Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд

эмоции подготовило ее к интригам придворной жизни, в которую она затем погрузится. Возможно, тогда же в ней впервые пробудились сексуальные аппетиты: в своих воспоминаниях Екатерина пишет, как примерно в 13 лет на ночь клала между ног упругую подушку – воображаемую лошадь, «на которой я галопом скакала почти до изнеможения». Когда же на шум приходили слуги, она прикидывалась крепко спящей.

Свобода, которую маленькая принцесса находила в физических упражнениях, внезапно – пусть и на время – покинула ее, когда в семь лет она слегла с кашлем и болями в груди (эти симптомы стали провозвестниками того плеврита, который настиг ее в Москве). Три недели ее терзали самыми разными медикаментами, после чего доктора обнаружили, что у нее развилось искривление позвоночника – дефект, способный ухудшить ее брачные перспективы. Родители пришли в ужас. В отчаянии они обратились к городскому палачу, регулярно вешавшему приговоренных и, по слухам, искушенному в решении проблем со спиной. Он рекомендовал носить специально разработанный корректирующий корсет, а также затягиваться черной лентой, идущей через плечо, дабы силком вернуть телу нужную форму. Кроме того, ее «зигзагообразный» позвоночник и плечо следовало каждое утро, в шесть часов, протирать слюной местной девочки-служанки. К 11 годам спина у нее стала прямее, но этот опыт лишь усилил в ней ощущение собственного уродства, которое внушила ей мать, вечно заставлявшая дочь трудиться как можно усерднее, чтобы добиться «внутренних достижений». Диковинное и унизительное народное средство могло способствовать тому, что впоследствии она с презрением относилась к суевериям и предпочитала им рациональность науки, основанной на доказанных фактах, когда дело дошло до борьбы с гораздо более серьезной угрозой – с угрозой оспы.

Когда София приблизилась к подростковому возрасту, амбициозная Иоганна наконец по-настоящему обратила на нее внимание. Пришло время подыскивать дочери подходящую партию. К тому времени София сопутствовала ей во время поездок к северогерманским родственникам, и они некоторое время жили при дворах более величественных, чем в скромном Штеттине. Разумность и остроумие девочки были замечены. Во время визита к Адольфу Фредерику, старшему брату Иоганны, пара встретилась с троюродным братом Софии – Карлом Петером Ульрихом, 11-летним герцогом Гольштейн-Готторпским и единственным внуком Петра Великого, дожившим до этого времени. Мать мальчика Анна, дочь Петра, умерла вскоре после его рождения, отец же его, племянник шведского короля Карла XII, скончался незадолго до этого визита. Мальчик находился на попечении дяди Софии, кузена его отца. Несчастного сироту, бледного, болезненного и физически недоразвитого, держали вдали от других детей; его безжалостно муштровали военные инструкторы этого северогерманского герцогства. София заметила, что он уже норовит утопить свои несчастья в вине.

В 1741 г. европейская политика, эта шахматная игра, неожиданно поместила Карла Петера в выгодную новую позицию. Его незамужняя тетка Елизавета, единственная из оставшихся к тому времени в живых детей Петра Великого, в ходе бескровного дворцового переворота захватила российский престол. Благодаря закону, принятому ее отцом, новая императрица вольна была самолично выбирать преемника. Она остановила свой выбор на племяннике. Мальчик перешел в православную веру и в возрасте 13 лет сделался его императорским высочеством великим князем Петром Федоровичем. Как наследнику российского престола, ему пришлось отказаться от притязаний на шведский трон, претендентом на который вместо него стал Адольф Фредерик, дядя Софии.

Для интриганки Иоганны этот двойной ход стал чрезвычайно своевременным подарком. Она уже была связана с новой российской императрицей через своего покойного брата, умершего от оспы до женитьбы на Елизавете. Теперь же семья Иоганны возвысилась благодаря родственной связи с будущим российским императором. Не теряя времени, Иоганна отправила Елизавете неумеренно пылкие пожелания долгого царствования, а затем – портрет Софии. К огромному восторгу Иоганны, в первый день 1744 г. пришло ответное письмо. В Россию приглашали обеих – и мать, и дочь.

