Книга белой смерти - Чак Вендиг

ног поднимались груды оберток от шоколадок, пакетов из-под чипсов, канистр из-под масла. Здесь же валялись женская меховая накидка из норки, пластмассовая коробочка, в которой когда-то лежал тонкий розовый вибратор, грязные порножурналы (для педиков и нормальных, потому что да пошло все к такой-то матери), бесчисленное количество маленьких пакетиков из-под отборной калифорнийской марихуаны (выращенной с помощью гидропоники), листы с нотами и, возможно, самое неожиданное – футляр с новенькой швейной машинкой «Зингер», поскольку Лэндри заявил, что всегда хотел научиться шить, черт побери, и вот сейчас он наконец собрался приступить к делу.

– Как чертовы первопроходцы, – сказал Лэндри. Словно это все объясняло.

– Что за ахинею ты несешь? – спросил Пит.

– Это литература, болван. «Илиада», Гомер. Приобщайся к культуре!

– Единственная культура, которая сейчас меня интересует – это та, что сует нам в нос ватные палочки, чтобы узнать, больны ли мы. Сегодня утром мы были здоровы, так?

– Я здоров, – отвернувшись от окна, подтвердил Лэндри. – А ты?

– Пока что еще не заболел, любовь моя.

– Но от этого никуда не деться, так? Сначала мы с тобой чихаем и сморкаемся. – Лицо Лэндри стало мрачным. – Затем безумие. И, наконец, жуткая смерть.

У Пита мелькнула рассеянная мысль: кажется, был такой фильм. «Безумцы», эпохи семидесятых. Испытания биологического оружия в маленьком городке превратили всех жителей в психов. В убийц.

– Мы этого не знаем.

– Да. Ну а я знаю, что будет. Повторение СПИДа.

– Тебе сколько от роду, тридцать два? – Пит закатил глаза. – Господи, дружок, во времена эпидемии ты был еще ребенком. Вот мне пришлось изрядно переживать. У меня была семья. Сплю на стороне и постоянно думаю, не принесу ли я домой эту заразу… господи, твою мать! Одно дело – герпес. Или лобковая вошь – это все мелочи. Но ВИЧ? Твою мать. Твою мать! Это все равно что забыть свой багаж в аэропорту, а вместо него притащить домой в чемодане ядерную бомбу.

– Кстати, о твоей семье. – Лэндри повернулся к нему. – Ты по-прежнему этого хочешь?

– Этого хочешь ты, разве не так?

– Хочу. Но из этого вовсе не следует, что этого хочешь ты.

Пит задумался. Если честно, он сам не знал. Но сейчас был не тот момент, чтобы прятаться в кусты.

– Я в этом уверен. Точно. – Он обвел взглядом море мусора под ногами. – К тому же, полагаю, мы… ну, достигли пределов нашего гедонизма, Лэндри, мой любимый!

Поднявшись на ноги, Лэндри взял Пита за руки. За последние недели он стал еще более худым и угловатым – свои последние дни они посвятили тому, чтобы есть, пить и трахаться на пути к счастливому забвению. Питу казалось, что он поправился на несколько фунтов; его мышцы, потеряв тонус, превратились в мокрые носки. Однако с Лэндри ничего этого не произошло. Он оставался поджарым и стройным. Торчащие скулы и кости. Твердые сухожилия и упругие мышцы. Господи, какой же он был красивый!

Но дело было в том, что их гедонизм имел свои пределы. Если честно, они достигли этих пределов после нескольких первых ночей – их тошнило от мусорного фастфуда, они перепробовали десяток положений, пробовали пить и курить, и это, конечно, кружило голову, но притом также оставляло ощущение какой-то пустоты. Как будто они пытались лопатами засыпать землей бездонную яму. Сперва это казалось продуктивным, но вскоре выяснилось, что ничего не изменилось.

Но они продолжали. Неделями. Ради духа борьбы. И, может быть – может быть, потому, что не хотели признаться себе в том, что у них ничего не получается.

И вот тогда Питу пришла мысль.

(Ну на самом деле первым высказал это Лэндри, но план составил Пит.)

– Ты сейчас скажешь доктору Рэю? – спросил Лэндри. – Уже пора.

– Да. – Пит потер глаза. – Твою мать!

Лэндри чмокнул его в подбородок.

– Веди его сюда, рок-божество.

Пит вышел из фургона.

* * *

Все изменилось, твою мать.

Странно было видеть, как многое отошло на задний план, но иногда – как, например, сегодня – Пит ловил себя на том, что до боли остро чувствует эти перемены. Это чем-то напоминало то, как он почти всю жизнь курил, потом бросил, и через какое-то время ему начало казаться, будто призрак никотиновой зависимости перестал его терзать, однако иногда этот призрак возвращался, возникая из мрака и вопя ему на ухо, и, не успев опомниться, он уже остро нуждался в сигарете, точно так же как одной собаке нужно понюхать промежность у другой, – и Пит мгновенно вспоминал то, как уют этой зависимости когда-то являлся его неотъемлемой частью. Память о том, что было. Какая-то его частица, потерянная безвозвратно. Воспоминание о том, как он курил у себя на балконе, ощущая губами мягкую бумагу фильтра, чувствуя обжигающее облачко наслаждения, наполняющее его легкие.

И сейчас происходило то же самое. Прошлое – уют пристрастия к нормальной современной жизни – оказалось разбито к ядреной матери и смыто прочь в какие-то неведомые места. И Пит подозревал, что оно никогда больше не вернется. И дело было не только в том, какой стала жизнь: дело было в самом стаде. Ряды пастухов изрядно поредели. Теперь их оставалось всего несколько десятков. Меньше машин. Меньше людей. Теперь все были вооружены: карабины, пистолеты, ножи. Конечно, до Безумного Макса им было еще далеко, но кое-кто обвешал свои машины и фургоны листовым железом, крышками от мусорных баков и прочей импровизированной «броней». С лиц пастухов не сходило настороженное выражение, какое бывает у тех, кто побывал в зоне военных действий – и по-прежнему оставался там: остались в прошлом непринужденные беседы и смех; теперь все тревожно всматривались в горизонт, изучали дорогу и окрестные холмы, ища засаду, вместо того чтобы заплетать друг другу волосы и делать все то, чем занимаются нормальные люди, черт побери. Это было не то что «потерянная невинность» или прочая подобная ахинея, но эти люди, как говорится, «повидали настоящее дерьмо». Они повидали дерьмо. Они побывали в дерьме.

Это было шествие дерьма. Свой кусок дерьма каждому.

Дерьмо, дерьмо, дерьмовое дерьмо!

Где-то через неделю после расстрела, устроенного снайперами на мосту с позолоченными медведями, док Бенджи произнес речь. Многих пастухов не было в живых. Кое-кто присоединился к путникам. Кто-то, как, например, Марси, просто… исчез. Ее искали повсюду, но она словно сквозь землю провалилась.

В своей речи Бенджи выложил все начистоту. Рассказал о том, что происходит.

Пит до сих пор не мог определить, в какой степени он ему поверил. В своих мыслях он ставил все под огромное сомнение, потому что это выглядело – ну, как полная задница, твою мать, ведь так? Лунатики, которых подправил, чтобы они остались в живых, кто – вы только представьте себе, умный компьютер? Мыслящий как человек или даже лучше человека? Все они напичканы под