Табу. Разбитые судьбы (СИ) - Екатерина Сокольская

осенней промозглой погоды, как ломило кости от жёсткой поверхности, как колотила мелкая дрожь, а влажная дорожка крови спускалась по щеке и капала на пол.

Мне было всё равно на физический дискомфорт.

Где-то в самой дальней точке сознания, я мечтала, чтобы не нашли. Просто забыли обо мне. Оставили в этом уютном коконе вдали от внешнего мира, в котором нужно осознать, что я жива. Что нужно как-то с этим справиться. Что я должна дальше жить с этой болью.

Намного проще прекратить дышать. Сделать всем лучше. Сделать так, как хочет он.

Не знаю сколько я так лежала. Время перестало существовать. У меня не было сил заставить себя вернуться в этот мир. Эгоистка. Я не думала о маме с бабушкой. О том, как они будут жить без меня. Каким ударом будет для них найти моё бездыханное тело.

Сознание медленно выплывало из темноты.

Первое, что осознала, это тёплую чуть шершавую руку на моей руке и всхлипы, чередующиеся с какими-то причитаниями. Мама. Почему она плачет?

Я открыла глаза и уставилась в потолок. Белый с облупившейся краской. Жёсткая постель. Всё, как в моей комнате. Но это была явно не она. Запах спирта и мутные окна, даже не занавешенные шторами. Всё ясно.

Я уже была здесь, когда приносила маме обед.

Мысли вяло плавали в голове, как в киселе. Почему-то совершенно не хотелось вспоминать, почему я здесь оказалась. Если вспомню, то будет больно. Закрыться от реальности проще. Проще вспоминать ту легкость пребывания в пустоте. Её спасительную тишину и покой.

Вокруг суетились люди. Пытались со мной разговаривать. Их прикосновения не вызывали никаких реакций. Я их не ощущала, ровно, как и эмоций.

Мама гладила по голове, поднося очередную ложку бульона к моим потрескавшимся губам. Я её принимала на автопилоте, вновь не ощущая вкуса.

Моё внимание привлекала белая стена напротив с тёмным пятном, похожим на… Да ни на что. Не было желания с чем-то его сравнивать.

Проходили дни. Для миллиардов людей на нашей планете наступила зима.

Моя оболочка была абсолютно здорова, не считая уродливого шрама. Он проходил через всю щёку и спускался к подбородку.

Мама убрала все зеркала из комнаты. Глупо с её стороны. Я его ощущала, прикасаясь дрожащими пальцами к лицу. Не хотелось думать откуда он и что будет дальше. Хотелось вычеркнуть из жизни всё то, что было до. Но начать новую жизнь без прошлого невозможно.

Дима Сокольский

На следующий день после последней встречи с Машей.

Может ли человек за месяц постареть? Я думаю может.

Именно так я себя ощущал. Не в физическом плане. Нет. Тут всё нормально. Эмоционально я повзрослел и успел состариться с того времени, как в последний раз был в посёлке. Казалось, что прошли не недели, а годы.

Сигарета, зажатая между пальцев, подрагивала. Я и сам весь подрагивал. После выпитого за эти дни алкоголя хотелось блевать. Я думал, что отвратительное пойло сотрёт всё из памяти, но судьба снова посмеялась надо мной. Я помнил всё. Каждую мелочь, каждое слово, что сказал ей, каждую эмоцию на её лице. Помнил и понимал, но не мог остановиться. Словно кто-то другой управлял моим телом.

Чушь! Это был я. Я это сделал. Не кто-то другой.

Воздуха не хватало. Приходилось концентрироваться на дыхании. Вдох-выдох-снова вдох…

В кого же я превратился? После бессонной ночи, на меня в зеркало смотрел не молодой парень восемнадцати лет, а пугало из огорода бабы Зины. Бледная сухая кожа, намечающаяся колючая щетина, тёмные круги под потухшими глазами. Красавчик.

Мать с утра бегала по дому, собирая наш немногочисленный скарб. Хоть кто-то рад этому переезду. Она всегда мечтала жить в городе. Ходить в дорогие салоны, пить вино в уютных ресторанах. Никогда не понимал, что её сподвигло когда-то переехать в эту глухомань.

Мое чёрное сердце противилось всему этому. Оно кровоточило и умоляло исправить всё то, что я натворил. Всю ту боль, что причинил самому близкому и родному мне человеку. Прийти к ней и умолять простить. Встать на колени. Ползти за ней. Что угодно. Сделать всё, чтобы она забыла. Чтобы поняла меня.

Но назад дороги нет. Да и это не выход. Будет лучше, если она меня будет ненавидеть. Так же как я ненавижу себя. Так же как я должен ненавидеть её.

Должен, но не могу.

Но так будет лучше.

Глава 13. Маша

Следующие десять лет изменили меня до неузнаваемости. Тот непоседливый энерджайзер превратился в серьёзную девушку двадцати четырёх лет. Я больше не верила, что каждый человек уникален и заслуживает счастья. Не думала глупо, что внутри каждого добродетель и любовь к ближнему.

Теперь в каждом встречном я видела чёрную грязь, алчность, ненависть. Всё то отталкивающее, что раньше по наивности старалась не замечать.

Так жить проще. Уже не ждёшь чего-то хорошего от других. Не страдаешь, что они не оправдали твоих ожиданий. Они не проберутся в твоё сердце и не растопчут его. Снова.

Потому что сердце, это всего лишь мышца. На уроках анатомии за все годы учёбы в ВУЗе я повидала много. Даже вскрывала эту мышцу. И никакой любви там не увидела.

Всё мы придумываем сами. Любовь, симпатию, привязанность, боль потери, ненависть, злость. Все эти чувства не имеют никакого отношения к сердцу. Гормоны. Вот и всё.

Я наложила на себя броню. На все чувства. Холодная, циничная стерва. Вот так некоторые сокурсники говорили обо мне. А по-другому не выжить. Стервам живётся легче.

Я провела долгие месяцы в своей скорлупе после всего случившегося. Долгие месяцы умирала и снова возрождалась. Копалась в себе. В своих чувствах и поступках, чтобы понять, как жить дальше.

Если можно назвать жизнью это существование без эмоций.

Я возродилась другим человеком. Закрыла под тяжелый амбарный замОк ту веселую рыжую хохотушку, которой была когда-то. Она не умерла. Она навсегда осталась частью меня. Но ей больше не было места в моей жизни.

Лишь моя детская мечта — помогать людям, давала мне силы двигаться дальше.

Я закончила школу с отличием, не смотря на ужесточившиеся издевательства одноклассников. Казалось бы, куда хуже?

Больше никто за меня не заступался. За маленькую девочку с израненной душой и уродливым шрамом на лице. Не было моего рыцаря, жившего когда-то по соседству. В окнах его дома больше не загорался тёплый свет. Чуть покосившееся без жильцов строение походило на руины моих надежд.

Шрам на щеке каждый день напоминал мне о том, что я