Коромысло Дьявола - Иван Катавасов

Светло-муаровый абрис экзорциста тоже потемнел, контуры его словно отяжелели от переполнявшей его силы. А изнутри, из его груди вдруг вырвался сапфировый луч и принялся зигзагообразными метаниями вскрывать, разрезать, кромсать, слоями срезать с недвижимой темно-серой фигуры все ее покровы… До конца, без остатка…

— Да пребудет на тебе благословение Господне. Расточение бесов свершилось, нечестивое творение, — инквизитор опять изменил собственному бесстрастию, кивнул удовлетворенно.

Основная часть конъюративного ритуала завершилась должным и достойным образом. Впору апостолическому инквизитору уступить место действия рыцарю Филиппу, сбросившему маскировочную плащ-накидку «сумеречный ангел». Далее она могла ему лишь помешать исполнить то, что он обязан сделать в любом варианте в соответствии с намеченным планом акции.

Рыцарь Филипп осторожно приблизился к застывшему телу ведьмы, по-прежнему в пароксизме невыносимой боли изо всех сил сдавившей руками обе груди. Настал момент облегчить захлестнувшую ее сверхъестественную муку.

Все это время слепящая, обволакивающая тело боль, сходная с длящимся вечно непрерывным ударом электрического разряда, никуда ее не отпускала.

«Объект непреложного экзорцизма находится в полном сознании», — едва ли не сочувственно отметил рыцарь Филипп.

Неуловимым кинжальным движением он коснулся рыцарским сигнумом нижней части левой груди объекта рядом со скрюченными пальцами, глубоко ушедшими в податливую женскую плоть. Тело спазматически содрогнулось и обмякло спустя несколько секунд после остановки сердца.

— Всякому мучительному терпению когда-нибудь настает конец, — вслух подытожил завершающую часть ритуала рыцарь Филипп, достав из внутреннего кармана стальной футляр-контейнер, откуда извлек большой прозрачно-голубой сапфир с темно-синими игольчатыми звездочками включений.

— Сказано досуха вытянуть ведовство и волшбу — значит, без сухого остатка.

Полюбовавшись на камень, словно прощаясь с ним, он поместил артефакт в избранную точку на лбу мертвого тела. Потом, как бы прицелившись, всмотрелся в умиротворенное женское лицо, на котором мгновенная милосердная смерть не сразу, но постепенно, только сейчас разгладила морщины, расслабив конвульсивно скрученные лицевые мышцы.

Под пристальным нацеленным взглядом рыцаря Филиппа голубой сапфир равномерно начал погружаться, уходить вглубь под кожные покровы и лобные кости… Пока совсем не скрылся под неповрежденной гладью лица, хранившего спокойствие смерти.

Точно так же, медленно, по миллиметру сапфир стал подниматься назад, просачиваться наружу сквозь кости и кожу. Но теперь драгоценный камень некрасиво помутнел, совершенно утратив прозрачность.

«Так-так, на третий глаз мы тебя ослепили, нечестивое творение. Пора наводить аноптический порядок и красоту».

Одним мановением пальца и сигнума, сверкнувшего багряной вспышкой, рыцарь Филипп убрал клей, намертво крепивший скальп и голову объекта к полированной столешнице. Вновь облачился в маскировочную плащ-накидку, перенес тело на кровать, удобно его уложив навзничь.

Несколько секунд поразмыслив, он все тем же кинжальным движением ткнул сигнумом под левую грудь распростертого тела, запустив мертво бездействующее сердце. Засим от бедра дважды выстрелил из пистолета-инъектора в оба локтевых сгиба и привел в чувство бывшую ведьму, отныне подчистую избавленную от магии и колдовства.

— Остаток лет твоих проведешь в покаянии, женщина, — тот же бесплотный, лишенный окраски безучастный голос, предрек дальнейшую судьбу той, кому то ли повезло, то ли не очень посчастливилось выжить после изгнания бесовского естества.

Возможно, от кошмарных бредовых воспоминаний обо всем, случившемся наяву, ей участливо помогут избавиться доктора-психиатры… Все зависит от того, насколько пациент допускает реальное существование сверхъестественного. Если безоговорочно верит, то его счастье. Тогда в реальности сохранит рассудок, выйдет с чистой душой и сердцем на свободу из психиатрической клиники.

«Ежели нет, так в ней и останется душевнобольным до конца жизни…»

Попутные рассуждения нисколько не препятствовали Филиппу Ирнееву без шума и неуместных свидетелей покинуть частный дом на садово-огородной окраине Дожинска. Не считать же очевидцем раннего и зоркого мужичка-огородника?

Ох неосторожно и не к добру тот разглядел странные клочья утреннего тумана, скользившие над землей. Любопытному огородничку тотчас как будто песком припорошило зрение. Чуть не ослеп на оба глаза, принявшись грязными ладошками тереть к носу.

Тут хочешь, не хочешь обо всем позабудешь. Чего видел или нет…

Завернув за угол и спрятав в рюкзачок камуфляж, Филипп сызнова стал таким же, как прежде заурядом, невидимым и незаметным для окружающих неприметным субъектом. Я не я, и меня для вас нет.

Да и кому он нужен спозаранку какой-то прохожий? Хотя, постойте, его вроде бы подобрала костлявая тетка на потрепанной серовато-зеленой «мазде».

— Фил! Дай по-сестрински поцелую. М-ма! Молчи, отдыхай.

По глазам твоим бриллиантово сияющим вижу: сработал лучше и не надо. Сапфир-экстрактор мне притаранил полнехоньким под крышечку…

Меня от лишних хлопот с телом уберег. Признаться, не люблю дырявить организмы, вскрывать упокойников, умертвия, трупы, кадавров, зомби утилизировать…

— Положим, с телесной проблемой я бы сам управился… По второму варианту…

Так ты не передумала к нам в Техасщину нагрянуть?

— И-и-и! От меня не уйдешь, милок. Будь ты хоть в «сумеречном ангеле»…

— Ой-ой-ой! Грозилась птичка-синичка что-то сделать…

— Как что?! Углубленный медосмотр, ибо положено, после успешно состоявшейся акции неофита…

«Го-с-с-с-поди, спаси и сохрани!»

— Нетушки! Сначала доставьте мой организм к убежищу, тетенька доктор. Пожалуйста, прошу вас.

— К вашим услугам, сударь. Признаться, люблю вежливых и уважительных пациентов…

ГЛАВА XVI ГОРОД НА ВЕРШИНЕ ГОРЫ

— 1 -

Рашн райтер сэр Сэнди-Сэнди менее, чем кто-либо иной в асьенде Пасагуа обращал внимание на ухаживающую за ним внучатую племянницу Джуди. Очень важным и многоуважаемым персонам недосуг замечать обслугу, молча и неназойливо исполняющую должные функции.

— Она мне, дорогой сэр Джон, седьмая вода на киселе. Моему двоюродному плетню троюродный забор, — функционально и доступно по-английски охарактеризовал он степень их родства.

Образность писательского русского языка восхитила старого Бармица. Он даже мелко записал для памяти на полях карманной гидеоновой Библии золотые слова дорогого сэра Сэнди.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});