидел заходящие на бомбёжку самолёты…»

* * *

Спустя несколько часов Шолохов вернулся с водителем домой.

Во дворе лежала страшно изуродованная мать – она погибла во время второй бомбёжки.

Невзорвавшаяся бомба пробила крышу дома и пол и застряла у одного из столбов, поддерживавших мезонин. Другой снаряд, разорвавшийся, ударил в шолоховский кабинет: разнесло книжные шкафы и ящики, по вёшенской улице клубком покатились рукописи и бумаги. Шолоховские товарищи кое-что покидали на плащ-палатку и присыпали землёй тут же во дворе.

Анастасию Даниловну похоронили 9 июля. Похороны организовали военные.

10-го Вёшенскую снова бомбили – сразу 16 самолётов.

Шолоховский дом стоял надорванный, покосившийся, словно ему сломали становую кость. Дворовые постройки, конюшня, кухня, баня – всё сгорело.

Он подъехал 11-го на своём «форде» к дому: возле него сидят солдатики – нашли сталинскую посылку и с аппетитом, весело едят.

«Знали бы, чьими яствами угощаетесь сейчас, ребята», – подумал.

Ничего никому не сказал. Сидел во дворе и тихонько пел для себя ту малоросскую песню, что певал иногда с матерью.

Хотелось выть.

Анастасия Даниловна дишканила и передала «дишкант» сыну, – а он наделил своим голосом Гришку Мелехова. Ни в одной экранизации «Тихого Дона» Мелехов дискантом не поёт – а вот надо бы. Это голос Шолоховых, матери и сына.

Вырыл сундук с архивом и лично передал Лудищеву, погрузив на машину НКВД: сохрани.

Главное, что там было: переписка со Сталиным и на две трети готовая вторая книга «Поднятой целины».

Тот сказал: сохраню.

Поехал обратно к семье в Николаевск – увозить её дальше. Потому что если немцы прорвут оборону – все эти хутора, включая Солонцовский, захватят тут же. Написал, уже в пути, 12 июня, записку Луговому: «…будут гнать скот, пусть прихватят наших коров…»

15-го отправил письмо Маленкову – кажется, был хмелён: «Обращаюсь к Вам, дорогой т. Маленков, с просьбой: мне не надо харчей, проживу так, пришлите, пожалуйста, ППШ с патронами. Эта штука сейчас гораздо нужнее всех витаминов, которые я привёз из Москвы».

ППШ ему, судя по всему, пришлют: после войны у него многие видели автомат.

Прежнего Шолохова уже не будет никогда.

Всё, что он перенёс, испытал в юности, ушло на расцвет его дара; всякая печаль, а то и беда – пригодились, обратившись в удивительные рассказы и великий роман.

То, что происходило последние десять лет, раз за разом вытаптывало посреди его души пустырь, который так и не сумеет зарасти. Горечь затопляла его сердце. Осыпалось его сознание.

Ни жуткие последствия катастрофы, ни материнская смерть, ни всё чаще и чаще закручивающее его чёрной воронкой пьянство, – ничто даром не пройдёт.

…В шолоховском доме действительно будет расположен НП. Дельный офицер, зная, в чьём полупорушенном доме приходится жить, собрал шолоховскую библиотеку и переправил в Сталинград. Великая ценность книг была непреложна для него.

Никто ещё не знал, что предстоит Сталинграду.

Из всей шолоховской библиотеки к нему возвратится только одна книга.

* * *

Шолоховы вернулись в Николаевск. Трагедия в семье наложилась на очередную, подступившую совсем близко к Вёшенской военную катастрофу – в середине июля несколько дивизий Красной армии попали в котёл в районе города Миллерово, на севере Ростовской области.

12 июля был создан Сталинградский фронт.

16 июля начались бои под Сталинградом.

21 июля Шолохов был в этом городе. Долматовский и он оказались в городе первыми из писателей-офицеров. Следом подъедет Василий Гроссман.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Шолохов встретился с главой Сталинградского обкома Алексеем Чуяновым, попросил помощи с эвакуацией семьи. Тот знал и любил шолоховские книги, понимал с кем имеет дело, искренне сопереживал недавней потере матери. Дал своего человека – Григория Маряхина, воевавшего когда-то в чапаевской дивизии, – чтобы во всём помог шолоховской семье.

