Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Миссис Рузвельт пригласила на обед в предпоследний день пребывания Черчилля в Белом доме особого гостя – Луиса Адамича. Уроженец Словении, Адамич к 1942 году стал одним из самых популярных американских писателей, творчество которого вызывало противоречивые мнения. Его прогрессивные идеи нашли отклик в антиимпериалистическом Государственном департаменте США, некоторые служащие которого имели левые взгляды. Первая леди прочла и осталась довольна последней книгой Адамича Two-Way Passage, и она наверняка знала, что Черчиллю в компании писателя будет некомфортно. Адамич пытался продвинуть свою теорию, что Америка должна стать лидером послевоенной европейской политической реконструкции, отправив «квалифицированных» либеральных мыслителей-экспатриантов вроде него в Старый Свет, чтобы привить его жителям менее шовинистический взгляд на мир, чтобы нежелательные элементы не могли влиять на события. Главным среди этих нежелательных элементов был «югославский орел» Дража Михайлович и его 150 тысяч четников (в основном сербского происхождения), которые почти семь месяцев вели жестокую борьбу с гитлеровскими оккупационными войсками, связывая действия десяти немецких и болгарских дивизий. Михайлович считался героем на Западе, и Черчилль тоже считал его героем. А вот Адамич поддерживал партизан, во главе которых стоял хорват Иосип Броз, социалист, практически неизвестный в Америке. Сторонники называли его Тито (Черчилль, привычно путавший имена, звал его Тоти). Что касается других европейских элементов, Адамич считал, что Советы никому не будут угрожать после войны. Другое дело Британия, которая была следующей после Михайловича в списке нежелательных элементов Адамича, и после войны следовало исключить ее влияние, особенно на Балканах. Чета Рузвельт, находясь под впечатлением книги Адамича, дала ее Черчиллю. Книга вызвала у него отвращение[1176].

В своих воспоминаниях об обеде в Белом доме Адамич назвал Рузвельта «живым, сообразительным, невероятно обаятельным, подвижным», само очарование. Даже Фала, маленький шотландский терьер Рузвельта, которая бегала по комнате, обнюхивая ботинки и выполняя трюки, удостоилась похвалы Адамича. Черчилля Адамич назвал «великим лидером и… дьяволом» и отметил, что он был как «огромный живот» с толстой сигарой, воткнутой в его «огромную, круглую рожу»; его глаза «умные, безжалостные и беспринципные». Когда Адамич спросил, как ему понравился Two-Way Passage, Черчилль пробурчал: «Я ч-читаю вашу книгу и нахожу ее интррресной». Адамич, похоже, приписывает Черчиллю заикание, и, хотя у него были сложности с произнесением свистящего «с» (у него была легкая шепелявость), он не заикался. В любом случае Адамич сделал правильный вывод еще до того, как подали десерт, что Черчилль никогда не примет его утопическую схему или что-то подобное. На его поведение, написал Адамич, влияли «многие источники раздражения… Я был ужасным раздражителем, но меня пригласил Ф.Д. Р., и он был вынужден терпеть меня. Это было видно по тому, как он вел себя… Он что-то бормотал, чего я не понимал. Он украдкой смотрел на меня, полузакрыв глаза, с засунутой в рот сигарой и прислонясь спиной к стене». Это напоминало Черчилля, возмущенного, скучающего, который, как дает понять Адамич, изрядно выпил.

Можно было справедливо предположить, что Черчилль не будет предлагать его кандидатуру для вступления в члены Другого клуба[1177].

Следует помнить, что Черчилль в первые недели сотрудничества не мог с уверенностью сказать, кто из тех, с кем он встречался, войдет в историю как гигант, а кто (вроде Адамича) отправится в мусорную корзину. Джордж Маршалл остался начальником штаба армии, но, если бы ответственность за Пёрл-Харбор была возложена на высшие чины военного командования, Маршалла могли отправить в отставку. Черчилль отправил бы своих Верховных командующих в отставку после такого сокрушительного провала. Насколько же в таком случае можно доверять мнению Маршалла? Начальник флота, адмирал Гарольд (Бетти) Старк, хотя официально и не обвиненный в том, что позволил Пёрл-Харбору случиться во время своего дежурства, через несколько месяцев назначен командующим военно-морскими силами США в Европе (которых не было) и направлен в Лондон в качестве личного представителя президента, где он, как фельдмаршал Дилл в Вашингтоне, хорошо справлялся с обязанностями. Черчилль еще не слышал об Эйзенхауэре, Паттоне и Брэдли. Он знал о репутации Дугласа Макартура, но в те первые недели выяснилось, что Макартур – первый кандидат на место командующего американскими войсками, в Европе или Азии, скорее всего, примет геройскую смерть на Филиппинах, и скоро. Адмирал Эрнест Кинг, главнокомандующий ВМС США (вместо Старка, как виделось Кингу), был недоволен Маршаллом, и ему не терпелось вступить в войну с Японией. Можно ли было заставить Кинга – вспыльчивого, жесткого, не являвшегося поклонником Британской империи – понять, что сначала следует разобраться с Германией. Черчиллю ничего не оставалось, как наблюдать и ждать. И хотя Адамич на какое-то время сошел со сцены, его присутствие рядом с Рузвельтом не стоило сбрасывать со счетов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Черчилль не мог не учитывать и миссис Рузвельт, которой «было позволено присутствовать на таких послеобеденных беседах в Белом доме». Это, как вспоминает один из черчиллевских секретарей, «сильно раздражало Уинстона», поскольку в Англии после обеда женщины удалялись, позволяя мужчинам вести разговоры в чисто мужской компании. В Чартвелле был круглый обеденный стол (по требованию Уинстона, чтобы избежать ненужной иерархии), но после обеда за ним редко оставались женщины. Черчилль, по воспоминаниям Колвилла, «не слишком любил женскую компанию»[1178].

