Время шинигами - Кайли Ли Бейкер

когда я узнала, кто он на самом деле, для объективности было слишком поздно. Больше этого не случится. Теперь я буду знать наверняка, с кем путешествую и чего он хочет, – в противном случае предпочту продолжить путь в одиночестве.

– Я не боюсь тебя, – сказала я, уставившись на него в ответ. Возможно, он думал, что сможет запугать меня мрачным взглядом, но я была королевой тьмы. – Расскажи мне, за что тебя изгнали. – Цукуёми не ответил, лишь сильнее сжал кулаки. – Что ты натворил? – спросила я, поднимаясь на ноги. – Я имею право узнать прежде, чем мы сделаем вместе еще хоть шаг.

Цукуёми издал сухой смешок и посмотрел на потухающее солнце. Наконец он взглянул мне в глаза.

– Я убил свою сестру.

Глава 7

Слова Цукуёми скользнули по мне, как дождевые капли по куполу зонта. Но когда они эхом отдались в моей голове, внутренности скрутил жгучий холод, обвиваясь вокруг сердца и вен как виноградная лоза, проникая в каждый закоулок моего естества. Все это время – с тех пор как он пришел в мой дворец – Цукуёми казался мне странным и вызывал смутную тревогу, но чего-то подобного я и представить себе не могла.

Я отстранилась.

– Ты убил Аматэрасу? – прошептала я.

– Не ее! – воскликнул Цукуёми. Хмурые брови портили его идеальную маску невозмутимости. – Я бы никогда не причинил ей вреда! Ты что, не читала «Кодзики»? У меня много сестер.

– Тогда кого? – спросила я. Мой голос был тоньше комариного писка.

Цукуёми посмотрел на меня долгим взглядом, а потом наконец расправил плечи. Его лицо вернулось к своему лунно-белому оттенку и снова лишилось всякого выражения.

– Ее звали Укэмоти, – произнес он резко и отстраненно. – Она была богиней еды.

Начинался прилив, и волны подползали все ближе, заливая наши ноги. В напряженной тишине нам слышался только шепот океана.

Будь моя совесть чиста, я могла бы развернуться и оставить Цукуёми на берегу. Возможно, у него были свои причины, даже очень веские. Между убийством хорошего и плохого человека нет большой разницы, поскольку в каждом есть и темная, и светлая сторона. Если Цукуёми мог предать свою семью, что помешает ему предать и меня?

Но ведь и я отправила своего брата на верную смерть и пролила столько человеческой крови, что могла бы заполнить ею все Восточное море. Мне ли не знать, что даже те, кто преследует благие намерения, способны на невыразимую жестокость в угоду выгоде.

– Почему? – спросила я.

– Потому что Аматэрасу… – Он замолк, качнул головой и зарылся пальцами в песок, позабыв об изяществе. – Ты должна понять, Аматэрасу – богиня не только Солнца, но и небес, и всей Вселенной, – сказал он. – Весь мой свет происходит от нее, ибо собственного сияния у луны нет. Без нее я лишь холодный камень, окутанный тенями. Ей это известно так же хорошо, как и нашим родителям. Вот почему она правит всей Вселенной, а я – только ночным небом.

Он снова замолчал, взглянул на заходящее солнце и поморщился от его пронзительного света.

– За всю нашу жизнь она попросила меня об услуге лишь раз: чтобы я спустился на Землю и навестил нашу сестру Укэмоти от ее имени. Я думал, что это будет простое задание, поэтому согласился, надеясь, что если хорошо справлюсь, то она, может быть… – Он вздохнул и закрыл глаза. В угасающем свете выражение его лица казалось болезненным. – Предполагалось, что Укэмоти устроит для меня роскошный пир. Я никогда не встречался с ней до этого, поэтому не знал, чего ожидать. Когда я вошел в ее дом, она заперла двери…

– Заходи и поешь, – предложила она мне.

Я взглянул на длинный пустой стол. За ним могла разместиться сотня человек, но там не было ни зернышка риса.

– Но что же мне есть, если тут ничего нет? – спросил я.

Укэмоти покачала головой и улыбнулась.

– Скоро все будет, – ответила Укэмоти.

До этого я никогда не видел и не пробовал пищи, потому решил, что, возможно, просто несведущ и еда появляется, только когда ты садишься за стол, или она видима только для человеческих глаз. «Если я буду задавать слишком много вопросов, Укэмоти расскажет Аматэрасу, каким я себя выставил дураком», – подумал я тогда.

