Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд

ежедневно имел счастье посещать». Все это сильно отличалось от домашних визитов к больным Тейдон-Гарнона. Томас проходил обучение практическому врачебному делу в профессиональной среде, у лучших из лучших.

Но во время обучения Томаса семью Димсдейл потрясла трагедия – увы, слишком типичная для того времени. Сюзанна, старшая сестра Томаса, вышедшая замуж и проживавшая в Хартфордшире, в 24 года умерла от оспы и преждевременных родов. «Мое дорогое дитя… покинуло сей мир 20 февраля 1732 г. от оспы и ожидания разрешения от бремени, а новорожденный сын ее умер спустя несколько дней после нее и погребен был в ее могиле в Бишопс-Стортфорде», – писала в дневнике ее мать[56]. Итак, подобно Мэри Уортли-Монтегю Томас вошел в число тех, кто потерял брата или сестру из-за «пятнистого чудовища». Стремление дать сдачи смертельному недугу до конца жизни имело для него и личный характер.

Через два года его обучение завершилось, и в возрасте всего 22 лет Томас обзавелся собственной хирургической практикой. В то время это был молодой человек приятной наружности, с открытым и серьезным лицом и ямочкой на подбородке. Он начал карьеру не в Эссексе, а в Хартфорде, где унаследовал недвижимость и медицинскую практику от сэра Джона Димсдейла, бездетного кузена своего отца. Следуя квакерской традиции, Друзья, проживавшие в предыдущем месте богослужения новоприбывшего, составили рукописное рекомендательное свидетельство для хартфордского собрания квакерского общества за подписью шести свидетелей. Документ датирован 29 мая 1734 г. В нем сообщается, в частности, что

…во время жительства среди нас разговор его всегда был приличен и никогда не затрагивал никаких персон по части возможного брака, согласно представлению оных же персон. Таким образом, мы рекомендуем его вашему заботливому попечению и руководству, ибо он происходит от достойных родителей. Мы питаем надежду и желание, что он и впредь будет сохранять столь же смиренное состояние, идя по пути Истины[57].

За последующие пять лет молодой хирург неплохо расширил практику, вполне удовлетворяя ожиданиям, налагаемым на него верой, в которую был погружен с рождения. Но в 1739 г. он совершит нечто абсолютно неожиданное, отвратившее его (по крайней мере, на время) от пуританских Друзей. Он женится на «посторонней».

Доктор Джеймс Джурин, секретарь Королевского научного общества

2. Смертельная лотерея

Билет выпадает всякому, и каждый год многие принуждены вытянуть Смерть.

Шарль-Мари де ла Кондамин[58]

Солнечный свет щедро лился в стрельчатые окна лондонской церкви Сент-Бенет-Полс-Уорф, где Томас Димсдейл венчался с Мэри Брэсси, единственной дочерью члена парламента от Хартфорда. Было 13 июля 1739 г. Церковь, выстроенная по проекту знаменитого Кристофера Рена из кирпича цвета бычьей крови и портлендского известняка, стоит ровно посередине между берегом Темзы и прославленным шедевром Рена – собором Святого Павла в самом сердце британской столицы. В храме новобрачные произнесли свои обеты перед англиканским священником, явно бросая вызов традиционному для квакеров отказу от священства в пользу «внутреннего света», сияющего внутри каждого человека. Брак занесли в приходскую книгу, а Друзья в своих, как всегда, весьма скрупулезных записях не преминули отметить, что они осуждают Томаса за выбор жены, не принадлежащей к их сообществу, и что они предпринимали усилия, чтобы он одумался и раскаялся.

С социальной точки зрения этот брак был вполне приемлемым – и даже выгодным – для амбициозного молодого хирурга. Натаниэль Брэсси, отец Мэри, банкир и политик, был сыном богатого банкира-квакера, хотя сам и не принадлежал к числу Друзей; ее мать Бития была дочерью сэра Джона Фрайера, баронета, купца и видного прихожанина пресвитерианской церкви. Однако квакерам Хартфорда брак с «посторонней» виделся «неблагопристойной практикой», которая бросает вызов чистоте их религиозного сообщества и на которую нельзя закрывать глаза. Двум местным членам Общества Друзей, Джону Прайору и Томасу Граббу, поручили нанести визит Томасу и в домашней обстановке «попытаться воззвать к его благоразумию», дабы он осознал свой проступок[59]. Они послушно посетили его, однако в записях Хартфордского собрания указано: хотя он был готов вежливо выслушать их, усилия посетителей не увенчались успехом. «По-видимому, в настоящее время он не расположен услышать Истину», – отмечается в этих записях. «Отступнику» был нанесен еще один визит, но и он оказался неудачным. Впрочем, настойчивые Друзья решили, «проявляя… известную снисходительность к нему», дать ему еще один шанс признать свой проступок.

