Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

В Петах-Тикве и Ришон-ле-Ционе

Джеймс Ротшильд, сын барона Эдмона де Ротшильда, в это время тоже находился в стране. По поручению отца он возглавлял Палестинское колонизационное общество, важной задачей которого было также привлечение богатых евреев и их капиталов к возрождению Эрец-Исраэль. В Палестину он приехал из Каира на поезде вместе с Черчиллем, с которым был дружен уже много лет. Рутенберг обратился к нему с просьбой финансировать его предприятия в Эрец-Исраэль. Джеймс Ротшильд дал согласие. Теперь он ожидал утверждения правительством электрических концессий. Он понимал, что многое зависит от министра колоний Черчилля и Верховного комиссара Сэмюэла.

Перед возвращением в Лондон Черчилль пожелал посетить один из посёлков еврейского ишува и обратился к Ротшильду и Рутенбергу. Решили поехать в Петах-Тикву. Направляясь на приморскую равнину, Черчилль расчитывал также увидеть место на реке Яркон, где по проекту Рутенберга предполагалось построить электростанцию. Совет Петах-Тиквы с энтузиазмом откликнулся и организовал им тёплый приём. Жители соорудили сцену и поставили стулья. Вместе с важными гостями Черчиллем и Ротшильдом на сцену поднялся и Рутенберг. Барон на иврите поблагодарил поселенцев за сердечную встречу и неожиданно для Рутенберга представил его публике.

— Со мной сегодня в вашем прекрасном посёлке находится Пинхас Рутенберг. Он уже полтора года житель этой страны. Перед тем, как прийти сюда, мы были на Ярконе и говорили о развитии вашего посёлка благодаря орошению водами этой реки, которое будет осуществлено по его проекту. Он сам расскажет об этом. Вы знаете, что все слова улетучиваются, мои слова тоже. Остаются только дела.

Зал взорвался возгласами одобрения. Ведь даже сын основателя посёлка барона Ротшильда сказал о нём с восхищением. Да, он приехал сюда действовать, работать, а не говорить. В Америке он создавал общественное движение — Еврейский конгресс, а здесь его цель — движение машин. Но ему придётся что-то сказать. Он поднялся и осмотрел зал.

— К сожалению, я не говорю на иврите, как Ротшильд. Честь ему и хвала. Я вынужден попросить у вас прощения. Всё время моего пребывания в Эрец-Исраэль у меня не было ни минуты, чтобы выучить иврит. Поэтому я буду говорить на идиш.

В зале началась буря. С одной стороны кричали: иврит, говори только на иврите. С другой стороны галдели: дайте ему говорить на идиш. Нашёлся один, который выпалил слова упрёка: не нужно стесняться мамэ лошен. Зал продолжал шуметь, возле двери началась драка. Рутенберг продолжил говорить на идише, но его не слышали.

— Если не дадите господину Рутенбергу сказать, мы отсюда уйдём! — закричал барон.

Зал затих, и Пинхас понял, что теперь его услышат. Он рассказал, что разрешения на выполнение работ уже готовятся и скоро можно будет к ним приступить. Петах-Тикве потребуется уже сейчас внести платежи, чтобы получить электричество и воду от предприятия. Он говорил медленно, уверенно и тихо. И несколько раз подчеркнул, что речь идёт не об отношении к нему, а о бизнесе. Он сказал всё, что хотел, но для него это был трудный опыт: он привык к уважению и вниманию со стороны русских рабочих в Санкт-Петербурге, евреев-сионистов и американского общества. А евреи ишува — народ непокорный, упрямый и непреклонный.

В начале апреля семья Черчилль выехала из Иерусалима в Яффо. Сопровождавший их Герберт Сэмюэл предложил министру перед отъездом посетить находящийся недалеко Ришон-ле-Цион.

— Там снова будут шуметь и не давать слова сказать, как в нашем парламенте? — не без иронии сказал Черчилль.

— Не волнуйся, Уинстон, я совету поселения преднамеренно о нашем визите ничего не сообщу, — произнёс Сэмюэл.

— Ладно, поехали, — согласился Черчилль. — Честно говоря, я заинтригован. Название у него какое-то особенное.

— Место прелюбопытное. Ты не пожалеешь. Наш друг Пинхас тоже поедет. Но выступать перед кагалом он не будет.

Черчилль добродушно посмотрел на Рутенберга и усмехнулся.

— Ты, Пинхас, в Петах-Тикве хорошо выступил, — заметил министр колоний. — Ты боец и несгибаемый революционер.

— Я, Уинстон, с революцией завязал. Теперь желаю наверстать упущенное время и осуществить революцию в этой стране. Техническую, а не политическую.

— Такой переворот может провести только хорошо образованный, волевой человек. Уверен, ты сумеешь. Я к тебе за этот месяц хорошо присмотрелся. Как был ты революционером, так и остался. От этой ипостаси избавиться невозможно.

— Думаю, что как раз всё наоборот, — возразил Рутенберг. — Революция призывает к себе людей, способных исполнить её задачи. Она как бы сортирует людей, даёт сильным и волевым шанс себя проявить.

— А ты философ, Пинхас. Возможно, ты прав. Хотя, конечно, она и воспитывает людей и закаляет характер. Я слышал, ты был членом Временного правительства.

— Был помощником губернатора, комиссаром Петрограда. Но членом правительства не стал, хотя арестовали меня вместе с ними. С Александром Фёдоровичем Керенским находился в прекрасных отношениях, но ему не удалось удержать власть от развала.

— Ты мне рассказывал, что советовал ему арестовать и расстрелять Ленина и Троцкого. Будь я на его месте, я бы так и сделал. Жаль, что он тебя не послушал.

— Он честный верующий человек. Он просто не желал проливать кровь.

— Большевики этим воспользовались и совершили кровавый переворот, — вздохнул Черчилль. — Об этом можно говорить часами, друзья. Поехали в ваш…

— Ришон-ле-Цион, — подсказал Сэмюэл.

— Именно, — улыбнулся министр.

После зимних дождей дорога уже успела высохнуть под тёплым апрельским солнцем. Поэтому добрались довольно быстро. Автомобиль остановился возле построенного из красного кирпича здания.

— Вначале посёлок создавался, как сельскохозяйственное поселение, — пояснил Сэмюэл. — Но в отличие от Петах-Тиквы, рядом нет реки, источника воды. Тогда один из основателей посёлка Иосиф Файнберг поехал в Париж, встретился с Эдмоном де Ротшильдом и попросил денег