Николай I - Иона Ризнич

при Йене и Ауэрштедте. Резервная армия тоже была разбита, а почти все укрепленные города сдались без боя. Наполеон с триумфом вступил в Берлин.

Фридрих Вильгельм III и Луиза были вынуждены спасаться, причем разными дорогами. Луиза с детьми и несколькими приближенными добралась до Кёнигсберга[13], где тяжело заболела. Это был тиф. Но Наполеон приближался, и больная Луиза двинулась дальше – через городок Кранц[14] в Мемель. Путь ее пролегал по пустынной, продуваемой всеми ветрами Куршской косе. Вместе с ней, прижимаясь к дрожащей от лихорадки матери, путешествовала восьмилетняя Фридерика Шарлотта Вильгельмина.

Увы, лишения тяжело сказались на здоровье королевы Луизы. Она заключила унизительный мир с Наполеоном, выплатила огромную контрибуцию, для чего ей пришлось распродать даже свои драгоценности, и умерла в возрасте 34 лет. Фридерике Шарлотте Вильгельмине было на тот момент всего лишь 12 лет. Она была необыкновенно хорошенькой: белокурая, румяная, очень стройная, но после разорительной войны с Наполеоном – почти что бесприданница.

Такой ее и увидели в Берлине спустя четыре года Александр и его брат Николай. Скромная и стеснительная шестнадцатилетняя Фридерика Шарлотта пряталась за спинами своих старших кузин, но все же именно она привлекла внимание Николая Павловича.

Он полюбил ее с первого взгляда. Позднее он писал: «Тут в Берлине провидением назначено было решиться счастию всей моей будущности: здесь увидел я в первый раз ту, которая по собственному моему выбору с первого раза возбудила во мне желание принадлежать ей всю жизнь – и Бог благословил сие желание шестнадцатилетним блаженством».

Поначалу девушка сильно смущалась, уверенная, что не может понравиться такому красивому и мужественному молодому человеку. К тому же она привыкла считать себя неумной и честно призналась, что ей нравятся вещи милые и маленькие, такие как певчие птички. Но именно ее наивность, ее детскость очаровали Николая, который с тех пор и всю жизнь называл ее «моя птичка». Его первым чувством было не страсть, не жажда обладания ее красотой, а желание защитить девушку, согреть, уберечь от невзгод.

Год спустя было официально объявлено об их помолвке. Летом 1817 года по невыносимой жаре принцесса прибыла в Россию, где ее встретили самым приветливым образом и отвели в комнаты, которые принцесса сочла «прелестными». Туда вдруг без всяких церемоний явилась какая-то пожилая женщина, деловито оглядела гостью и объявила: «Вы очень загорели, я пришлю вам огуречной воды умыться вечером».

Прусская принцесса поначалу опешила от такой фамильярности, но потом ей разъяснили, в чем дело: это была Шарлотта Ливен. Она вырастила Николая, считалась в семье практически родной и теперь из самых лучших побуждений решила опекать невесту своего воспитанника. «Впоследствии я ее искренне полюбила», – добавила к своему рассказу Шарлотта Прусская, которая вскоре стала именоваться великой княгиней Александрой Федоровной.

Венчание великого князя Николая Павловича и Александры Федоровны состоялось в день рождения княжны 13 июля 1817 года в церкви Зимнего дворца. Церемония была торжественной, но не чрезмерно пышной, ведь Николай тогда не считался наследником престола. «С полным доверием я отдавала свою жизнь в руки моего Николая, и он никогда не обманул этой надежды», – писала впоследствии императрица.

Фрейлина Анна Федоровна Тютчева так описала их отношения: «Император Николай Павлович питал к своей жене, этому хрупкому, безответственному и изящному созданию, страстное и деспотическое обожание сильной натуры к существу слабому, единственным властителем и законодателем которого он себя чувствует. Для него это была прелестная птичка, которую он держал взаперти в золотой и украшенной драгоценными каменьями клетке, которую он кормил нектаром и амброзией, убаюкивал мелодиями и ароматами, но крылья которой он без сожаления обрезал бы, если бы она захотела вырваться из золоченых решеток своей клетки. Но в своей волшебной темнице птичка даже не вспоминала о своих крылышках». И это было правдой: Александра Федоровна уютно чувствовала себя в чертогах дворца и вовсе не желала столкновений с реальной и порой грубой действительностью. Тютчева, отмечая все достоинства государыни, все же признает, что она «принадлежала к числу тех принцесс, которые способны были бы наивно спросить, почему народ не ест пирожных, если у него нет хлеба».

Советские историографы обычно писали, что большим умом Александра-Шарлотта не отличалась. Возможно, она сама положила начало этой характеристике, так как с юности привыкла считать себя простушкой. Все современники сходятся в том, что ее отличали простота, безыскусность, доброта и нежность. Вопреки распространенному мнению, она выучила русский язык, хотя говорила с ошибками.

«Я взялась серьезно за уроки русского языка», – писала Александра Федоровна. Учителем ей был назначен Василий Андреевич Жуковский, оказавшийся весьма своеобразным педагогом: «…человек он был слишком поэтичный, чтобы оказаться хорошим учителем, – писала его ученица. – …Вместо того, чтобы корпеть над изучением грамматики, какое-нибудь отдельное слово рождало идею, идея заставляла искать поэму, а поэма служила предметом для беседы; таким образом проходили уроки. Поэтому русский язык я постигала плохо, и, несмотря на мое страстное желание изучить его, он оказывался настолько трудным, что я в продолжении многих лет не имела духу произносить на нем цельных фраз».

Изъясняться Александра Федоровна предпочитала по-немецки и по-французски. Зато могла читать и очень любила русские стихи. Жуковского императрица полюбила, и они стали друзьями на всю жизнь. Александра Федоровна даже поручила Жуковскому воспитание своих детей – поступок достаточно умный. Поэт ее уважал и посвятил императрице несколько стихотворений, в одном из которых была строчка «Гений чистый красоты», которую с небольшим изменением позаимствовал А.С. Пушкин. Жуковский так писал об Александре Федоровне:

Всё – и робкая стыдливость

Под сиянием венца,

И младенческая живость,

И величие лица,

И в чертах глубокость чувства

С безмятежной тишиной —

Все в ней было без искусства

Неописанной красой!

Вряд ли такие строки могли бы быть обращены к неумной женщине.

Замечательный поэт и умнейший человек Федор Иванович Тютчев тоже писал об Александре Федоровне с большим уважением, причем отмечал, что ее душа была «царственно светла».

К сожалению, красота Александры Федоровны увяла рано: 14 декабря 1825 года она так сильно переволновалась, что это самым жестоким образом сказалось на ее здоровье. Видевший ее в 1839 году француз маркиз де Кюстин писал так: «Императрица в высшей степени изящна, и, несмотря на необычайную худобу, вся ее фигура дышит неизъяснимым очарованием. Манеры ее отнюдь не надменны, как мне рассказывали; они выказывают гордую душу, привыкшую смирять свои порывы». Маркиз обратил внимание, что при малейшем волнении голова государыни начинала мелко трястись, а по лицу пробегала судорога; «ее глубоко посаженные нежные голубые глаза выдают жестокие страдания, сносимые с ангельским спокойствием; ее взгляд