Забытые пьесы 1920-1930-х годов - Татьяна Майская

Схватил голову руками, сел на крайний стул.

Вбежала НИНА.

8

НИНА. Нет, нет, он не расскажет, нет…

НАКАТОВ. Ты здесь? У него?

НИНА. Я поговорю с ним, я знаю — он меня послушает, это ведь я, все я.

НАКАТОВ. Ты мало его знаешь, Нина.

НИНА. Я знаю его лучше вас! Я его сердце знаю!

РЯДОВОЙ. Ты мало знаешь мое сердце, Нина!

НАКАТОВ. Вот! Слышала? Это — ответ. Ответ на все. Прощай, милая ласточка. Ты не виновата. Это — моя глупая вера в людей. Я думал, что дружба, скрепленная жизнью, стоит большего, и только сейчас понял все до конца. Я слишком слабо ненавидел врагов и чересчур сильно доверял друзьям. (Рядовому.) Если есть еще на свете сила проклятия — я проклинаю тебя [как человек и революционер.] Пиши, пиши обо мне — я этого не прочту. Но выстрел мой ты услышишь. Прощай!

Уходит.

9

НИНА. Александр Михайлович, вы же мне обещали… Обещали не говорить. Вы не скажете, вы, конечно, не скажете, Сашенька? Вы слышали — он убьет себя.

РЯДОВОЙ. Нина, выслушай…

НИНА. Нет, нет, я знаю — вы скажете, что сама, мол, о правде говорила, что Виктора не побоялась, — это мелкое, совсем другое, Виктору это на пользу, а Накатов застрелится. Пусть ложь, пусть обман, но один-единственный раз прошу: промолчите!

РЯДОВОЙ. Именно тот самый раз, когда нужно сказать не мелкую житейскую правдишку, а большую правду… (Вынул записную книжку.) «Никогда!»

НИНА. Все помню, все. Не надо, родной мой, я знаю — но это я все наделала. Я его уговорила прийти, за вас ему поручилась, все рассказала вам, он ведь ни одной фамилии не называл, за что же вы меня так…

РЯДОВОЙ. Пойми, Нина…

НИНА. Я понимаю. Я твои слова слыхала, знаю — Накатов неправ; но по-человечески пожалей…

РЯДОВОЙ. Нет во мне жалости.

НИНА. Ну, я на колени стану, вот, стала — одинокий он…

РЯДОВОЙ. С ним — группа.

НИНА. Он ее распустит, ничего не будет делать.

РЯДОВОЙ. Он ответит за то, что уже сделал… Встань, Нина.

НИНА. Он вам жизнь спас…

РЯДОВОЙ. За мое спасение я не подписывал векселей…

НИНА. Где же ваше большое сердце?

РЯДОВОЙ. Ты не знаешь моего сердца, Нина.

НИНА. Глаза у вас далекие, холодные. Как будто ты видишь меня первый раз…

РЯДОВОЙ. Ты действительно еще девочка. Встань, встань, Нина. Мне неудобно. Это, собственно говоря, смешно, при чем здесь коленные чашечки.

НИНА (опустилась с колен на пол). Смешно? А вы хохочите, если смешно. Музыку заведите. Берлинский ресторан. Или, может, вам на гитаре сыграть? А когда Накатов застрелится, выпьем…

РЯДОВОЙ. Нина!..

НИНА. Да, не знала я вашего сердца. Ошиблась. [Оно у вас стариковское, трусливое.] Отвыкло оно за людей болеть. Лишь бы самому тепло было. А здесь квартира хорошая, и автомобиль, и положение. И девушки молодые! А донесете на друга — повышение получите.

РЯДОВОЙ. Нина!

НИНА. Ага! Закричал! В больное место попала. Друзьями торгуешь. Да-да! Ты почему меня не остановил, когда я фамилии называть начала? Все выслушал тихонько, как паук, а потом и паутину сплел. Все теперь поняла, все.

РЯДОВОЙ. Ты… ты мне… ты не смеешь так…

НИНА. Смею! Все смею! Ничего мне теперь не страшно! Тебя полюбила, а и ты оказался не тот. В последний раз прошу: промолчите.

РЯДОВОЙ. Я ухожу, Нина.

НИНА. Не уйдешь, пока не ответишь. Стой! Скажи что-нибудь.

РЯДОВОЙ. Прощай!

[НИНА (хватает револьвер). Так на! Прощай! Уходи теперь, уходи совсем…

Стреляет.

РЯДОВОЙ коротко стонет и, зажав плечо, опускается в кресло.

НИНА выронила револьвер, ахнула. Пауза.

НИНА. Ну, что же это… Что же это со мной сделалось… Саша, Сашенька.

Подбегает к РЯДОВОМУ.

