Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд

жене, «совершенно отойдя от дел», он снова обратился за советом к Фозергиллу и вызвался бесплатно поработать армейским врачом в английских войсках[62]. Он отправился на север, чтобы присоединиться к королевской армии под командованием принца Уильяма Августа, герцога Камберлендского, в ланкаширском Престоне. Оттуда он вместе с войсками двинулся к Карлайлу. Гарнизон Карлайла сдался, когда шотландцы ретировались на другую сторону шотландско-английской границы.

С облегчением осознав, что теперь он «нашел себе истинно полезное занятие», Томас вернулся домой в Хартфорд, где его встретило новое и неожиданное счастье. В июне 1746 г., всего через два месяца после того, как якобитскую армию в сражении при Каллодене жестоко и окончательно разбили британские силы, он женился второй раз, снова выбрав себе жену, не принадлежащую к его собственному религиозному сообществу. Он обменялся брачными обетами с Энн Айлс, кузиной его первой жены, в часовне больницы Аска в лондонском Хокстоне – довольно красивого здания с колоннами, принадлежавшего Почтенной компании галантерейщиков (одной из самых старых купеческих гильдий столицы). Томас Димсдейл, квакер и чужак, ныне стал человеком, принятым в хорошем лондонском обществе. Энн, родившаяся в деревне Роксфорд неподалеку от Хартфорда, имела 9000 фунтов приданого – сумму столь значительную по тем временам, что ее семья даже составила брачный договор, описывавший, что должно произойти с этими средствами, если брак обернется не так, как намечалось.

После периода траура, проведенного в добровольном изгнании из местного квакерского сообщества, Томас распрощался с одиночеством. Несмотря на настороженное отношение родителей жены, его второй брак продлится более 32 лет. У супругов родилось семеро детей, переживших младенчество. После смерти Энн Томас писал: «Мы оба полагали наш союз самым счастливым, какой только может быть». Он объяснил это «приязненною и покорною натурою» жены и «ее нежною заботою»: «Я всем сердцем отдаю себе отчет, что у меня имелись недостатки, однако любовь моя была весьма велика»[63]. Кроме того, он обеспечил себе финансовую безопасность, что уняло тревогу о деньгах, вечно снедавшую его даже во времена профессионального процветания. От бедности и тюрьмы его отделяло всего два поколения, к тому же Томас родился диссентером, но он знал, что деньги закрепляют за ним высокое положение в мире. Состояние Энн прибавилось к немалому наследству, которое он получил от отцовского кузена Джона Димсдейла. Более того, это наследство еще больше увеличилось после того, как в 1745 г. скончалась кавалерственная дама Сюзанна Димсдейл{8}, вдова Джона. Завещание Сюзанны, где упоминаются «все мои экипажи, коляски, дилижансы, лошади, предметы сельского хозяйства, скот», отражает не только транспортные условия того времени – оно показывает, что преуспевающий английский врач, такой как Джон Димсдейл, мог в то время нажить неплохое состояние[64].

За какие-то несколько лет Томас узнал и любовь, и потери; он дважды продемонстрировал готовность следовать зову сердца и разума наперекор своему добродетельному, но налагающему слишком строгие ограничения религиозному сообществу. Он обзавелся успешной медицинской практикой, но готов был отказаться от комфортной жизни в ярмарочном городке ради того, чтобы лечить больных и раненых в ходе нелегкого зимнего конфликта. Сохраняя квакерский пацифизм, он тем не менее стал непосредственным свидетелем реалий войны и той политики, которая за ней стоит. Кроме того, примерно в это же время Томас начал применять в своей практике новую процедуру, которая стала настолько важным прорывом в медицине, что он тут же воспылал надеждой на ее повсеместное распространение. Речь идет о прививании оспы.

К тому времени, когда Томас Димсдейл начал прививать пациентов в Хартфорде и за его пределами, яростная «война брошюр» в Британии, связанная с этим методом, сменилась широким его одобрением – во всяком случае, в медицинских кругах. Шум вокруг кампании, проведенной Мэри Уортли-Монтегю, и последующего королевского эксперимента породил острый интерес к проблеме профилактического лечения и ожесточенные дискуссии по ее поводу, однако сами по себе примеры высокопоставленных особ не помогли урегулировать этот вопрос. Истории о принцессах, ворах и сиротах уступили место статистике, сыгравшей важнейшую роль в принятии обществом прививочного метода.

