Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд

Уолпола, стал одним из первых аристократических младенцев, подвергнувшихся этой процедуре наряду с детьми австрийского посла, а также будущим романистом Генри Филдингом и его братом и сестрой[46]. В 1723 г. Мэри сообщала сестре, что «леди Бинг привила обоих своих детей… Полагаю, у них все обойдется вполне благополучно. …Весь город проделывает то же самое, и меня буквально разрывают на части, зазывая в гости, так что я принуждена сейчас на время укрыться в деревне».

Среди всех знатных семейств, быстро последовавших ее примеру, одно имело больше влияния, чем все остальные, вместе взятые, – речь идет о королевской семье. Благодаря своему происхождению, обаянию и остроумию Мэри обладала хорошими связями при дворе и часто посещала Сент-Джеймсский дворец. Там она играла в карты с королем Георгом I (этот принц из Ганноверской династии взошел на британский престол в 1714 г. после смерти королевы Анны) и присоединилась к кружку, центром которого была его невестка Каролина Ансбахская, принцесса Уэльская, интеллектуалка, отличавшаяся научным складом ума.

Анна, старшая дочь Каролины, едва избежала смерти от оспы примерно в то же самое время, когда маленькой Мэри Монтегю сделали прививку, поэтому неудивительно, что встревоженная мать Анны очень хотела защитить двух младших дочерей от этого недуга и узнать подробности, касающиеся новой процедуры. Поддерживаемые принцессой, несколько врачей (в том числе и сэр Ганс Слоун) подали королю петицию с просьбой разрешить провести прививочные испытания на осужденных узниках Ньюгейтской тюрьмы, с тем чтобы добровольцам, отобранным затем для участия в опытах, было даровано помилование. Монарх дал согласие.

К так называемому королевскому эксперименту, сопровождавшемуся большой газетной шумихой, приступили в августе 1721 г. Его официальными покровителями стали Каролина и ее супруг, будущий король Георг II. Об этических соображениях никто не заботился. Для участия в опыте отобрали троих мужчин и двух женщин: все это были воры, осужденные за кражу различных товаров (в том числе париков, наличных денег и персидского шелка) и единодушно клявшиеся, что никогда не болели оспой. Мейтленд лично сделал каждому из них прививку в обе руки и в правую ногу под бдительным надзором Слоуна и личного врача короля. Третьей женщине внесли в ноздри растертые оспенные струпья в попытке воспроизвести альтернативную прививочную методику, применяемую в Китае. Свидетелями испытания стали 25 докторов, хирургов и аптекарей.

У пяти узников появились вполне ожидаемые пятна (в количестве нескольких дюжин у каждого) и легкая лихорадка. Они быстро выздоровели, хотя назальный метод оказался весьма некомфортным. У одного мужчины не появилось никаких симптомов. Как выяснилось, он солгал, чтобы получить свободу, а на самом деле уже болел оспой. Результаты эксперимента убедили Слоуна, что прививка порождает слабую форму оспы и не оказывает воздействия на тех, кто уже переболел ею естественным образом.

Оставалось проверить один важнейший факт: действительно ли мягкая форма болезни, искусственным путем вызываемая с помощью прививки, дает полный иммунитет к натуральной оспе? Существовал лишь один способ, позволявший удостовериться в этом: следовало подвергнуть воздействию натуральной оспы кого-то из привитых арестантов, поэтому Элизабет Харрисон, 19 лет, отправили выхаживать нескольких больных оспой, в том числе одного школьника, с которым ей приказали спать рядом на всем протяжении его болезни. Элизабет не заболела – Слоун и его коллеги-врачи получили нужное доказательство.

Принцесса Каролина продолжала размышлять о том, стоит ли ей прививать двух младших дочерей. Проведенные опыты не до конца убедили ее. Чтобы проверить действенность процедуры именно применительно к детям, она заплатила за еще одно клиническое испытание – на представителях группы, чьи тела, по сути, рассматривались как собственность государства: для эксперимента отобрали шесть юных сирот, содержавшихся в вестминстерском приходе Святого Иакова. Эти дети тоже успешно оправились после прививки, и The London Gazette поместила специальное объявление, извещавшее, что каждый день в утренние и дневные часы они будут выставлены на всеобщее обозрение в одном доме в Сохо, дабы «удовлетворить любопытство всех желающих»[47].

