История Франции - Марк Ферро

стороны, и председатель Национального совета не мог воздействовать на министров, которых назначил не он.

Дело в том, что, поскольку во время оккупации партии были запрещены Петэном, после Освобождения они явились символом вновь обретенной свободы: оспаривать их гегемонию означало навлечь на себя самые разные подозрения вплоть до цезаризма. Де Голль вместе со своими сторонниками мог конечно, считать, что, наоборот, благодаря ему были восстановлены основные свободы. Он был настолько щепетилен в соблюдении республиканских правил, что в момент Освобождения занимал лишь скромный пост госсекретаря по вопросам национальной обороны, который он покинул в июне 1940 г. Тем не менее подозрения продолжали существовать, и любая, самая безобидная его фраза истолковывалась в этом смысле.

Когда в Эпинале де Голль заявил, что принимает надуманные обвинения в диктаторских амбициях с «железным презрением», политическая элита смаковала ответ коммуниста Пьера Эрве, появившийся в «Юманите»: «Железное презрение, кожаные штаны, деревянная сабля»[208].

В своем отказе от партийного режима де Голль опирался на систему аргументов, которые он четко сформулировал в мае 1946 г.

«Франция никогда не изменится. На левом фланге у вас всегда революционная масса: в настоящий момент это коммунисты. Кроме того, у вас всегда есть сколько-то идеологов, дураков и утопистов, которые вчера были радикалами, а сегодня стали социалистами. Еще у вас есть консерваторы, считающие себя прогрессистами: сегодня это МРП[209] (Народно-республиканское движение), на правом фланге заседают католики, традиционалисты, собственники, промышленники, коммерсанты — вечная ПРЛ[210] (Республиканская партия свободы). Наконец, в центре у вас болото без веры и закона… масса, которая может качнуться в любую сторону… Вот почему решение не в партиях… Они способны лишь накладывать вето… Коммунисты считают, что они противостоят реакции; правые считают, что они препятствуют диктатуре Москвы».

Этот диагноз сопровождался предсказанием:

«Ни у кого нет плана, никто не хочет первым брать на себя ответственность. Если ударит гром, они все разбегутся по углам, как в сороковом году. У них будет лишь одна забота: попытаться, спрятавшись под мое крыло, остаться незапятнанными, чтобы вновь вылезти, как только пройдет опасность. Вот почему я хочу оставить их действовать самостоятельно, пока возможно. У меня есть время. Это ужасно, но надо пройти через это. Потом — да, я смогу ставить свои условия. Право на роспуск — это ужасное оружие».

Эти слова, произнесенные в мае 1946 г., предвосхитили ситуацию мая 1958-го. Но, когда де Голль произносил их, его целью было встряхнуть МРП, заставить его определиться со своей позицией; сам же он рассчитывал вернуться в игру. Что касается условий, то он изложил их до того, как народу был предложен референдум, — в речи, произнесенной в Байё 16 июня 1946 г.

Если у де Голля была четкая позиция в отношении партий, то другие уровни организации политической жизни были ему менее знакомы. Он столкнулся с этой проблемой, когда сразу же после Освобождения ему нужно было решить, в какой форме восстанавливать Республику.

Можно было бы, конечно, просто сохранить Конституцию 1875 г., добавив к ней некоторые изменения, которые бы увеличили полномочия президента Республики и уменьшили полномочия Сената, согласия которого для роспуска палаты депутатов больше не требовалось бы. Но часть членов Учредительного собрания не желала возвращения к прошлому, и один из лидеров МРП — Морис Шуман заявил де Голлю, что его движение не поддержит такую реставрацию «запылившихся гробниц». Кроме того, было бы нелогичным, если бы человек, порвавший с Петэном и с ассамблеями, которые вручили тому власть, снова воскресил их. За реставрацию ратовали только радикалы. Но большинство членов Учредительного собрания были против нее. Но главное, де Голль должен был сдержать обещание, данное в Алжире в указе от 21 апреля 1944 г., в котором предусматривались две вещи: после победы французский народ изберет Учредительное собрание, что подразумевало конец Третьей республики; и затем избиратели будут голосовать за новую Конституцию, как и было впоследствии сделано.

Одно из решений состояло в том, чтобы предложить Конституцию более президентского типа, тем более что и Блюм писал о такой возможности в книге «Для всего человечества», которая была основным ориентиром после Победы. Де Голль говорил об этом с Жанненэ, Кассеном, Капитаном. Но проведение референдума по такой Конституции походило бы на бонапартистские плебисциты, и многие левые заранее были категорически против.

Поэтому в июле 1945 г. де Голль решил созвать Учредительное собрание, что соответствовало и республиканской традиции — такие собрания созывались в 1789 и 1848 гг. — и указу 1944 г. Созыву Собрания предшествовал референдум, на который было вынесено два вопроса: 1. Согласны ли вы на созыв Учредительного собрания? 2. Согласны ли вы, что Учредительное собрание должно иметь полномочия, ограниченные по времени до утверждения новой Конституции? Второй пункт был освистан коммунистами, которые, вслед за Роже Гароди, заявили, что «де Голль — кандидат, обладающий личной властью, — предпочитает доверию народа доверие трестов».

Колебания де Голля по поводу решения, которое следовало принять, выдавали его затруднение перед лицом ситуации, которой он не мог владеть полностью. Как отметил голлист Оливье Гишар, «он без сомнения оставался хозяином игры, но сама игра начала выходить из-под его контроля».

Ведь будущее зависело не столько от результатов референдума 21 октября 1945 г. (96 процентов голосов «за» на первый вопрос, 66 — «за» на второй, так как коммунисты и радикалы призывали голосовать «против»), сколько от состава будущего Учредительного собрания. А он, в свою очередь, зависел от системы выборов — еще одной сферы, правилами и тонкостями которой де Голль не владел. Он лишь предчувствовал, что выборы по мажоритарной системе могут привести к преобладанию коммунистов. Выборы по округам были воплощением Третьей республики, и казались ему лишенными всеобщей пользы. Таким образом, пропорциональное представительство показалось де Голлю наиболее справедливым, в частности, в плане идей, потому что таким образом выбор решения по основным вопросам совершался в условиях конкуренции и усиливалась роль генеральных штабов партий.

В результате этих выборов коммунисты стали первой партией Франции, получив 26,2 процента голосов и 160 мест в Собрании; МРП и СФИО наступали ей на пятки, но крайне левые и левые получили абсолютное большинство мест. Учредительное собрание