Вскоре после того, как в августе 1721 г. были привиты узники Ньюгейтской тюрьмы, газетные сообщения об этом опыте дошли до Томаса Неттлтона, врача, получившего образование в прогрессивном Утрехтском университете и работавшего теперь в Галифаксе (в своем родном Западном райдинге Йоркшира{9}), известном производством шерсти. Эпидемия оспы вовсю бушевала в этом городке и в окрестных деревушках, прячущихся среди холмов. Недуг без разбора уносил и детей, и взрослых. Неттлтон часто посещал безнадежно больных, «случаи коих были столь ужасны, что не позволяли дать им никакого облегчения», и это побудило его принять радикальное решение – лично испытать новую методику, «которая обещает благополучно провести множество лиц через сие жестокое поветрие с немалою легкостию и весьма безопасно»[65].

Используя в качестве инструкции описания прививок в Турции, опубликованные за несколько лет до этого в журнале Королевского научного общества, он произвел по одному надрезу на руке и противолежащей ноге своего первого пациента и внес туда по две-три капли гноя, взятые у больного оспой. К его полному восторгу, процедура сработала, «превзойдя все ожидания». Испытуемый пациент оправился после прививки, и Неттлтон привил свыше 40 местных жителей, используя собственную импровизированную методику. Никто не умер; серьезных побочных эффектов было мало. На каждом шагу он встречал зримые подтверждения свирепости натуральной оспы. Так, он отмечал, что привил девочку «из семьи, где перед сим одного за другим похоронили трех детей, скончавшихся от оспы».

Во всем этом была лишь одна отрицательная сторона: к немалому огорчению врача, его усилия встретили «яростное противудействие» многих «честных и благонамеренных» критиков, считавших, что эта практика незаконна. Кое-кто из них даже распространял «фальшивые и безосновательные сообщения, в коих сам предмет подавался в весьма искаженном виде». Эти слухи отбили у некоторых родителей желание привить себя или своих детей, причем впоследствии многие из этих детей умерли от оспы. Прививочный метод только-только начал набирать обороты, а антипрививочники уже вовсю распространяли лживые новости.

Неттлтон проводил свои опыты в одиночку, вдали от Лондона, и ему хотелось заручиться столичной поддержкой, которая могла бы помочь убедить его местных оппонентов. Он поделился своими находками с Уильямом Уитакером, другом и коллегой-врачом, работавшим в столице. Уитакер передал его письмо Джеймсу Джурину, секретарю Королевского научного общества, выдающемуся врачу и искусному математику. Это взаимодействие оказалось поистине бесценным. Сенсационное сообщение из Галифакса зачитали на заседании Общества в мае 1722 г., вскоре после прививки двух принцесс. Джурин тут же затребовал подробности. Неттлтон прислал отчеты о собственных исследованиях, в ходе которых решил оценить безопасность новой процедуры путем «как можно более широкого сравнения, какое только позволит наш опыт» опасности натуральной и привитой оспы[66].

Собирая данные об уровне смертности от оспы в Галифаксе, а также других городах Йоркшира и соседних Ланкашира и Чешира, Неттлтон обнаружил, что из 3405 человек, которые во время эпидемии заразились этим недугом естественным путем, умерли 636 (примерно каждый пятый), тогда как из привитых им самим не умер никто (к тому времени им был привит 61 человек). Он свел цифры в нехитрую таблицу, отмечая количество случаев оспы и смертей от нее для каждого места, и порекомендовал этот сравнительный подход Джурину, добавляя: «Я в полнейшей мере отдаю себе отчет, что вам потребуется великое множество наблюдений, прежде чем вы сумеете прийти к сколь-либо определенным выводам». Как указывал Неттлтон, даже если от прививки кто-то умрет, можно будет, по крайней мере, взвесить соответствующие показатели при помощи (как он это называл) «купеческой логики»: «Надлежит подсчитать прибыли и убытки, дабы уяснить, в какую сторону склоняется баланс… и на основании сего вынести суждение».

Сегодня это проведенное Неттлтоном прямое сравнение показателей смертности не кажется нам чем-то особенно примечательным, однако оно являло собой значительную веху в истории медицины. Сделанный им в 1722 г. анализ безопасности прививок от оспы – вероятно, первый известный нам пример использования количественного метода оценки той или иной медицинской