Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд

и ее может безопасно выполнить неспециалист, даже какая-нибудь хозяйка дома, не боящаяся игл. Он предлагал смелое решение – создать по всему королевству целую сеть благотворительных учреждений (по образцу Оспенной больницы), чтобы процедура дотянулась до «людей всех сословий», причем пациенты сами должны выбирать, к кому обращаться за прививкой, самостоятельно определяя, достаточно ли компетентен прививатель, врачам же надлежит снизить расценки, а бедных прививать бесплатно.

В своем «Анализе прививочной практики» (1754), одном из многочисленных трактатов по данному вопросу, в то время активно печатавшихся и распространявшихся в Британии и за ее пределами, доктор Джеймс Киркпатрик, ирландец по рождению, также предлагал идею создания по всей стране больниц-изоляторов, призывал снизить цены на прививки и даже ввести обязательные прививки для всех детей пяти лет и старше[80]. Однако он горячо возражал против оттеснения врачей на периферию процесса, настаивая: их профессиональная квалификация жизненно необходима для подгонки каждой операции под особенности здоровья и гуморального состояния конкретного пациента.

Тем не менее его собственный пространный труд, который быстро стали считать главным пособием в данной области, весьма подробно описывал подготовительные режимы для определенных возрастов и конституций, рекомендуя для детей прием нескольких гранов ревеня в качестве слабительного, чтобы выгнать червей-паразитов, а для взрослых – кровопускание и прием рвотных и слабительных, содержащих сурьму (ядовитый металл{11}) и каломель – соединение ртути, которое тогда широко использовалось как лекарство от всех болезней. Рекомендации по части рациона были весьма строгими: доктор предпочитал, чтобы в сезон пациенты потребляли «хорошую спелую репу и сочный шпинат», и признавался, что преодолел свои первоначальные опасения насчет преимуществ спаржи. При всех заявлениях о том, что надлежит полагаться на «суждение врача», подход Киркпатрика, дающий четкие инструкции, устанавливающий правила, обязательные к исполнению, и опирающийся в основном на возраст пациента, указывал на сдвиг в сторону стандартизации прививочной практики, что в конечном счете проложило путь к ее более широкому использованию.

«Анализ», переведенный на разные языки и читавшийся по всей Европе, являл собой нечто большее, чем просто медицинское руководство. Он начинался с яростной контратаки на неустанные религиозные возражения против прививок. Киркпатрик заявлял: процедура вовсе не бросает вызов воле Господа. Напротив, это «метод, открытый самим Провидением», и разум, ниспосланный человеку Богом, должен активно побуждать его стремиться к применению этой «практики, столь неоспоримо благоприятной для жизни». Прививочный метод отлично вписывался в ценности Просвещения: он был расположен посреди «безмятежных просторов разума и солнечного сияния», тогда как его предубежденные критики блуждают во мраке. Почти таким же ценным аргументом, как Провидение и разум, являлся монарший пример (это еще один британский урок, который позже доберется до России). Автор посвятил свой трактат Георгу II: «здравомыслие и решимость» короля, благодаря которым он за 25 лет до этого организовал прививку своих дочерей, «в конечном счете сохранили жизни многих тысяч подданных – его политических чад».

Некоторых церковников не убедило и это, но у британской медицинской элиты уже не существовало сомнений насчет прививок. В 1755 г. Королевский колледж врачей дал официальное одобрение прививкам от оспы. Отмечая, что успешность применения этой практики в Англии «неверно изображали иноземцы», Колледж объявил, что ранние возражения «ныне отвергнуты опытом и что в настоящее время в Англии сей метод повсеместно пользуется невиданным уважением и применяется как никогда широко; мы полагаем, что сия практика чрезвычайно полезна для человечества»[81].

Хотя в Англии поддержка прививочного метода резко выросла, соседствующие с ней страны континентальной Европы оставались скептически настроенными по отношению к этой процедуре или даже продолжали яростно противиться ей. По ту сторону Ла-Манша оспа свирепствовала не меньше, чем в Британии, однако, несмотря на первоначальное активное увлечение опытами с новой методикой (в ту пору, когда повсюду распространялись известия о прививках в британском королевском семействе), она не укоренилась ни в Германии, ни в Италии. Во Франции она стала предметом настоящей культурной войны, в ходе которой ведущие интеллектуалы противостояли консервативной медицинской элите и яростно сопротивляющейся прививочному методу католической церкви, что порождало глубокомысленные дискуссии о природе риска и принятия решений.

