Исцеление мира. От анестезии до психоанализа: как открытия золотого века медицины спасли вашу жизнь - Рональд Дитмар Герсте

все эти стеклянные пластины разбились? А если бы шторм пронесся по Лондону и обрушил конструкцию? Если бы тысячи людей одновременно прогуливались по выставочным залам, разве они не могли бы задохнуться из-за нехватки кислорода? Не было ли риска коллапса из-за жары в летние дни, когда солнечные лучи падали на стеклянную крышу и заливали дворец не только светом, как хотелось бы, но и теплом? Этот повод для беспокойства был не беспричинным: некоторые летние дни 1851 года оказались довольно теплыми, и тенденция викторианского общества носить многослойную одежду, должно быть, заставила немало посетителей вспотеть. Чрезмерной жаре противодействовали несколько зон отдыха, где мистер Швеппе[27], приобретя лицензию стоимостью 5000 фунтов стерлингов, получил монополию на угощение посетителей охлажденными и газированными напитками. Однако теперь проблемой стали отходы: оглядываясь назад, организаторы выставки понимали, что в Гайд-парке следовало установить больше туалетных кабинок. Но и в этом вопросе организаторы совершили нечто экстраординарное для своего времени: объекты, возведенные инженером по имени Джордж Хеннингс, стали новым прорывом в продолжавшемся с 1820-х годов прогрессе Великобритании. Этим новым прорывом стали туалеты со смывом, размещенные в парковой зоне на деликатном расстоянии от Хрустального дворца. Количество посетителей, приходивших облегчиться во время проведения выставки в этот инновационный объект, прилежные статистики комитета оценили в 827 000 человек. Однако в самом мегаполисе еще не было функционирующей канализационной системы, что всего через несколько лет после данного события приведет к новой вспышке холеры.

Беспокойство вызывал также централизирующий в доныне невиданных масштабах эффект Всемирной выставки. Никогда раньше в Лондоне не собиралось столько иностранцев одновременно. Разве эти чужаки не принесут эпидемии, подобные холере и чуме? Или (что почти так же плохо) вдруг такое крупное мероприятие привлечет карманных воров, бандитов и головорезов со всех концов Европы? Однако другие страны отправляли в Лондон не своих преступников, а изделия и культурные ценности. Франция, в частности, проявила большую вовлеченность и заблаговременно предоставила множество экспонатов – это вовсе не было актом самим собой разумеющимся, учитывая, что в сознании многих людей по обе стороны канала другая сторона все еще воспринималась как заклятый враг. Государства Германского союза тоже приняли активное участие; лишь российские экспонаты прибыли очень поздно, так как в Балтийском море лед не таял дольше, чем ожидалось, и корабли долго стояли в портах Санкт-Петербурга и Ревеля. Всего в Лондон было доставлено почти 100 000 экспонатов, и с конца апреля в мегаполис стали стекаться посетители со всех концов Британских островов, из владений Британской империи и множества других стран. Ожидаемый хаос не наступил: планирование Королевской комиссии было безупречным, а железная дорога впервые зарекомендовала себя как средство для массовых перевозок.

1 мая 1851 года состоялось торжественное открытие.

 Тысячи людей выстроились вдоль улиц, чтобы увидеть ехавшую королеву Викторию, и не менее 20 000 посетителей хлынули в тот день в Хрустальный дворец.

Улицы были безнадежно забиты, около 3000 экипажей пытались подъехать к Гайд-парку. На следующий день газета The Times осветила эпохальное событие почти библейских масштабов. Это было «первое утро с момента сотворения мира, когда люди со всех частей света собрались вместе для свершения общего дела» [2]. Тогда все ощутили – и это в эпоху пробуждающегося национализма – дыхание международного единения, солидарности, не знающей преград в виде границ, языковых барьеров, расового деления.

Королева с супругом Альбертом и двумя детьми, как и более чем шесть миллионов других посетителей, прибывших после них, поражались новым гигантским локомотивам (у одного из них были колеса диаметром более двух метров), работающим как на пару, так и от электричества, чучелам тигров и львов, воссозданным сценам из жизни североамериканских индейцев, телескопу высотой почти пять метров, открывающему великолепные виды в бесконечные дали, о которых благодаря астрономам появлялось все больше сведений, хирургическим инструментам, которые неспециалистам до сих пор казались пугающими, даже несмотря на то, что стоящие рядом маленькие бутылочки с хлороформом немного успокаивали взбудораженные умы. Можно предположить, что глаза Виктории особенно ярко засияли при виде «Кохинура», самого большого в мире бриллианта – он до сих пор остается одним из драгоценных камней британской короны, хранящейся в Тауэре. Все это ее потрясло: «Произошло великое событие. Абсолютный и чудесный триумф. Я никогда не видела Гайд-парк таким: люди видны повсюду, насколько хватает глаз. Вид огромного зала под железными арками, качающиеся пальмы, море цветов, памятники, мириады людей в галереях и на скамьях вокруг нас, оглушительный звук труб, встретивший нас на входе, – все это подарило нам впечатление, которое я никогда не забуду и которое глубоко тронуло нас» [3].

Почти все посетители испытывали то же самое. Поэт Альфред Теннисон написал следующие строки: «All of beauty, all of use / That one fair planet can produce»[28]; другой посетитель почувствовал «состояние душевной беспомощности» перед невообразимыми богатствами и достопримечательностями [4]. Всемирная выставка с первого дня имела успех, которого не могли ожидать даже оптимисты из числа людей, ее спланировавших. И это несмотря на то, что удовольствие посетить выставку было не из дешевых: стоимость сезонного абонемента по сегодняшним меркам составляла 400 евро, цена же однодневного билета также превышала возможности представителей рабочего класса. Тем не менее с лета и начала парламентских каникул в определенные дни недели билеты можно было приобрести всего за один шиллинг.

Хорошо одетый 32-летний мужчина с импозантными бакенбардами без труда получил билет в один из тех дней, когда их стоимость была выше обычного. Роджер Фентон родился в Рочдейле, графство Ланкашир. Это место, расположенное в добрых 15 километрах к северу от бурно развивающегося промышленного мегаполиса Манчестера, характеризовал устойчивый рост, вызванный индустриализацией. Рочдейл был оплотом текстильной промышленности, опорой экспортного сектора британской экономики. Дедушка Фентона был основателем компании, подготовившей фундамент для успешного процветания семьи, отец – банкиром, а с 1832 года и депутатом нижней палаты парламента.

 Роджер Фентон не ощущал давления необходимости зарабатывать на жизнь и мог сфокусироваться на своих интересах.

Он начал изучать право в Лондоне, но вскоре уступил своей восторженности и таланту в отношении живописи. Он отправился в Париж с молодой женой, стал учиться у известного французского художника Поля Делароша и копировал экспонаты в Лувре. Неизвестно, учился ли Фентон в то время в Парижской академии изящных искусств; тем не менее, вернувшись в Лондон, он продолжил обучение технике живописи у художника Чарльза Люси. Вскоре Фентон начал работать самостоятельно, создавая, среди прочего, портреты высокопоставленных личностей, а с