Правда, для некоторых делал исключение. Одним из таких исключений была леди Диана Купер, а другим – Вайолет Бонем-Картер, дочь премьер-министра Асквита. И, кроме того, Клементина. Но Клементине никогда не приходило в голову присоединиться к мужчинам, сидевшим за бокалом старого Napoleon, и не потому, что она считала, будто ей там не место, или потому, что запрещал Черчилль – чего он никогда не делал, – а потому, что ее политические взгляды настолько явно склонялись в сторону левых, что, если бы она стала решительно отстаивать свое мнение в кругу близких друзей мужа, это могло вызвать неловкое молчание. (И хотя Черчилль был либеральным тори, как и его отец, Клементина в душе была эдвардианским либералом, ближе к традиционной Либеральной партии.) К тому же ей не слишком нравились ближайшие приятели Черчилля – ирландец Брекен и канадец Бивербрук, которого она уважала за самолеты, которые он строил, но он неизменно вызывал ее раздражение. Вот почему она не принимала участия в разговорах после ужина и, тем более в разговорах на политические темы. Когда она принимала гостей, будь то завтрак или обед, Клементина, чувствуя настроение мужа, уводила разговор от любой темы, которая могла бы рассердить или утомить его. Если разговор переходил на политику, миссис Черчилль оставляла свое мнение при себе. Что же касается любви Элеоноры Рузвельт к общению с такими гостями, как Адамич, или к участию в мужских разговорах, Черчилль был достаточно проницательным, чтобы понять, что первая леди не просто выполняла обязанности хозяйки дома, но была политическим деятелем, имевшим влияние на мужа, который уважал и прислушивался к ее мнению. Черчилль, находясь в президентском доме в качестве гостя и проникавшийся все большей любовью к Рузвельту с каждым танком и самолетом, сходившим со сборочного конвейера, был готов мириться с политическими высказываниями Адамича и миссис Рузвельт[1179].

Франклин Рузвельт в ходе «Аркадии» снабжал Черчилля всем необходимым, и даже больше. Почтительное отношение Рузвельта к Британии в том, что имело отношение к военным вопросам, было понятно, учитывая, что Британия сражалась уже более двух лет, в то время как американцы проигрывали на протяжении двух недель. Были и разногласия: Маршалл хотел, чтобы союзные операции начались с высадки на побережье Франции в 1942 году, в то время как Черчилль имел виды на «Гимнаста», высадку в Северной Африке. К большому удивлению (и облегчению) Черчилля, когда Окинлек, казалось, был готов увязнуть в пустыне, Рузвельту пришла идея операции «СуперГимнаст» – оккупация, при первой возможности, Французской Северной Африки силами 100-тысячной американо-британской армии. Но если Эйзенхауэру идея «Гимнаста» казалась неудачной, то тому, кому Маршалл поручил высадку американских войск, – генерал-майору Джозефу Стилвеллу – она казалась провальной. Стилвелла – солдаты прозвали его Кислый Джо – выбрали после того, как его фамилия возглавила составленный для Маршалла список самых талантливых американских генералов. Дневниковые записи Стилвелла, которые относятся к операции «Гимнаст», проливают свет и на обоснованность его прозвища, и на его нетерпимость к англичанам. «Гимнаст», написал он, имеет все шансы стать «бездонной пропастью», которую тяжело содержать и еще тяжелее сохранить. Это «сумасшедшая авантюра. Вся чертова операция – просто безумие». Рузвельта – «дилетанта в военных вопросах, с его причудами, фантазиями и детскими суждениями» – «англичане просто облапошили»[1180].