Мальчик - Фернандо Арамбуру

нас обеих неплохо получалось. Она оказалась и похрабрей меня, и поэнергичней, поэтому взяла кредит, чтобы открыть парикмахерскую, – и сейчас, само собой, в миллионах не купалась, но за счет того, что работала как проклятая, добилась многого. А мне и после замужества иногда случалось помогать ей, скажем, по субботам или накануне праздников. Я это делала отчасти от скуки, отчасти чтобы не утратить навыков, к тому же меня радовала мысль, что и я зарабатываю какие-то свои небольшие деньги. Хосе Мигель никогда против этого не возражал. Забеременев, я перестала помогать подруге, к ее искреннему огорчению.

Когда мы потеряли нашего мальчика, Гарбинье как-то в воскресенье навестила меня, чтобы выразить свое сочувствие. Мы с ней долго плакали, она даже больше, чем я, потом долго говорили о том о сем, и вдруг она предложила мне стать ее партнершей, то есть совладелицей парикмахерской, которую тогда можно будет расширить. Поначалу я отказалась, поскольку меня многое в таком плане смущало – в первую очередь, разумеется, отсутствие нужных денег. Но Гарбинье посоветовала мне взять кредит. Не знаю, ответила я, надо обсудить твою идею с Хосе Мигелем. Короче, в тот раз на том дело и закончилось, а когда прошло еще какое-то время и случились некие события, о которых я еще только собираюсь вам рассказать, мне выплатили два миллиона компенсации за потерю Нуко, и я вложила эти деньги в парикмахерскую, добавив небольшую сумму, которую взяла в банке в качестве кредита. Иначе говоря, я стала совладелицей парикмахерской.

Итак, как уже было сказано, встала я поздно, и впереди меня ждал целый день безделья при полном отсутствии желания хоть что-нибудь делать, из-за чего я опять принялась бы то слишком много есть, то проливать слезы. Простите, что я говорю только о грустном. Иначе у меня не получается. А знаете, какую картину мне больше всего напоминают те дни после взрыва в школе и вплоть до конца зимы? Я вижу прямые американские дороги, какими их обычно показывают в фильмах. Эти дороги взрезают пустынный пейзаж и теряются где-то вдали. И мы знаем, что в конце этой прямой дороги начинается другая такая же – а потом еще одна и еще одна. Так вот, я воображала, как шагаю по этой пыльной дороге и направляюсь… Куда? Мне было безразлично, приду я куда-нибудь или вообще никуда не приду. Но остановиться все равно не могла, потому что наша жизнь именно к чему-то подобному всегда и сводится – двигаться и дышать, хотим мы того или нет, незаметно для себя поднимать и опускать веки, а еще шагать – ну давай, жми! – до начала следующей дороги в надежде обнаружить где-нибудь там, за горизонтом, смысл этого движения, некую цель или даже пункт назначения.

Прямо босиком и не сняв пижамы, я вышла из спальни и кинулась искать распятие. На полке в гостиной стояла фотография в рамке – наш Нуко, когда ему только-только исполнилось четыре года. У сына там очаровательная улыбка и чудесные глаза. И поверьте, я это говорю не потому, что речь идет о моем ребенке. До чего же красивый мальчик! Челочка, гладкие щечки и маленькие зубки, которые он показывает, улыбаясь. И тем не менее было в этой улыбке, в этой забавной мордашке и что-то печальное, почему-то в целом выражение получилось немного грустным, словно Нуко с самых ранних пор знал, что долго не проживет, и старался скрыть это от нас. Вы меня понимаете? Так вот, я сразу направилась к этой фотографии. И остановилась перед ней. А потом стала молить Бога, от всего сердца прося Его, чтобы мужу не пришло в голову спрятать распятие за фотографией Нуко: это было бы для меня невыносимо, причинило бы слишком большую боль. И тем не менее ни в одно другое место я не стала даже заглядывать. Уж поверьте мне на слово. По правде сказать, и за фотографию я тоже не заглянула. Это было ни к чему – просто протянула туда руку и сразу нащупала то, что так боялась найти именно там. Не прошло и минуты после того, как я встала с постели.

Зачем мне понадобилось выходить замуж именно за этого парня? Моим родителям он казался отличным женихом, и, наверное, если иметь в виду их отношение к семейной жизни, они были по-своему правы. Хосе Мигель, на их взгляд, был человеком здравомыслящим и разумным. Работящим и добрым. Он никогда не повышал голоса, не курил и не пил. Да, конечно. В этом смысле Хосе Мигеля не в чем было упрекнуть. Прямо ангел во плоти. Золотая душа. И я была бы вам очень благодарна, если бы вы в своей будущей книге особо подчеркнули его доброту. Тем не менее не могу не добавить: насколько он был спокойным, настолько и пресным. Да, он был по-настоящему благородным, благородней не бывает, но страшно неуверенным в себе и, главное, невыносимо скучным. В жизни не встречала человека, настолько лишенного воображения и нерешительного. Элегантность, манеры, стиль? Ни намека. Это не про него. Пылкость? Темперамент? Ноль. А больше всего меня бесило то, что я сама посчитала бы себя полной мерзавкой, если бы вдруг разлюбила мужа.

Короче, после недолгих размышлений я сочла за лучшее оставить распятие там, где оно лежало, за фотографией. И причина была одна: чтобы Хосе Мигель поверил, будто действительно спрятал его так ловко и хитроумно, что я, самым тщательным образом обыскав всю квартиру, осмотрев все до последней щелки, так ничего и не нашла.

Моя мать объясняла свои частые, хотя и не слишком серьезные недуги влиянием здешнего влажного климата, а здешнюю землю так и не стала считать для себя родной. Однажды во время обсуждения каких-то домашних дел Канделария вдруг заявила мужу, хотя это не имело ни малейшего отношения к теме разговора, что им ни в коем случае не следовало уезжать из Пласенсии: тут я чувствую себя как в ссылке. Нет, жена, все-таки в какой-то мере мы с тобой можем уже считаться местными людьми. Из нас двоих местный – только ты.

А дело было так: в сороковые годы Никасио, хватаясь то за одну работу, то за другую, вообще за любую, какая только подворачивалась под руку, вдруг услышал от земляка, что заводу в Бискайе, где тот трудился, срочно нужны рабочие – и платят там довольно хорошо по сравнению с сущей ерундой, которую Никасио в качестве каменщика или как-то еще зарабатывал у себя в Пласенсии. Земляк согласился