Иоганна и София приехали на санях в Санкт-Петербург, проделав некомфортное путешествие по морозу вдоль балтийского побережья. Императрица и великий князь находились в Москве, но усталых посетительниц встретили театрализованными торжествами с фейерверками, гигантскими ледяными горками и труппой слонов, проделывавших цирковые трюки во внутреннем дворе Зимнего дворца. Показная и поверхностная величественность города, выстроенного в начале века царем Петром I в рамках его великой миссии – развернуть Россию лицом на запад, в сторону Европы, противоречила неприглядной закулисной реальности – неоконченной стройке на болоте, среди грязи, луж и шатких деревянных лачуг. Даже в 1774 г. философ Дени Дидро, посещая город, заметил, что тот являет собой «беспорядочную смесь дворцов и хижин, где grands seigneurs{13} окружены крестьянами и поставщиками двора»[97]. Позже Екатерина подчеркивала, какие большие изменения возникли здесь благодаря ее собственной программе усовершенствований: «Могу прямо сказать, что я застала Петербург почти полностью деревянным, однако оставляю его со зданиями, украшенными мрамором»[98].

Проведя в столице всего два дня, немецкие принцессы двинулись в Москву в составе каравана из более чем двадцати саней, которые спешили прибыть в древнюю столицу ко дню рождения великого князя[99]. Невероятно разогнавшись перед самым концом пути, они успели в срок. Их встретил Петр, после чего они были официально представлены самой императрице в ее покоях. Елизавета, крепкая женщина 34 лет (на Софию произвели большое впечатление ее красота и то, с каким величественным достоинством она держалась), поцеловала и обняла посетительниц, а Иоганна произнесла чрезмерно пылкую благодарственную речь.

Встреча прошла успешно, однако царственную помолвку пока нельзя было считать делом решенным. За этот брак выступала одна из дворцовых фракций, стремившаяся к сближению с Пруссией, но ей противостояла другая, искавшая брачного альянса с Австрией или Англией. София брала уроки русского, православной веры и танцев, но ей требовалось еще и освоить навыки выживания, необходимые для того, чтобы ориентироваться в хитросплетениях политики российского двора и запутанных взаимоотношений тех, кто его составляет. Она оправилась от болезни, но обнаружила, что оказалась между двух огней – своей матерью, вечно плетущей интриги и непопулярной при русском дворе, и своим предполагаемым женихом, человеком довольно непредсказуемым. «Положение мое делалось все опаснее. …Я тщилась подчиняться одной и угождать другому», – вспоминала она в своих мемуарах[100].

София быстро раскусила Петра, играя с ним во всевозможные игры и рассказывая ему о розыгрышах, которые она устраивала: «Детская живость в избытке присуща была нам обоим». Она мудро отказалась внять просьбе его наставника и помочь «исправить» этого незрелого шаловливого мальчика – на том основании, что такие попытки «уже отвратили от него свиту и теперь могли бы отвратить и меня». Еще труднее было угождать своенравной мотовке Елизавете, которая то осыпала ее дорогими подарками, то вдруг переставала выказывать какую-либо симпатию к ней. София, вечно боявшаяся чужой неприязни, всеми силами старалась завоевать расположение женщины, от покровительства которой зависела ее судьба. «Уважение мое к императрице и моя благодарность ей были велики чрезвычайно», – писала она.

Ее усилия оказались не напрасны. Постоянное непрошеное вмешательство Иоганны вызывало у императрицы досаду, но она все же решила, что София подходит на роль невесты ее племянника, и юная принцесса написала отцу в Штеттин, испрашивая разрешения перейти в православие.

28 июня 1744 г., облаченная в алое и серебристое, пройдя помазание елеем и отбарабанив церковнославянский текст, который она зазубрила, «словно попугай», София была принята в лоно православной церкви во время роскошной церемонии, проходившей в Москве. Сама она никогда не отличалась особой набожностью, однако инстинктивно чувствовала колоссальную важность, которую имеют в России церковные ритуалы и пышные обряды. Впоследствии, когда она стала императрицей, это наблюдение оказалось для нее поистине неоценимым. С крещением она получила и новое имя – Екатерина Алексеевна. На другой день они с Петром официально обручились, благодаря чему она стала великой княгиней.

Осень прошла в вихре театрализованных придворных увеселений – званых вечеров, маскарадов, а также «метаморфоз» – балов, где женщины наряжались в мужское платье, а мужчины – в женское: Елизавета требовала их проведения, так как они давали ей возможность, одевшись мужчиной по тогдашней моде, продемонстрировать свои стройные ножки{14}. Но все это продлилось недолго. В декабре, когда