В ходе третьего визита, уже в 1741 г., Томас известил Прайора и Грабба, что ему больше нечего предложить собранию, и члены сообщества в конце концов оставили надежду «образумить его и добиться, чтобы он признал вышеописанный проступок». Против доктора было составлено особое свидетельство, где указывалось, что он женился на человеке, «не принадлежащем к нашему религиозному Обществу, вопреки Доброму Порядку и дисциплине, утвердившимся между Друзьями», к тому же остался глух к неоднократным увещеваниям, призывавшим его принести извинения. Собрание сочло его деяния «несогласными с той Истиной, которую он открыто исповедовал вместе с нами как с людским сообществом» и провозгласило: «Мы не можем придерживаться единства с ним как с членом нашего Религиозного Общества, пока он не проникнется искренней скорбью касательно вышесказанного проступка». Свидетельство зачитали вслух, а в 1742 г. доставили Томасу. Молодой человек, воспитывавшийся как ревностный квакер, имевший происхождение, которое уходило к самым истокам общества, теперь был «отрешен» от нее (характерный квакерский термин).

Чтобы бросить вызов догматам своего религиозного сообщества, проживающего в маленьком ярмарочном городке, от Томаса Димсдейла требовались нешуточная храбрость и известное упрямство: он наверняка понимал, что тем самым, скорее всего, навлечет на себя и неодобрение собственной семьи. Однако после того, как он путем кропотливых умозаключений приходил к какому-то выводу, он не склонен был менять свое мнение. Он любил Мэри Брэсси и, коль скоро женитьба на ней требовала от него предстать перед священником, готов был смириться с последствиями – и, быть может, даже приветствовать их. «Отрешение» позволило ему уйти от строгих ограничений Общества Друзей, дало ему возможность спокойно следовать своим медицинским целям и накапливать богатство (он ценил деньги больше, чем сам готов был себе признаться).

Новобрачные не могли предвидеть, что жертва Томаса купит им лишь краткие несколько лет счастья. В феврале 1744 г., меньше чем через пять лет бездетного брака, Мэри умерла. Томас пришел в отчаяние. Овдовев в 32 года, чувствуя себя совершенно потерянным без женщины, ради которой он оставил свою веру, Томас обратился за советом к другу-квакеру – доктору Джону Фозергиллу, талантливому врачу, уроженцу Йоркшира, начавшему обучение в больнице Святого Фомы, как раз когда Томас завершал там собственные штудии. Фозергилл уже тогда являлся влиятельной фигурой в медицинских и квакерских кругах Лондона, и его покровительство впоследствии перевернуло жизнь Томаса. Он практично предложил другу отвлечься, убеждая безутешного молодого вдовца присоединиться к своей кампании по сбору средств для английской армии, сражающейся с якобитами – шотландскими мятежниками, стремившимися свергнуть короля Георга II, принадлежавшего к Ганноверской династии, и вновь отдать британский престол католикам Стюартам[60].

Основная часть британских войск завязла на континенте (в континентальной Европе шла нескончаемая война), и шотландцы под предводительством Молодого Претендента – принца Карла Эдварда Стюарта сумели в конце 1745 г. пробиться на юг, в Англию, достигнув Дерби в ходе марша на столицу. Для защиты королевской стороны спешно формировались добровольческие части, однако скудные припасы и слишком легкая одежда мешали им сражаться в условиях необычно суровой зимы. Пацифистские принципы квакеров запрещали им воевать за свою страну или финансировать закупку оружия, поэтому они решили вместо этого собирать деньги на то, чтобы обеспечить каждого солдата (за короля билось около 10 000 человек) двубортным шерстяным камзолом и брюками[61]. Это было практическое дело, на которое Томас мог с чистой совестью жертвовать средства.

Неподходящее обмундирование оказалось не единственной проблемой, терзавшей английские войска, пока те пытались остановить продвижение «красавчика принца Чарли» и его мятежников-якобитов, – серьезные опасения вызывала нехватка врачей и хирургов, которые могли бы лечить больных и раненых бойцов. Томасу наконец выпал шанс не только оказывать благотворительную денежную поддержку, но и помогать в качестве специалиста. Обязанности более не удерживали его в Хартфорде. По-прежнему скорбя об умершей