В полемическом письме о прививках, опубликованном в 1733 г. и быстро запрещенном во Франции, Вольтер отмечал: «В христианской Европе бормочут, что англичане – глупцы и безумцы: глупцы, ибо они нарочно заражают своих детей оспой, чтобы помешать им ею заразиться, и безумцы, ибо они безрассудно и с определенностью передают своим детям ужасную болезнь лишь для того, чтобы предотвратить зло, насчет прихода коего нет никакой определенности». Между тем англичане «именуют прочих европейцев людьми трусливыми, поступающими неестественно: трусливыми, ибо они боятся причинить небольшую боль своим детям, и поступающими неестественно, ибо тем самым они обрекают их на возможную смерть от оспы когда-то в будущем»[82].

Даже если учесть пристрастие Вольтера к сатирической провокации и его разочарованность негибкостью учреждений родной страны (и его память о собственных ужасных переживаниях, связанных с оспой времен парижской эпидемии 1723 г.), этот текст – довольно точное, пусть и сжатое описание того, как оба лагеря относились к прививочному методу. Во Франции, несмотря на то что в 1711 г. от оспы умер его дед, Великий Дофин, король Людовик XV отверг первопроходческий пример своих лондонских коллег-монархов и не рискнул прививать своих детей, трое из которых затем скончались от оспы. В Британии церковь была отделена от государства, к тому же ни правительство, ни Королевский колледж врачей не несли ответственности за общественное здоровье, однако во Франции медицинские правила и нормы жестко контролировались факультетами главных университетов. На каждом факультете позволялось обучать лишь ограниченное число врачей, и лицензия давала каждому из них право практиковать лишь в том или ином определенном районе. В результате медицинская профессия оказалась запертой в рамках строго вертикальной корпоративной системы, противящейся новым идеям, особенно тем, что приходили из-за рубежа. Медицинский факультет парижской Сорбонны автономно управлял медицинскими делами в столице, что порождало вечную борьбу за власть с королевскими докторами и еще больше способствовало подавлению всяческих новшеств. Предприимчивые английские медики-практики спокойно могли лечить всякого, кто доверится их ланцету, но, если бы их французские собратья вздумали поступать точно так же, они тем самым нарушили бы закон.

Во Франции поддержку прививочному методу оказывали не врачи и ученые, как в Британии, а философы в тогдашнем смысле слова – видные публичные интеллектуалы Просвещения, заявлявшие, что их миссия – не только понимать и критиковать мир, но и активно жить в нем, меняя его к лучшему. Encyclopédie, монументальная всеобщая энциклопедия нового мышления, составленная под редакцией Дени Дидро и Жана д'Аламбера и вышедшая в 1751 г., давала определение философа (philosophe) как «цивилизованного человека, во всем действующего сообразуясь с разумом, сочетающего в себе дух размышления и точности с нравственностью и качествами общительности». Такой человек стремится руководствоваться указаниями разума, однако не является «бесчувственным мудрецом», оторванным от общества и желающим отрицать все человеческие эмоции. Истинный философ упивается человечностью, стараясь при этом, чтобы страсти не управляли им: напротив, он намерен «обращать их себе во благо и разумно использовать их… ибо так повелевает ему разум»[83].

Прививка от оспы, сводившая воедино науку, основанную на эмпирическом подходе, и глубинные страхи родителей, стремящихся уберечь детей от беды, стала ярким воплощением того сочетания разума и чувств, которое являлось фундаментом мышления эпохи Просвещения. Французские интеллектуалы вовлеклись в эту дискуссию не только для того, чтобы сразиться за медицинский прогресс и победить догматизм и предрассудки, но и для того, чтобы побудить людей направлять эмоции в разумное русло. Это был не столько научный диспут, сколько культурная кампания, и посредством статей, брошюр и даже стихов французские деятели Просвещения обрушивали свои доводы не на закосневших представителей медицинской профессии, а на просвещенное общественное мнение. Для этих гуманитариев прививка была не просто медицинским вопросом – она касалась благополучия всего общества.

В 1754 г., через два года после того, как парижская эпидемия оспы едва не унесла на тот свет старшего сына короля, математик и специалист в нескольких других областях науки Шарль-Мари де ла Кондамин выступил в Париже на заседании Королевской академии наук с обращением в поддержку прививочного метода. Это обращение стало важной вехой в развитии науки[84]. Он заявил, что оспа (которая,