Вновь вся колонна – 22 человека! – двинулась в путь на восток.

Поначалу Шолохову предложили большой дом в Уральске – это уже был Казахстан. Он отказался:

– Город забит госпиталями, людям негде голову преклонить – а у меня целые хоромы будут.

Поселились в итоге под Уральском, в селе Дарьинском, располагающемся вдоль старого русла Урала и раскиданном по склонам песчаных барханов. Дочка Светлана вспоминала: «…безлесная степь, саманные хатки, без зелени…» Дети даже плакали – уж больно тоскливо: после вёшенской их жизни у Дона. Но потом скоро привыкли, сдружились с местными – везде жизнь; всем трудно.

Поселились в саманной мазанке рядом с сельпо. Шолохов оставил семью там – и вернулся в Сталинград: шестьсот километров пути. На обратной дороге узнал: 25 июля пал Ростов-на-Дону.

10 августа командующим Сталинградским фронтом стал 49-летний генерал Андрей Иванович Ерёменко – крепко друживший с военкорами, литературе не чуждый и даже сочинявший стихи.

8 сентября в Сталинград прилетел Константин Симонов вместе с Ортенбергом. Тот, как увидел Шолохова, даже руками замахал: «Вам товарищ Сталин что велел? Лечиться? Работать над романом? Вы почему без приказа передвигаетесь по линии фронта, Михаил Александрович?»

…Сталинград ещё стоял – мирный, живой. Скоро этого города не станет.

Шолохов вернулся в Дарьинское и – начал роман.

* * *

Здоровье его, ещё совсем недавно, казалось бы, нерушимое, надломилось, как вёшенский дом. Не мог принять никакой жидкости больше глотка; через день на третий накатывали страшные головные боли: себя забывал. Лежал, закусив руку, чтоб не закричать.

В Дарьинское к нему заезжал Анатолий Виделин – тот самый, что писал на него доносы ещё при живом Евдокимове. Шолохов о тех доносах так и не узнал. Виделина принял – всё-таки человек с малой родины. Обсудили новости. Вёшенскую немцы так и не взяли, хотя Ростовскую область захватили почти всю.

Едва ли Виделин так сильно скучал по Шолохову, и уж точно между ними не водилось той дружбы, чтобы человек до самого Уральска доехал и даже чуть дальше. За Шолоховым продолжали присматривать, собирать информацию: Лудищев блюл свою службу. Виделина прислали узнать, где находится шолоховская семья, как настроение у писателя, работает ли, не пьёт ли, не имеет ли пораженческих настроений. Берия чокался с Шолоховым за новый роман – Берия должен был знать ситуацию.

Попутно Виделин рассказал, какие слухи о Шолохове ходят, чтоб посмотреть на реакцию.

– Говорят, что вы, товарищ Шолохов, семью оставили в Вёшенской, чтобы они встретили немцев…

Шолохов помолчал.

– Ты видишь, что моя семья здесь. Зачем им встречать немцев?

Виделин развёл руками:

– Может, чтоб семья сообщила немцам, что и вы хотите перейти на их сторону?

Шолохов ещё помолчал, закусив трубку, чтоб не выругаться. Сразу голова заболела.

– Ну… что ещё говорят?

– Да много чего.

– Не томи душу, Толя.

– Рассказывают, что, когда Ростов пал, у вас дома в Вёшенской ночевали два генерала, бежавшие с фронта. Что вы пили с ними до утра. Обсуждали с ними неизбежное поражение Красной армии. А потом этих генералов взяли под арест. И уже расстреляли.

– Что ж меня-то не взяли?

Виделин пожал плечами и чуть улыбнулся: всё, мол, понимаю, Михаил Александрович, но вот говорят.

– И чего генералы, а не маршалы? Или, может, и не генералы вовсе, а рядовые? И не армейцы, а – из крайкома? И не ко мне, а, например, к Лудищеву?