С благословения их деда Георга I и с разрешения парламента 11-летней принцессе Амелии и 9-летней принцессе Каролине наконец сделали прививку в апреле 1722 г. Процедуру осуществил королевский хирург Клод Амиан. Ему ассистировал Мейтленд под общим надзором Слоуна[48]. Здоровье девочек, как и в случае подопытных узников и сирот, вскоре восстановилось. Принц и принцесса Уэльские стали активно показывать их при дворе, где дети исполняли специально поставленные танцы, призванные продемонстрировать их цветущее здоровье[49]. Подобно Мэри Уортли-Монтегю (а через несколько десятилетий – и российской императрице Екатерине II), Каролина Ансбахская сознавала, что одних лишь научных фактов зачастую недостаточно для того, чтобы устранить сомнения в пользе прививок. Здесь играют важнейшую роль и другие соображения: связи между людьми, сила личного примера.

Члены королевского семейства, принадлежащего к Ганноверской династии, стали ярыми сторонниками и пропагандистами прививок против оспы и оставались таковыми на протяжении всего XVIII столетия. Георг I отправил Мейтленда в Ганновер, для того чтобы тот сделал прививку Фридриху, внуку короля. Кроме того, монарх написал своей дочери Софии Доротее, королеве Пруссии, рекомендуя эту процедуру[50].

Принцесса Каролина и будущий король Георг II продолжали прививать свою растущую семью. Позже Георг III и королева Шарлотта привили всех своих пятнадцать детей. Два их сына все же умерли, но монаршая чета продолжала неуклонно поддерживать прививочный метод, поощряя его распространение и за границей посредством английских врачей, таких как Томас Димсдейл.

Однако по мере того как принц и принцесса Уэльские все больше пропагандировали это революционное достижение медицины, уже набирало силу антипрививочное движение. Семейства, входящие в элиту, требовали прививок, и врачи спешили удовлетворить их запросы. Из-за этой спешки произошли две трагедии, о которых весьма широко сообщалось: четырехлетний сын одного английского графа, привитый Мейтлендом, умер вскоре после процедуры, а лакей, служивший в Хартфорде, скончался после того, как подхватил оспу от привитого ребенка, проживавшего в доме. Первый случай показывал, что сама процедура сопряжена с некоторым риском, второй же выявлял неприятную истину: привитые пациенты во время восстановления могут (несмотря на то, что они привиты) заражать окружающих натуральной оспой.

Уильям Вагстафф, врач больницы Святого Варфоломея и член Королевского научного общества, подчеркивал опасность случайного заражения в пространном открытом письме, опубликованном всего через несколько недель после завершения королевского эксперимента[51]. Как утверждал Вагстафф, привить пациента – это все равно что сознательно поджечь дом и из-за этого обратить в пепел всю округу, даже если первый дом в результате уцелеет. «Когда же не только привитые, но и заразившиеся от них умирают от сего недуга, всякому родителю пора задуматься над тем, что он делает, прививателю же нелишне осознать, что он в ответе за все последствия», – кипятился он.

Подобно всем своим современникам-медикам, он пытался осмыслить новую методику в понятиях классической гуморальной теории и предупреждал, что вещество из пустул, вводимое в кровь пациентов, невозможно должным образом вывести через кожу, а кроме того, заявлял, что до сих пор неизвестно, как рассчитывать дозу, необходимую для каждого конкретного пациента. Он подчеркивал, что «сей эксперимент все отдает на волю неопределенности» и не гарантирует, что иммунитет, который при этом якобы достигается, будет постоянным.

Как писал Вагстафф, врачи не должны слишком торопиться в своем одобрении практики, недостаточно подкрепленной рациональными доводами или фактами. Язвительно намекая на царственных родителей, становящихся законодателями светских обычаев, он отмечал, что «мода на прививку от оспы покамест торжествует, проникнув даже в самые блестящие семейства». Мэри Уортли-Монтегю догадалась ухватиться за мудрость турецких старух и начать распространять ее, но доктор Вагстафф, обуреваемый предрассудками, отвергал прививки как раз из-за того, что они происходят с Востока, где средоточием их применения являются женщины, а не мужчины. Он возмущенно писал: «Потомки, вероятно, едва ли сумеют поверить, что эксперимент, практикуемый лишь немногими несведущими женщинами из безграмотного народа, не склонного к размышлению, внезапно и притом на основании лишь шаткого опыта будет перенят одной из просвещеннейших стран мира и найдет себе путь даже в королевский дворец».

Еще один критик