Больно? Очень больно? Ну, о чем я спрашиваю. Сашенька, что сделать? Скажи мне, что сделать, я умру сейчас.

РЯДОВОЙ. Не надо, не надо умирать… В плечо. Ты воды принеси теплой, в тазике, и бинты. Они там… Пройдет, пустяки.

НИНА. Саша, только не умри, я сейчас… Ну, где же дверь тут?!..

Убегает. РЯДОВОЙ сидит молча, тяжело дыша.

Вбегает СЕРОШТАНОВ, за ним ВЕРА.

10

СЕРОШТАНОВ. Александр Михайлович!

Трясет его за плечи, РЯДОВОЙ стонет от боли.

Александр Михайлович!.. Нина… У меня браунинг украла… Ушла… Нет нигде… Вот, мы с Верой к вам… Искать надо.

В дверях появляется НИНА с бинтами.

Ты здесь! Жива? Фу-у-у…

РЯДОВОЙ. У нас тут, того… Я револьвер чистил и вот нечаянно в плечо… Пустяки! Снимите пиджак с меня. Жарко.

СЕРОШТАНОВ. В плечо? Выстрелил? Как так?

Поднимает револьвер с пола, рассматривает.

ВЕРА подбегает к РЯДОВОМУ, берется за пиджак.

ВЕРА. Что вы стоите, как мертвые? Помогите же! (Рядовому.) Не бойтесь — нас учили, как перевязывать…

СЕРОШТАНОВ. И зачем вам понадобилось чужой револьвер чистить? А?

НИНА, РЯДОВОЙ, СЕРОШТАНОВ смотрят друг на друга. НИНА роняет бинты.]

Занавес.

Акт четвертый

Ночь. Летняя раскатистая гроза.

Ветер хлопает растворенным окном.

Молнии освещают столовую первого акта.

Стук в наружную дверь. Повторный. Окрик.

Молчание. Входит МАТЬ в плаще, мокром от дождя.

Зажигает свет.

1

МАТЬ. Пусто. Весь дом пустой до полуночи.

Ветер хлопнул окном.

Окна запереть некому. Лезь-тащи. Весь пол залило…

Уходит, приносит тряпку, вытирает.

Все врозь пошло. Врозь.

Села, задумалась.

Три войны прожила, сына берегла, для кого берегла? Повою, пока одна.

Всхлипнула протяжно.

На горе себе правду узнала, на горе…

Входит торопливо ВЕРА, сбрасывая на ходу плащ.

ВЕРА. Ух, заливает… Наши не приходили еще?

МАТЬ. Опять собрание. Весь завод там… До утра, гляди, просидят, точно дел других нет. На поезд не опоздай.

ВЕРА (смотрит на ручные часы). Времени много…

Уходит, возвращается с чемоданом, ракеткой, вещами, укладывается.

До одиннадцати часов в больнице торчала. Не пустили меня к Рядовому. Плохо ему, мама, очень плохо… Пулю из легкого вынули десять дней, а он до сих пор кровью захлебывается… Они меня утешали, а я видела: кислородные подушки несут, лед, у докторов лица хмурые — сиделка одна шепнула мне, что сегодняшняя ночь решающая… Не хочу я ехать на состязания… не могу… Вдруг он тут, без меня…

МАТЬ. А и останешься — не спасешь.

ВЕРА. Ты что невеселая, мама? Может, из больницы звонили?

МАТЬ. Не знаю. Не слыхала.

ВЕРА. Об Александре Михайловиче грустишь?

МАТЬ. Он мне чужой — а я о своем горюю.

ВЕРА. Чудная ты, мама. Он и мне не свой — он Нину любит, и пусть… Пусть любит, лишь бы выжил. Он мне записочку переслал: «Не сердись, Вера, на старого дурака»… а разве я сержусь? Я ревности свои выкинула за порог, все равно ничего бы из нашей любви не получилось… Я больше потому куксилась, что девчата дразнили, да и вы тоже — лови, лови, мол, его за хвост, Нинка отбивает… Мне бы с ним скучно было… Вот Нина — другое дело…

МАТЬ. Не показывается Нина к нам. У Сероштанова квартирует. Гордая.

ВЕРА. Хорошая она, мама… Ты бы на ее лицо посмотрела, как она в десять дней переменилась. Никогда я не думала, что можно так страдать за любимого человека.

МАТЬ. Каждый по-своему за любимого страдает. Я в лице не меняюсь — у меня все тело болит, будто кто кирпичами забросал.

ВЕРА. Да о ком ты?

МАТЬ. О сыне… О Викторе…

ВЕРА. Случилось с ним что-нибудь?

МАТЬ. С ним, может, и ничего не случилось, да со мной горе произошло.

Вбегает НИНА.

2

НИНА (Вере). Ты еще здесь… Что с ним? Как кровотечение? Что доктора говорят? Нет опасности?