Поэтому я сел за стол и стал ждать.

Укэмоти заняла место в противоположном, таком дальнем конце стола, что казалось, будто она в тысяче миль от меня. Кушанья все не появлялись. Я ощупал поверхность стола, но не почувствовал ничего, кроме гладкости кедра. Пошарил под столом и не увидел ничего, кроме отполированного деревянного пола. Я даже покосился на окна – на случай, если еда похожа на летний бриз, дующий снаружи. Укэмоти просто молчала и смотрела на меня с застывшей ухмылкой.

– Прошу прощения, сестра, – произнес я наконец, – но откуда же возьмется пища?

Она поднялась, и каким-то образом ее ухмылка растянулась еще шире, а зубы стали острее мечей.

– Из меня, конечно, – ответила она. – Я и есть еда.

Затем она откинула голову и засунула руку себе в горло.

Укэмоти с силой дернула – и изо рта на стол хлынули тысячи рыб и заскользили ко мне, шипя от желудочной кислоты. Она наклонилась вперед, и ее вырвало горой риса с запекшейся слюной, он посыпался из ее носа и глаз. А из ушей выросли стебли пшеницы, напоминавшие крученые золотые косы. Поры широко раскрылись, и из них выползли шелковичные черви и начали извиваться на столе.

Блюда текли по длинному столу – все ближе и ближе ко мне. Я застыл, словно камень.

– Ешь, брат! – сказала она. – Я создала все это специально для тебя.

Я вскочил, опрокинув стул, и бросился прочь, но она, точно паук, переползла через стол, схватила меня за щиколотки и потянула к себе. Сестра разжала мои зубы, схватила горсть горького риса и запихнула мне в рот. Рис смешался с грязью и пеплом, но Укэмоти продолжала заталкивать в меня пригоршни еды, пока я в слезах царапал ее руки и дергал за волосы, пытаясь остановить.

– Какой же бог станет плакать над рисом? – насмехалась она. – Вот почему старшая сестра не хочет делить с тобой свое небо. Вот почему мать и отец знают, что ты его недостоин.

Она смеялась и смеялась, пока звук ее голоса не превратился в скрежет стекла. Она запихивала мне в рот шелковичных червей, пока меня не стошнило, но даже после этого ее смех продолжал разрывать меня на части, скручивая жилы. Укэмоти хохотала, пока я не схватил со стола нож и не вонзил ей прямо в сердце.

* * *

Цукуёми зарылся пальцами в песок, его руки дрожали.

– Ты не родилась богиней, поэтому я не жду, что ты поймешь, – продолжал он. – Ты даже не представляешь, Рэн, каково это – смотреть, как другое божество лишает тебя сил. Мы, боги, рождаемся только потому, что у нашего существования есть цель. Используем наши силы для поддержания Вселенной. Без этих сил мы – ничто. Ничтожнее, чем люди, потому что люди, по крайней мере, могут существовать, не имея цели. Мы же живем лишь ради наших целей и сил, но из-за Укэмоти я лишился и того, и другого.

Он разжал пальцы, глядя на воду, которая уже образовала вокруг нас неглубокий бассейн.

– Я думал, что Аматэрасу будет гордиться мной. Думал, что это испытание, в котором я доказал, что силен. Но она была в ярости. Сестра сбросила меня на Землю и сообщила, что больше никогда со мной не заговорит. Вот почему день и ночь разделены и солнце с луной редко встречаются на небе. С тех пор я с ней не общался.

Он прижал ладони к глазам, словно хотел стереть эти воспоминания. Я неподвижно сидела рядом с ним: его ужасные слова обрушились на меня яростным градом.

– Мой отец стыдится меня, потому что я убил одного из его детей, потому что я такой слабый, – сказал он. – Вот отчего я – его марионетка. Оттого, что в отличие от Сусаноо, я мечтаю вернуть свой статус. Он послал меня к тебе, поскольку ему все равно, умру я или нет.

Он обнял колени руками и притянул их к груди – это была самая небожественная поза, в которой я видела его за все время нашего знакомства. Я все еще сидела неподвижно, сжимая рукава пальцами и не зная, что сказать.

Если его слова правдивы, то я вряд ли могу винить его за убийство сестры. Сама я убивала и за гораздо меньшее, чем то,