Восстание - Юрий Николаевич Бессонов

Василий Нагих пробыл в батальоне екатеринбуржцев двое суток, вместе с ними отступал, останавливался на ночевки в деревнях и только на третий день был отправлен в разведывательный отдел штаба армии в город Глазов, чтобы рассказать там о жизни ближайшего тыла белых и о том, что ему пришлось повидать на пути от Екатеринбурга.

Наслушавшись рассказов красноармейцев о положении на фронте, Нагих приехал в штаб армии угрюмым, злым и раздраженным.

За двое суток, проведенных в сильно потрепанной и безмерно уставшей дивизии, он невольно заразился тем недоверием к штабу армии, которое укоренилось среди красноармейцев за время неудачных боев и беспрерывного отступления. Как и другие бойцы, удерживающие фронт 3-й армии, он обвинял штабных работников в нераспорядительности, в незнании дела и в слишком поспешном бегстве из Перми еще до боя.

Глазов показался Василию неприютным и унылым. Огромные сугробы, наметенные у канав узеньких улиц, схваченная льдом река Чепца, вмерзшие у берегов в лед плоты несплавленного леса, деревянные дома, как бы вдавленные в землю высокими снежными шапками, из которых чуть приметно торчали трубы с сизыми растрепанными ветром дымами — все сейчас казалось ему здесь чужим, настороженным и опасным.

Этот маленький деревянный городок ничем не напоминал ближнего тыла сражающейся армии. Он был тихим, казалось, спрятавшимся до времени, притаившимся в сторонке от событий, которые разыгрались на фронте и решали сейчас судьбу не только тысяч людей, дерущихся в лесах и степях Предуралья, но и судьбу всего народа.

Даже цветы яркой герани за стеклами и желтые птички в клетках бесили Нагих. Ему чудились за этими нарядными окнами какие-то враждебные люди: бородатые церковные старосты, лавочники в цветных косоворотках под рыжими пиджаками, бывшие подрядчики по сплаву леса — все с лоснящимися самодовольными лицами, настороженно прислушивающиеся — не гремят ли уже у города долгожданные белые батареи?

Возле двухэтажного дома, в котором временно разместились некоторые отделы штаба армии, Василия и провожающего его связного из штаба дивизии остановил часовой. И пока вызывали дежурного, пока тот рассматривал сопроводительную и ходил справляться, куда и к кому именно нужно направить перебежчика из района, занятого белыми, Нагих с интересом рассматривал входящих в двери штаба людей. Он хмурился, когда видел какого-нибудь командира, одетого не в меру щегольски для фронта, и сочувственно глядел в лица людей, всем своим видом говорящих, что они по каким-то делам только что приехали с передовой и через час другой снова отправятся туда, где продолжает сдерживать врага разутая и обессиленная армия.

Когда наконец вернулся дежурный по штабу и приказал Нагих идти вслед за ним, Василий вошел в двери штаба сердитым и встревоженным.

Дежурный провел Нагих по неширокому коридору и остановил около закрытой двери угловой комнаты.

— Подождите здесь, — сказал он и, предварительно постучав, скрылся за дверью.

«Много здесь прижилось, — усмехнувшись, подумал Василий, глядя на многочисленных военных, снующих из комнаты в комнату. — Кабы толк…»

Через минуту дежурный снова появился в дверях и, сказав Нагих, что тот может войти, сам с лицом, мгновенно принявшим то же выражение озабоченности и тревоги, что было и на лицах других, быстро зашагал по коридору.

Нагих вошел в комнату. Это была небольшая, в одно окно, комнатка, ничем не напоминающая помещения штаба. Спиной к окну за обывательским, покрытым бумагой столом сидел высокий худощавый человек лет тридцати трех, желтолицый и хмурый. Глаза его, маленькие и бесцветные, глядели на Василия без всякого любопытства, с таким безразличием, словно и не видели его.

— Вы перешли фронт? — спросил человек, когда Нагих приблизился к столу.

— Да, — сказал Василий.

— Фамилия?

— Нагих.

— Так. А в каком месте вы перешли линию фронта? — тоном скучающего экзаминатора спросил человек и расстегнул верхний крючок стоячего воротника офицерского кителя. Крючок, видимо, давил ему шею и не позволял наклонить голову над бумагой, чтобы записать показания Нагих.

— На севере, ближе к Чердыни, — сказал Василий.

— А где именно? Вы можете свой маршрут показать мне по карте? — спросил человек и неторопливо достал из ящика стола топографическую карту.

— Не знаю… — неуверенно сказал Нагих. — Мы шли без карты…

— Но ведь вы помните, где вы шли?

Василий взглянул на карту и неуверенно повел по ней пальцем от небольших черных квадратиков с надписью «Екатеринбург» к совсем маленьким квадратикам с надписью «Чердынь».

Его палец скользил по зеленым пятнам лесов, через голубые жилы рек и едва приметные штрихи болот. Он силился вспомнить названия деревень, через которые и мимо которых проходил, и не мог. На карте все было совсем непохожим на те места, по которым пробирались они с Берестневым, непонятным и запутанным.

— Где-то здесь, — сказал Нагих, ведя палец за жирную надпись «Пермь». — Мы шли ночью…

— Довольно неопределенно… — проговорил человек в кителе. — Вы своим пальцем захватываете полосу шириной по крайней мере в десять верст… это многовато…

Все это говорил он, насмешливо глядя на Василия, тоном сухим и каким-то обидным, не то стараясь уязвить своего собеседника, не то показать ему свое превосходство.

Нагих насупился и стал смотреть в пол. Все, что хотел он рассказать здесь, в штабе, управляющем армией, все, что продумал за дорогу сюда, о чем говорил с товарищами на бивуаках — все теперь показалось ему никому ненужным и никому неинтересным. Он, человек неробкий, здесь вдруг почувствовал себя скованным, как будто в чем-то провинился и разговаривал не с равным себе человеком, служащим вместе с ним одному и тому же делу, а с холодным, чужим и придирчивым экзаминатором. Ему было мучительно стыдно, что, не зная топографии, он не мог даже приблизительно указать своего маршрута и что забыл названия селений, через которые проходил.

— Так, значит с маршрутом ничего не вышло, — сказал человек в кителе и спросил: — А где вы встречались с противником?

— Если бы я встретился с противником, я, наверное, бы